Тьмы как не бывало. Хотя глаза его не видели ничего, им руководило какое-то другое, истинное зрение. Пальцами он быстро нашарил ворот лат, ослабил его, сунул руку под кожаный жилет и нижнюю рубаху. И вот уже Единое в его руках. Оно источало сине-голубой свет — отсвет плодородной земли после животворящих дождей, цвет только что распустившейся листвы.
Перед ним был алтарь, квадратный каменный стол без всякой резьбы, сделанный в том же простом стиле, что и все святилище — грубый каменный стол. Кинкар видел такие и раньше, но ни разу еще не приходилось ему молить о пробуждении скрытых в капище сил, взывая к тому, что ждало зова.
Каменный стол с тремя углублениями, тремя маленькими ямками на поверхности. Он коснулся бедрами края стола, и это заставило его остановиться. Ему не пришлось наклоняться, чтобы выполнить предназначение Единого. Такое может произойти в жизни человека лишь единожды, и это открывает ему безбрежные просторы духа, полностью меняя всю его личность.
— Лоор! — произнес он громко, поместив камень в самое левое углубление.
— Лоой! — теперь камень лег в правое углубление.
— Лиис! — в середину. Имена Троих подхватило эхо, заполнило их звуком, словно чарующей музыкой, всю комнату.
Показалось ли Кинкару, или в самом деле на стене очертились три круга? Возникли ли там три лика, запечатлевшие на себе неземное умиротворение? Или это было лишь игрой воображения юноши, впитавшего сотни старинных легенд? Переполнявшее его ощущение причастности к тайнам далеких предков вполне могло заставить его видеть то, чего на самом деле не было.
Лоор — тот, кто дает мужчине силу, дарует ему искусство владения мечом — в облике прекрасного юноши.
Лоой — тот, кто дает власть над людьми, мудрость, силу разума- в облике зрелого мужа, чье спокойное лицо хранит зримые признаки глубокого проникновения в смысл сущего.
Лиис — та, кто наделяет теплотой сердца, кто передает детей в руки любящих матерей, кто вселяет в сердца мужчин чувство дружеской привязанности. Правда ли, что женский лик показался в центре, между двумя другими?
Кинкар никогда не смог бы рассказать, что явилось ему в этом заброшенном святилище. Он опустился на колени, он обнимал углубления на алтаре, а Единое мерцало ярким светом из средней ямки, принадлежащей Лиис. Он уронил голову, и постыдная метка коснулась священного камня, но блеск Единого не погас.
Потом он уснул. Ему снилось много слов. Он путешествовал в дальние края, он видел прекрасные картины, но уже во сне он понимал, что после пробуждения память его не сохранит ни путешествий, ни картин. И от этого ему было грустно. Но понимал он и то, что должен забыть все увиденное, и это тоже было послушанием Хранителя Единого.
Наверное, тайные силы, заключенные в этом заброшенном храме, оставались без востребования несчетное число лет, и потому Кинкара словно охватило какой-то волной и понесло, понесло… В нем происходили изменения, и от этого замирала душа, как недавно она замирала от мысли о Небесном происхождении.
…Кругом было утро. Серые каменные стены, ровный стол под головой, на нем три ямки, в одной из которых — невзрачный камешек с продетой через него цепочкой. Кинкар поднялся на ноги и, не оглядываясь, вышел из успокоившегося святилища. Комната была мертва, все силы, жившие в ней этой ночью, оставили ее — они просто истощились.
ЗЛОПОЛУЧНАЯ ВСТРЕЧА
Владевшее Кинкаром странное чувство отстраненности от обычного порядка вещей ушло, стоило ему только шагнуть во внешнюю комнату святилища, и одновременно с этим угасли неясные воспоминания о прошедшей ночи, напитавшей его силами Троих.
На полу чернело пятно, оставленное забытым костром. Цим притулился к стене, согреваемый изнутри собственным теплом, ведь под крышу не проникали ни дождь, ни ветер бушевавшей снаружи бури. Ларнг приоткрыл верхнюю пару глаз и посмотрел на подходившего к нему Кинкара, явно намекая, что пришла пора подкрепиться. Кинкар разломил Дорожную лепешку Цим жадно слизывал крошки с протянутой к нему ладони, а его хозяин ел вяло, неохотно, скорее по необходимости, чем от голода.
Буря обволокла все вокруг тоненькой хрустальной пленкой. Солнце давно взошло, но было холодно, и это означало, что оттепель больше не повторится. Обычно за бурями вроде вчерашней следовала полоса хорошей погоды. Но под ногами был сплошной лед, и Кинкар не рискнул садиться верхом, не выбравшись из леса. Вдвоем с Цимом они осторожно двинулись в сторону дороги. Теперь ларнг больше не сопротивлялся.
