Аленка сердиться не прекратила и сыпала искрами до конца пути, не успокоившись даже на соляных озерах, куда нас высадили «посмотреть-пофотографировать». А Пенкин, пребывая все в той же своей утренней растерянности, отказался ехать в сафари на джипах, которое было заключительным пунктом программы. Сказал, что плохо себя чувствует. Я, кстати, тоже почувствовала себя нехорошо после того, как меня два часа трясли по пустыне, чтобы показать «водопад» – невысокую горку, с которой стекал ручей, местами действительно образуя маленькие водопадики. Еще нам показали степного лисенка – маленькое существо палевого окраса с огромными, в половину его размера, остроконечными ушами. Лисенка тискал чумазый мальчишка в черно-синей полосатой майке и за один динар давал зверька подержать и сфотографироваться.
В общем, «сафари» после оазиса было полной ерундой и явным перебором. Все устали в дороге и хотели покоя. Но покой мне только снился. Когда мы вернулись в автобус, выяснилось, что мой шеф действительно болен. Бледный, лоб в испарине, держится за живот. Абдель сказал, что дороги остается часа полтора и добраться до места разумнее, чем искать врачей где-то по пути.
В отеле, на этот раз оформленном в арабском стиле, совершеннейшем дворце из восточной сказки, Пенкина осмотрел врач, предположил, что у него приступ аппендицита, и предложил госпитализацию. Аленка от его слов разревелась, что-то бормоча про страховки и невезение. Оказывается, страховки нам ее фирма сделала по минимуму, операции в страховой случай не вошли, и если сейчас везти Пенкина в местную больницу, придется ему выкладывать из своего кармана несколько сотен долларов.
Тогда Пенкин, наглотавшийся к тому времени обезболивающих таблеток, выданных доктором, и повеселевший, предложил другой вариант. Алена меняет его и мой билеты, мы завтра вылетаем в Москву, и там он идет к хирургу. Поменять билеты в это время почти нереально, но получилось. Аленке удалось передвинуть наш вылет на двенадцать завтрашнего дня, а Пенкину удалось убедить меня ночевать в его номере. Он выглядел слишком больным, чтобы быть опасным, и я согласилась подежурить на случай, если вдруг ночью ему станет совсем плохо.
Уснула я в углу на диванчике. Спала некрепко, прислушиваясь к стонам и сопению шефа, и, действительно, один раз он позвал меня, попросив обезболивающего и воды. Утром Пенкин выглядел совершенно осунувшимся, однако до посадки в самолет и в полете держался, а вот уже в Москве после таможенного контроля его скрутило окончательно: он схватился за бок и не мог разогнуться. В таком виде таможенники проводили нас в комнату дежурного, и дальше все – вызов «скорой» и так далее – пошло своим чередом.
До больницы мы доехали быстро.
– Пойдемте, – кивнула мне одна из девочек-медичек.
Я подхватила наши сумки и потащила их в приемный покой.
После райских отелей Туниса московская больница выглядела трущобой. Хотя, если разобраться, нормальное медучреждение, построенное лет двадцать назад даже с некоторым шиком для того времени да так с тех пор и красующееся уже истертым линолеумом в коридоре, когда-то лакированными деревянными панелями на стенах и рядами проводов под потолком.
Один из санитаров, молодой, веселый, черноглазый (я аж вздрогнула – повеяло Тунисом) то ли таджик, то ли узбек ловко снял с моего шефа куртку, вручив ее мне, расстегнул ему штаны и увез за дверь с табличкой «Мужская смотровая». Вскоре туда же проследовала процессия из чернявого усатого дядьки-врача, похожего на индуса, и двух молодых робких парней, видимо, практикантов.
– Вы сопровождаете больного Пенкина? – выглянула из другой двери строгая медсестра. – Мне нужен его паспорт и страховое свидетельство.
– Вы знаете, у меня их нет, только загранпаспорт. Нас из Шереметьева привезли.
– Займитесь, пожалуйста, документами. Больного сейчас поднимут на операцию в четвертую хирургию, и вам завтра же нужно будет принести в отделение паспорт и страховое.
Я кивнула, соображая, как поскорее узнать телефон его мамы. В редакции наверняка есть сведения, но не попрусь же я сейчас в редакцию, из больницы да с двумя сумками! Я кинула куртку шефа на соседний стул – мешает думать! – и та чем-то ударилась о деревянное сиденье. Чем это? Я пощупала карман. Мобильник! А здесь бумажник. Надо их вынуть, не дай бог потеряются. Я достала телефон и машинально нажала кнопку входящих вызовов, и первая же строчка появившегося списка сообщила: «мама». Ну вот и хорошо, само все нашлось.
