Даниил увидел, что она улыбается ему. Холодная, прелестная женщина.
— И побыстрее возвращайся. Пока что не хочу, чтобы ты покидал дом.
Даниил пошел. С завернутыми в мешковину драгоценными камнями. До сумерек оставался час, но летучие мыши уже охотились, он слышал вокруг звуки, которые издавали их крылья, — они напоминали вытряхивание кожаных перчаток.
В голове у него вертелись слова. Крикливые Залмана, тихие Рахили. Ему не хотелось слышать их. И он стал прислушиваться к звукам города.
На улицах звучали голоса, зовущие детей домой. Издали с полей доносился крик осла. А за городом были чистый воздух и безмолвие. Даниил слушал его и ни о чем не думал.
В доме Хусейна было тихо, темно. Даниил постучал и стал ждать, когда служанка откроет дверь. По соседству к опоре минарета Четырехногой мечети была привязана коза. Даниил лениво посмотрел на нее. Представил себе, что произошло бы, если б она потянула веревку так, что опора разрушилась — минарет упал бы, как курильщик гашиша.
Даниил постучал снова. Никто не вышел. Он вспомнил, что служат здесь две старые турчанки, кухарка и экономка, обе полуглухие, недоброжелательные. Не открывать дверь они могли и по той, и по другой причине. Между домом курда и мечетью находился пыльный переулок. Даниил пошел по нему. Позади дома ограждавшая сад стена в одном месте обрушилась. Даниил подобрал полы халата, перешагнул через камни, прошел под двумя высокими деревьями граната и направился к веранде Хусейна.
Он увидел, что старик сидит в плетеном кресле, курит и читает. Рядом с ним стоял покрытый пятнами кальян. Пока имам не услышал его шагов, он, подняв руку, окликнул хозяина:
— Господин! Сапам алейкум!
Старик оторвал взгляд от книги. Даниил увидел на нем очки. Слишком большие для его лица, проволочные заушники торчали позади чалмы, будто усики цикады. Он отложил книгу и ждал, когда Даниил поднимется по гнилым ступеням веранды.
— Что делаешь в моем саду? Крадешь фанаты? Ты уже не в том возрасте. — Голос его был сухим, жестким, как и тело. Даниил не знал, что сказать, пока имам не махнул ему рукой. — Садись, садись. Чаю хочешь? Нуртен! Чаю!
Рядом с плетеным креслом стояла скамеечка. Даниил сел. Из дома послышался стук посуды.
— Один из сыновей Леви, так ведь? Кто ты?
— Даниил, имам. Я приходил к вам продать три древние печати из развалин дворца Ниневии. Несколько месяцев назад.
— Да-да. Совсем забыл.
— Извините, что мешаю вам.
— Да, мешаешь. А книга у меня интересная. — Старый курд поднял ее. Даниил увидел, что заглавие написано по-английски. Понять его он не смог. — Почитаю, пока не придет Нуртен. Тогда поговорим. А пока сиди тихо.
— Хорошо, имам.
Даниил сидел, а Хусейн потягивал дым из кальяна. Запах его нависал над обоими. Даниил оглянулся на веранду и запущенный сад. Как торговец он не бывал в доме имама подолгу, но помнил его с тех пор, как Залман много лет назад ушел из дома. Тогда, ища пропавшего ребенка, он приходил сюда с Рахилью. Атмосфера здесь с тех пор не изменилась. Это был ветхий дом, помещение плавно переходило во множество балконов, веранд, внутренних двориков, садов на крыше. Теперь Даниил понял, что жилище отражало характер имама. Чтобы жить в таком доме, требовалась уверенность, надежда на Бога или беззаботность.
Сверток с камнями лежал у него на коленях. Появилась Нуртен с чаем. Лицо и руки ее были в пятнах, как кальян. Имам вздохнул, снова отложил книгу, снял очки и выжидающе уставился на Даниила.
Даниил развернул камни. Говорить не было необходимости. Когда они все оказались на виду, Хусейн снова надел очки. Неуклюже, не сводя глаз с камней. Потянулся к ним, и Даниил положил мешковину на колени имаму. Он ждал. На полу подле него остывал чай.
— Можно спросить, откуда они у тебя?
Теперь голос имама звучал мягче, форма обращения стала более вежливой. Он вертел в руках аметист, вместе с камнем вертелся свет.
— Нам подарили их. Моему брату.
— Это подарок?
Имам пристально вгляделся в лицо Даниила. Очки сползли в сторону, и он поправил их.
— Да.
Курд медленно отвел взгляд.
— Ну что ж. Друзья у вас щедрые.
В тишине Даниил слышал, как несколькими улицами дальше кто-то плачет, женщина или ребенок. Когда плач прекратился, он заговорил, чтобы нарушить молчание:
— Мы ведем дела с обитателями болот.
— Так. Но твой брат, припоминаю, подмастерье в гранильной мастерской. С камнями тебе моя помощь не требуется.