Без сомнения, здесь давно уже никто не ездил. Лес с жадностью возвращал себе когда то отвоеванное пространство, буравя землю корнями, разрывая кладку побегами, протягивая ветви, заслоняющие солнце Но эту дорогу мостили такие же мастера своего дела, как те, что строили горный замок, и творение их рук могло существовать столетия. Поэтому природа не сумела полностью завладеть мостовой.
Как и всякий опытный охотник, Кинкар умел ориентироваться, поэтому он смог определить, что они движутся в западном направлении, а не на юго-запад, куда он сначала собирался отправиться. Но все же в целом они продвигались в нужную сторону, на дороге их едва ли могли обнаружить, поэтому Кинкар решил не менять направления в надежде пересечь лес по заброшенному большаку и оказаться где-нибудь вблизи У-Сиппара. Там, конечно, придется уже быть осторожней.
Незадолго до сумерек деревья начали редеть, и Цим, преодолев последний участок леса, вышел на берег моря. В этом месте лес вытягивался длинным языком в сторону океана, так что юный рыцарь оказался совсем недалеко от воды. Но портовый город, к которому некогда вела дорога, лежал в руинах Кругом возвышались дома, лишенные крыш, разрушенные бурями и временем, а в тех местах, где когда-то были пирсы, выдававшиеся далеко в море, можно было видеть лишь остатки осклизлых столбов, омываемые серо-коричневой водой.
Город был совершенно разрушен, но какая-то жизнь в нем еще теплилась. На береговой гальке лежала вверх днищем вытащенная из воды потрепанная лодка, ее закругленные бока носили на себе следы недавнего ремонта. А из находившейся неподалеку хижины, сложенной из плохо пригнанных камней, подымались струйки дыма Там явно готовили пищу.
Насколько мог видеть Кинкар, вокруг не было ни сторожевых постов, ни других следов пребывания наемников Черных. Наверное, какой-нибудь рыбак, решил разведчик, нашел себе здесь приют, промышляя в этом некогда бурлившем жизнью месте, покинутом столь давно, что тут, пожалуй, снова есть чем поживиться.
Он отпустил заушники, и ларнг теперь уже сам выискивал путь по заросшей дороге, осторожно обходя поваленные стволы. Кинкар, окидывая опытным взглядом кварталы зданий, черневших пустыми глазницами окон, пытался представить себе, что здесь случилось. Да, конечно, город был взят с боем, при чем жители боролись с захватчиками, не имея никакой надежды, но с мрачным упорством, заставляя врагов орошать своей кровью каждый дом, каждую стену. Даже дожди, поливавшие город вот уже много лет, не смогли смыть следы пожаров. Около дверных проемов и окон можно было видеть рассыпавшиеся в прах остатки выбитых дверей и ставен.
Не удивительно, что с тех пор юрод был покинут. Немногие пережили осаду, и если победитель решил не восстанавливать поселение… А может быть, развалины были оставлены в назидание всем прочим? На родном Горте Кинкара торговцы прекрасно владели мечом. У них не было иного выхода; торговые пути часто вели через необжитые места. И хотя среди купцов обычно не было задир, готовых сцепиться с первым встречным, они могли дать достойный ответ любому лендлорду, который захотел бы содрать с них незаконный дополнительный налог за проезд через его владения Если это был торговый город, то, конечно, нападавшим пришлось несладко. И Кинкар, не имея ни малейшего представления о том, как все происходило на самом деле, с удовольствием предался мыслям о полученном негодяями отпоре.
Над головой всадника громко кричали морские птицы, искавшие себе пропитания в полосе прибоя. Они, да еще струйка дыма над хижиной и перевернутая лодка — вот и все признаки жизни, которые можно было увидеть на пустынном берегу. Кинкар не знал, далеко ли до У-Сиппара. Правда, У-Сиппар тоже портовый город, так что до него можно добраться, поехав вдоль берега. Но в какую сторону — на юг или на север? К тому же неразумно пускаться в дорогу на ночь глядя. На его Горте сбившийся с дороги путник мог попроситься на ночлег в любом Жилище — может, и здесь есть такой же обычай.
Кинкар направил Цима к стоящей на берегу хижине, предвкушая, что скоро его ноздрей коснется дразнящий запах готовящейся пищи. Что может означать дым из трубы — наверное, рыбак готовил ужин из своей скудной добычи. Воображение Кинкара живо нарисовало ему разные блюда, обычные на побережье, но считавшиеся изысканными в горах — например, омаров.