– Алло, здравствуйте! Это Лариса Калитина, секретарь вашего сына.
– Лариса? Здравствуйте. Что-то случилось? – Голос мамы по телефону звучал так, что мне казалось, будто я слушаю радио.
– Вообще-то да. У Виктора Алексеевича приступ аппендицита, и в больнице требуют срочно привезти страховое свидетельство.
– Куда привезти? В Тунис?
– Нет, что вы! Мы в Москве, Виктора Алексеевича из Шереметьева на «скорой» увезли.
– Говорите, какая больница, где вы, – властно потребовала мама Пенкина, и я растерялась.
– Не знаю, я не успела заметить... Я сейчас все узнаю и перезвоню!
– Уж сделайте одолжение! – сварливо ответила мама шефа, срывая на мне раздражение от неприятного известия.
Я стала осматриваться и заметила стенд. Ага, вот оно. Номер больницы, адрес и телефон справочной. Перезваниваю.
– Здравствуйте, это опять Лариса. Я все узнала. – И собралась диктовать, что узнала.
– Подождите, Лариса, – перебила меня мама Пенкина. – Ваш звонок буквально выбил меня из колеи, я плохо соображаю. Кажется, у меня подскочило давление. Я все равно сейчас не смогу никуда ехать. Давайте сделаем так: вы ко мне приедете, подробно расскажете обо всем и возьмете вещи, которые Вите понадобятся в больнице.
– Я сейчас не смогу, наверное. Мне нужно будет дождаться, пока его оформят, – растерялась я. – И я не знаю, где вы живете.
– Объясняю. От метро «Щелковская» на любом троллейбусе до остановки «Трансагентство», перейдите на другую сторону улицы, пройдите чуть вперед и увидите наш дом. – Она назвала номер дома и квартиры, как будто я могла запомнить. – Когда вы приедете?
– Не знаю... Все зависит от того, сколько времени я тут буду нужна.
– Постарайтесь не задерживаться, мне вредно волноваться, – распорядилась мама Пенкина и закончила разговор.
Что это было? Я потрясла головой, но тут из смотровой вышел врач, похожий на индуса, и его ассистенты.
– Вы сопровождаете больного? – спросил меня врач.
– Да. У него аппендицит?
– Нет. Там другое, похоже на флегмону. Сейчас делаем рентген, потом поднимаем в отделение и сразу оперируем.
Белозубый таджик-узбек вытолкал каталку с Пенкиным из смотровой и повез в конец коридора, а я осталась соображать, что за хворь такая – флегмона. Опасно это или нет?
Все выяснилось примерно через час, когда операция наконец закончилась и меня, совершенно отупевшую от всего и ждавшую развязки на диванчике рядом с операционной, позвал к себе в кабинет завотделением, жизнерадостный высокий старик с зычным раскатистым голосом.
– У вашего мужа гнойная флегмона, очень плохая рана, не знаю, сколько времени будет заживать, – бодро сообщил он.
– Я не жена, я личный помощник, – поправила я. – А что такое флегмона?
– Что-то вроде чирья, только внутреннего. Как же он так запустил себя, почти довел до септического заражения?
– Не знаю, он ничего не говорил, не жаловался. Ему только вчера плохо стало, пришлось билеты обменять. Мы были в Тунисе. Вернулись и сразу сюда, по «скорой», – объяснила я.
– Ну да, Тунис. В море холодном купались? Вот и результат переохлаждения. В общем, какое-то время придется вашего больного выхаживать. Подежурить возле него. Судно ему подавать.
– А кто будет возле него дежурить? – недоуменно заморгала я.
– Ну, это уже вам решать. Вы или другие родственники, можно сиделку пригласить.
Дежурить возле постели тяжелобольного шефа и подавать ему судно не входило ни в мои планы, ни в мои обязанности.
– Я не родственница. Давайте, я его маме позвоню, и вы ей все объясните.
– А как зовут маму?
– Не знаю, я с ней не знакома.
– Ну хорошо, давайте поговорю.
Я опять нажала кнопку мобильника шефа и сказала в трубку:
– Это снова Лариса. С вами завотделением хочет поговорить.
– Здравствуйте, – пророкотал в трубку врач. – Иннокентий Олегович, заведующий четвертой хирургией. Будьте любезны, ваше имя-отчество? Очень приятно, Эмма Валерьевна. Эмма Валерьевна, вашему сыну вырезали флегмону в паху, очень плохой был гнойник, скорее всего ему потребуется сиделка на несколько дней. Лариса? – Врач посмотрел на меня с недоумением. – Лариса, как я понял, посторонний человек. Ну хорошо, как скажете. – Он отдал мне трубку и пожал плечами: – Эмма Валерьевна сказала, что сидеть с больным будете вы. На правах невесты.