— Мы не можем прочесть это арабское письмо. — Он поднял маленькую чашку с остывшим чаем и поставил ее. — Кроме того, брат работал только с дешевыми камнями. Он говорит, эти…
— Эти камни не дешевые. Вижу. Так вот, это аметист. И надпись сделана не живущими на болоте арабами. — Имам повернул ее к слабому свету. — Для защиты полей от саранчи. Какой-то талисман. Надпись, думаю, сделана в Индии. Она не древняя. Скорее старого образца. — Он положил аметист. — У кого обитатели болот их украли?
Даниил покачал головой. Старик уже перебирал остальные камни и читал:
— От зубной боли. Это опал. А это, полагаю, сапфир. От яда скорпионов. Вот это какая-то разновидность рубина, судя по величине, балас. Чтобы делать людей добрыми. А это…
Имам взял прозрачный камень. Даниил произнес то, что было на нем написано, когда Хусейн, сощурясь, воззрился на нее. Прошептал:
— «Для защиты от призраков». Ты можешь это прочесть?
Даниил кивнул. Имам снова посмотрел на него, долгим суровым взглядом, с еще искаженным от прищура лицом. Камень он по-прежнему держал в руках.
— Да. Ты всегда был умным парнишкой. С такой головой тебе надо было идти в священники, а не торговать.
Камень был зажат между пальцами имама так, что костяшки побелели. Даниил не сводил с него взгляда.
— Что это за камень?
— Это? Может быть, шпинель. Или циркон. А ты что думал?
Даниил пожал плечами:
— Он очень красивый. Я подумал, может, это бриллиант?
— Бриллиант! — Хусейн резко подался вперед, выставив локти лежавших на подлокотниках рук. «Как цикада», — снова подумал Даниил. — Бриллиант! Ха, ха! Господи, парень! Будь этот камень бриллиантом, за него можно было б купить весь Багдад, старый и новый. Вот сколько он стоил бы.
Даниил наблюдал, как он положил на мешковину прозрачный камень. Ему показалось, что пальцы имама всего на миг задержались на нем.
— И все-таки вы богаты. Рад за вас. Куда поедете, а? В Бомбей? Сассун бен Салих, я слышал, там преуспевает. Вы тоже можете преуспеть, пусть и не так. Индия — наилучшее место, правда?
— Нет. — Даниил встал. — Спасибо, имам. Вы были очень добры. Теперь мне пора, семья ждет.
Камни лежали на коленях старика. Последний свет блеснул в них и исчез.
— Подожди, парень. Поесть хочешь? Посиди со мной, поговорим. Нет?
Хусейн неторопливо, неохотно стал заворачивать камни. Когда закончил, Даниил взял их и вышел тем же путем, что вошел. От фасада дома пошел по Островной дороге на север, к своему очагу. Однако на перекрестке с Хадимайнской дорогой повернул на восток. Прогуляться по Старому Городу.
Сверток под мышкой был теплым. Даниил крепко прижимал его. Вокруг в деревянных домах начинали зажигаться лампы. В Соук-Ханноун торговцы закрывали клетки с цыплятами, мясники мыли ножи в старом уличном фонтане. Даниил прошел мимо них по грязной дороге, ведущей к городской пристани.
Тигр был спокойным. Даниил стоял у рыбацких лодок и речных судов, прислушиваясь к негромкому шелесту течения. За рекой высилась цитадель. Зубцы стен все еще краснели в последних лучах заката.
Даниил не думал о камнях. Не думал ни о чем. Он знал, что город гибнет, и старался запечатлеть его в памяти. Чтобы, уехав отсюда, не забывать ни единой черты.
Он пошел обратно. В гору, к дому с двумя дверями. Низкие дороги были грязными, и он медленно плелся, сгибаясь над своим свертком, усталость одолевала его. В доме было темно, и Даниил вошел, не зажигая лампы в коридоре. Он старался представить себе все окружающее: порог восточной двери, узор мозаичных полов, способный меняться в зависимости от того, с какой стороны входишь, атмосферу комнат, характер света.
Даниил вошел в комнату Юдифи. Там была приготовлена к зиме постель. Он разложил ее у западного окна, где виноградные лозы протискивались сквозь ставни. Разделся в темноте. Воздух был теплым. Развернул камни, положил их, лег и заснул рядом с ними.
Больше в доме не спал никто. Брат лежал без сна на плоской крыше, москиты звенели над ним в воздухе. Ветерок, теплый, как кожа, обвевал его. Залман мечтал о Лондоне — Империи, над которой никогда не заходит солнце. Новой жизни.
Рахиль сидела на кухне за покрытым зарубками столом. Она приготовила Даниилу рис. Он лежал в тарелке, остывающий, ненужный. Перед ней стоял раскрытый ящик из древесины туполистной фисташки. Она достала рубашки, в которых братьям делали обрезание, и стала гладить их ладонями. Камзолы для младенцев.
