Блейк подобно застывшей маске.
— Не обвиняйте матушку Блейк, — произносит мужчина в маске. — Это я вас вызвал.
Кеке ощетинивается, услышав его выбор слов. Никто ее не вызывал. Она игнорирует его и хватает Блейк за руку, глубоко погружая ногти в плоть женщины.
— Вы работаете на Воскресителей?
Блейк качает головой, а затем бросает на мужчину настороженный взгляд.
— Нет. Никогда.
— Мы с Солан пришли к соглашению, — говорит мужчина, — и вам придется стать его частью.
Кеке чувствует, как под рубашкой выступает новый пот, в салоне ощущается запах ее страха.
В глазах Блейк сталь.
— Это единственный путь.
Кеке качает головой.
«Ни за что, Хосе».
— Я знаю, что вы настроены враждебно, — говорит Блейк, — но еще уверена, что вы поступите правильно.
— Это вы мне скажете, что правильно? После того, как отдали меня убийце? Да пошла ты.
У Кеке кружится голова. На нее нахлынуло странное чувство, нахождение запертой в машине казалось ей нахождением в какой-то сжатой альтернативной Вселенной, из которой она должна либо сбежать, либо умереть.
— Я никому вас не отдавала, — отвечает Блейк. — Солан организовала эту встречу. Она и Воскресители пришли к соглашению, по которому больше никто не пострадает. Теперь мы должны поступить также.
— Прийти к соглашению с кучкой религиозных нацистов? Ни за что. Вы напали не на ту.
Что, если она пнет Иисуса по яйцам и ударит Блейк кулаком? Сможет ли она тогда сбежать? Или она может схватить медную булавку Блейк и использовать ее как оружие. Глазной перфоратор. Но затем она вспоминает о СурроСтражнице снаружи и Драконьей чешуе, и недовольно сжимает челюсти. Они ее не отпустят.
Должен быть способ.
— Наше понимание просто, — говорит мужчина, — и гарантирует, что мы получим то, чего хотим.
— С трудом верится.
Он складывает домиком свои ухоженные пальцы.
— Скажите мне, мисс Мсиби. О чем вы сегодня мечтаете?
Мечта Кеке оставалась незыблемой еще с тех пор, как она неофициально стала журналистом в шестнадцать. Мечтала писать самые крутые в стране разоблачения. Но сегодня, другая мечта превалирует над первой.
— То чего я хочу, вы мне дать не можете. Только если вы не умеете творить чудеса.
Он слегка наклоняет голову.
— Вы мечтаете вернуться назад во времени и спасти Джони и жизнь малыша.
— Да.
Вина, словно кислота, разъедает ее тело.
Блейк кивает.
— Хорошо, — говорит она. — Хорошо.
— Что вы скажете, если я смогу это осуществить?
Кеке коротко, невесело смеется.
— Так вы теперь стали гением? Или путешественником во времени?
— Не совсем, — отвечает мужчина в маске, поднимая руки и играя пальцами так, словно на нем надеты волшебные перчатки. — Но я чудотворец.
— Вам никто не говорил, что вы страдаете ужаснейшим комплексом Бога?
— Все просто. Сейчас мы заключаем соглашение, и Джони с ребенком получают жизнь.
Кеке резко разворачивается к Блейк.
— Вы сказали мне, что Джони умерла!
— Нет, не говорила, — отвечает Блейк.
— Вы сказали, что опознавали тело!
— Я сказала то, что должна была, чтобы вы поняли, что на кону.
— Где она?
Блейк дышит глубоко, осторожно, словно пытается успокоиться и не дать швам разойтись. Кеке видит, что ее глаза превратились в сталь не из-за гнева или зла, а из-за страха.
— Она у Воскресителей, — отвечает Блейк, глядя на мужчину в маске. — Они забрали ее из клиники за несколько минут до того, как взорвался дрон.
— О, слава Сети, — говорит Кеке, приложив ладонь к сердцу. — Она жива.
Она испытывает облегчение.
— Жива, но по-прежнему в великой опасности, — говорит Блейк. — Они убьют ее, если мы не заключим это соглашение. И дело не только в Джони. Воскресители мастера похищений.
Мужчина напрягается.
— Что это значит, что они мастера похищений? — спрашивает Кеке. — Они уже похищали суррогатных матерей?
Блейк почти едва заметно кивает.
— О, боже мой.
Кеке вдруг кое-что осознает.
— Сигма означает восемнадцать. Джони восемнадцатая суррогатная мать…
Блейк медленно хлопает ресницами, словно говоря да.
Ее глаза говорят: поэтому нам пришлось действовать. Поэтому мы сидим в этой машине, дыша одним воздухом с потенциальным убийцей.
— Почему люди об этом не знают? Как вам удается держать это в тайне?
— «СурроТрайб» знает, какими будут последствия, если пресса об этом узнает.
Блейк ведет себя спокойно, но то, как она покусывает губы, выдает ее тревогу.
— Зачем вы похищаете суррогатных матерей? — сердито спрашивает Кеке. — Что вы с ними делаете?
Но Кеке уже знает. Она слышала слухи о том, что суррогатных матерей продают на черном рынке. Женщин с записями об употреблении наркотиков или занятиях проституцией, с прошлым, которое недостаточно чисто, чтобы носить белые одеяния и медные булавки. Женщин, которых держат рабынями за их плодородные матки, которых заставляют рожать раз за разом, пока здоровье их окончательно не покинет.
Продажа суррогатных матерей — отличный способ для Воскресителей выразить их неуважение к сестрам без причинения им вреда напрямую. Только в прошлом месяце она слышала шепоток в чате, что проект «Генезис» покупает суррогатных матерей на черном рынке для их секретных подземных лабораторий. Кеке не поверила в этот слух. Все знают, что проект «Генезис» лишь городская легенда.
— Докажите, что Джони жива, — требует Кеке.
Заднее стекло отъезжает вниз, открывая виду Джони, лежащую без сознания на заднем сидении. Ее больничный халат испачкан засохшей кровью, ногти тоже черны от крови.
— Нам пришлось усыпить ее, — говорит мужчина. — Она боролась.
Стекло поднимается обратно.
— Чего вы от меня хотите?
У Кеке нет рычагов воздействия. Они все знают, что она сделает, что угодно, чтобы спасти Джони. Она полностью на их милости.
— Нам лишь нужно, что вы об этом молчали. Молчали обо всем.
— Обо всем?
— Обо всем, что вы знаете о СурроСестрах.
— Зачем? Какое вам дело? Вы просто продолжите терроризировать их, так? Кто-нибудь, в конце концов, обратится к прессе.
Блейк отвечает вместо него.
— Солан с Воскресителями договорились о перемирии. Воскресители больше не будут нападать на «Трайб». В ответ, мы не станем выдвигать обвинений и избавимся от инкриминирующих улик, которые вы для нас раскопали. Если все мы выполним свои части сделки, «Трайб» будет в безопасности, а Воскресителей не привлекут к ответственности.
— Вы просто позволите им выйти сухими из воды? Что насчет правосудия? За то, что они уже сделали? Что насчет других семнадцати женщин?
— Лишь один Бог может вершить истинное правосудие, — отвечает мужчина, и Кеке хочется врезать ему по лицу.
Блейк отмахивается от его слов.
— Некоторые вещи важнее справедливости. Не существует только черного и белого, Кеке. Тут замешано столько всего, о чем вы не знаете. Это крайне деликатный вопрос.
— Я не дура, — отвечает Кеке. — Уверена, что смогу понять.
— В
