Самая интересная, на Дашин взгляд, находка попала в лукошко к Славке. Два с половиной месяца назад в Киржаче убили и ограбили гражданина Сомова Федора Викентьевича, тридцати двух лет от роду, редактора телестудии «Алмаз-ТВ». Три ножевых ранения в одиннадцатом часу вечера, карманы вывернуты, часы и кожанка сняты. История для Киржача самая что ни на есть обыденная, там частенько случалось и нечто покруче. Однако Славка, пройдя по следам очередного «висяка», побеседовал по душам с районным розыскником, и тот, попросив на него ни в коем случае не ссылаться, рассказал, что в свое время и в самом деле подхватил «верхним чутьем» нечто выбивавшееся из классической картины убийства ради ограбления. Во-первых, машина Сомова отыскалась метрах в шестистах от места убийства, загнанная в глухой дворик, за гаражи (а в тех домах Сомова никто не опознал по фотографии). Во-вторых, его куртку (которую потом сразу узнала жена по неким твердым приметам) нашли в урне неподалеку от пустыря, где подняли труп. Районный сыскарь говорил, что ему сразу же почудились тут некие несообразности – должен же для чего-то человек, оставив машину, тащиться пешком на пользующийся исключительно дурной славой пустырь, окруженный стройплощадками и глухими стенами складов? Однако, сказал он уклончиво, на отработку этих несообразностей не выдалось времени.
Даша прекрасно понимала, в чем тут загвоздка. Не хватает ни людей, ни времени, и порой, что греха таить, подобные легко просекаемые сыскарями несообразности с ходу объявляются начальством «излишним умствованием». Внешние приметы классического, не таящего сложностей преступления налицо, время поджимает, накапливаются новые дела, требующие полной самоотдачи, – и, если прокуратура не усмотрит незавершенности, прибавляется очередной «висяк»… С ней такое тоже случалось, так что она прекрасно понимала замотанного районного опера, ничуть не склонного изображать экранного искателя справедливости. Но и проверить ничего сейчас не могла. Сама она была убеждена, что это убийство вполне может оказаться еще одним камушком в мозаике, но не представляла, как это доказать…
В половине второго позвонил Гриша Файзулин, старый кореш майора Шевчука, сослуживец сначала по уголовке, а потом и по «Бармице», весьма искусно подбирая слова, договорился о встрече так, чтобы никто посторонний даже приблизительно не понял, где встреча состоится. Тут уж надо было взять Дашу под электронный микроскоп, чтобы догадаться, поди узнай с ходу, что за магазин расположен поблизости от того места, где в незапамятные почти времена Шевчук изловил семиклассницу Дашеньку в компании двух одноклассников при распитии одной-единственной бутылки «Лудогорского»…
Когда она с Федей спускалась по лестнице, навстречу попался жизнерадостный парижанин мсье Флиссак, к которому дежурная часть уже привыкла настолько, что один раз даже пустила на полчасика посидеть у себя и послушать радиопереговоры, идущие через пульт (должно быть, надеясь, что в полном составе попадет во французский криминальный бестселлер). После всех открытий, связанных с французом, Даша никак не могла относиться к нему по-прежнему – а неизбежное лицедейство утомляло. И оттого старалась побыстрее от него отвязаться, вот и сейчас, издали разведя руками, закричала:
– Тысячу извинений, мсье Флиссак, – операция!
– Мафия, я есть догадываться? – с ослепительной улыбкой непорочнейшего дитяти поинтересовался любитель потайных микрофонов.
– Она самая, злодейка, – сказала Даша и быстренько сбежала по лестнице.
Сложнее всего было скрыть обнаружение микрофона в ее покойной ханориковой шапке. И постараться, чтобы не поймать второго, особенно если учесть, что никто из ее группы пока что о двойном дне француза не знал. Пришлось, имитировав приступ дурного настроения, возмутиться как попало развешанной по комнате верхней одеждой и настрого потребовать убирать ее в стенной шкаф, все равно никак не использовавшийся. Ребята удивленно переглядывались, но приказ выполнили. А сама она все эти дни носила вместо зимней шапки белый вязаный колпачок, на котором микрофончик, подобный подсунутому французом, легко было нашарить на ощупь…
Увы, при виде беседки, где ее когда-то застиг майор за злодейским распитием слабенького винишка, в сердце не ворохнулось никаких ностальгических воспоминаний (а ведь в кого-то из своих тогдашних собутыльников была по-щенячьи влюблена, но не вспомнить уже, в которого…). Она велела Феде остановить машину в глубине двора, пересекла его и зашла в книжный магазин. Безжалостная поступь рынка настигла и это заведение, сеявшее разумное, доброе и вечное, – добрую половину протянувшегося во всю длину девятиэтажки зала уже занимали прилавки с корейско-китайским ширпотребом, пластмассовыми детскими игрушками и косметикой. Почти сразу же засекла, что следом за ней от самой беседки приклеился «хвост» – молодой парень без особых примет, в кожанке и черной шапочке, именуемой в народе непечатно. Медленно прошла вдоль прилавков – сначала тех, что с косметикой, а потом тех, что пестрели яркими обложками с полуобнаженными девицами, романтическими любовниками в старинных костюмах, зеленорожими монстрами и крутыми гангстерами. Лежала даже новинка месяца – сочиненная какими-то столичными борзописцами «Анжелика в Сибири». Даша ее уже как-то пролистала – судя по всему, московские подражатели имели весьма отдаленное представление не только о Париже семнадцатого века (это даже Даша поняла), но и о Сибири, простодушно именуя всех ее аборигенов «татарами» и красочно расписывая, как за санями Анжелики гналась разъяренная стая голодных медведей. Правда, надо признать, что постельные сцены (особенно та, где неукротимая маркиза совращает крутого воеводу прямо в приказной избе, у подножия дыбы) по сочности и скрупулезности ничем не отличались от иных творений законных Анжеликиных родителей…
Рядом с ней вдруг остановился Файзулин, сказал негромко:
– Привет, Рыжая.
Она показала большим пальцем себе за спину – так, чтобы этого не видел «хвост».
Файзулин глянул через ее плечо:
– А, это мой… Все чисто. Пошли.
Уверенно направился к двери подсобки, по-свойски провел Дашу мимо штабелей пачек с книгами, болтавших о своем продавщиц, не обративших на них внимания. Вывел в пустой двор, но этого ему показалось мало – пересек его, вышел на улицу Карманова, не обремененную чересчур уж оживленным движением. Когда они присели на лавочку, ловко и быстро провел вокруг Даши каким-то крошечным черным приборчиком, кивнул:
– Ничего не прицепили…
– К чему такие сложности? – спросила Даша, невольно понизив голос. – Что, вы под колпаком?
– Не знаю пока…
– Ого, – сказала она, ощутив легкое охотничье возбуждение. – Что-то серьезное зашевелилось?
– Я же говорю – еще не знаю. Все возможно. – Даше он показался то ли чуточку неприветливым, то ли слегка злым. – Подсунула ты задачку…
– Рассказывайте уж. Если в чем виновата – вместе посмотрим, что можно сделать…
– Да никто тебя не винит. Я бы на месте Андрея тоже помог дочке в столь поганой ситуации, не жалея сил… Ничего пока не случилось… если не считать, что он приземлился в дурдоме. Но это-то меня и заставляет ждать любых подлостей. Я как-то не верю, что он столь молниеносно шизанулся. У нас на медицину денег не жалеют, врачи хорошие, кабинет психологической разгрузки давно завели… Я говорил с нашим эскулапом, он не знает всех деталей, но подозревает какую-то химию.
– Вот и мне так кажется, – сказала Даша. – Только у меня-то под рукой нет хорошего специалиста. Ваш что-нибудь конкретное приводит?
– Чисто зрительные галлюцинации, без слуховых, в паре с нарастающим возбуждением может дать и ЛСД-25 вкупе с производными, и псилобицин. Список мне составили названий из двадцати. Сейчас появилась масса синтезированной дряни.
– Анализ, конечно, уже не сделаешь…
– Анализ может и не помочь, – сказал Файзулин. – Как мне растолковали, ЛСД уже через сорок минут полностью «растворяется» в организме, за что его забугорные наркоманы и обожают, да и наши понемногу начали осваивать… В общем, большинство этих препаратов совершенно бесцветно, неприметно, лишено вкуса и запаха, а использовать можно на манер клофелина. Так что ты тоже учитывай. Если Андрею подсунули химию, это мог сделать только кто-то из окружения. Он в скверике с незнакомыми из их бутылки пить не стал бы, беречься умел.
– А если ему в психушке что-то добавляют?
– Ищем подходы, – сказал Файзулин. – Пробуем туда заглянуть. Хотулев твой – фигурка крайне подозрительная, если кто-то и может дожимать Андрея в клинике, так это он. Кстати, наш врач больше верит показаниям Анны не потому, что они для нас с тобой более предпочтительны, а оттого, что раньше у Андрюхи никаких сексуальных патологий не фиксировал – а следовательно, и та картина бреда, что она нарисовала, с точки зрения медицины гораздо больше майору подходит… У вас по Анне по-прежнему ничего?
