Утро для меня началось с пронзительного вопля автосигнализации. Чья-то машина заходилась воем на все лады, а хозяин не спешил успокаивать свою игрушку. Рулады, которые издавала машина, были четырех типов: короткий свист, длинный свист, противный вой и что-то вроде стрельбы. Это, наверное, чтобы злоумышленника напугать, потом оглушить, затем завалить и добить, чтобы не мучился. После четвертого цикла автоистерики я поняла, что больше мне не уснуть. Эх, а в Тунисе меня будили птицы и солнечные лучи!
Мысль о Тунисе разбудила меня окончательно. Так, я в Москве. Пора заниматься делами. Из самых важных дел – навестить шефа в больнице. Уж его-то пробуждение куда кошмарнее моего! Заодно верну человеку бумажник и телефон – вчера его мамаша так меня огорошила, что я начисто забыла выложить их из сумочки. Вот только с пустыми руками в больницу не ходят. А не испечь ли мне пирожок свой фирменный, скороспелый? А испечь! Самой ведь тоже что-то есть надо. Тогда пора в магазин сгонять за всяким-разным.
Утро встречало прохладой. Не то чтобы совсем уж зябкой – начало мая все-таки, но ветерок ощущался. Не простыть бы, после тунисской-то жары. Тюльпаны на клумбе покачивали нежно-лиловыми, с белыми прожилками, головками. Красиво. Но в оазисе было красивее. Белые стены, а по ним – пена из розовых цветов, нависающая над темными дверями... Стоп, матушка, прекращай сладкие воспоминания. Все, ты вернулась, ты в Москве!
Город принарядился: цветные флаги, плакаты ко Дню победы. Шестое мая как-никак, скоро праздник. А наши из Туниса вернутся восьмого... Я опять поймала себя на мысли о Тунисе и разозлилась. Да что ж это такое, в конце-то концов! Отдохнула, называется! Заработала полное помрачнение ума! Не хватало еще, чтобы вместо лиственниц на Осеннем бульваре пальмы начали мерещиться! Сказано, в Москве ты уже! И не на пляж с фотоаппаратом топаешь, а в «Копейку» идешь за рыбой и мукой! Кстати, о фотоаппарате: может, заскочить в редакцию, скачать фотки на комп и поглядеть, что там у меня получилось? Ключи у меня есть от офиса, с охраной договорюсь, чтобы пустили. Ладно, это потом.
Дешевая «Копейка», которая работала с десяти, была закрыта. Пришлось топать в круглосуточный «Перекресток». Я вошла в магазин и застыла в овощном отделе возле апельсинов. Они лежали такой праздничной оранжевой горкой, прямо как на улицах Хаммамета. Я опять поймала себя на мыслях о Тунисе и перестала сопротивляться. Ну что тут поделаешь, слишком резко выдернули меня из сказки. Видимо, частичка меня еще бродит по Африке и посылает мне воспоминания. Нагуляется – вернется.
Я тоже побродила – между полками с едой, прикидывая, что еще нужно купить, кроме пакета муки и брикетов из филе окуня. Зазвонил мобильник, и я полезла в сумку его отыскивать, натыкаясь на бумажник и телефон шефа. И как я позабыла вчера их Эмме отдать! Мало мне своего барахла в сумке, еще это под руками путается!
– Алло!
– Лариса, здравствуйте. Вы что, уже в Москве?
– А, Самвел! Здравствуйте! Да, я вчера прилетела, так получилось, что раньше пришлось вернуться.
– А я пришел, смотрю – на кухне кто-то хозяйничал, даже испугался, думал, кто-нибудь чужой в квартиру влез. Замок ваш гвоздем вскрыть можно.
– Да ладно, что там у меня брать. Слушайте, Самвел, вы просто волшебник! Все так чистенько стало. В комнате очень удачно мебель передвинули. А кухню вообще не узнать!
– Я мебель передвинул, чтобы середину освободить, место нужно, где обои расстилать. Потом все обратно, как было, поставлю.
– Нет-нет, не надо, так очень хорошо стало. Могу представить, как будет выглядеть прихожая, когда вы закончите!
– Мне еще на два дня работы осталось.
– Да, я понимаю... Но я не буду вам мешать. Я сейчас в магазине, вернусь на часок, а потом уйду на целый день.
– Лариса, вы хозяйка, как вы можете мешать?
И я им действительно не мешала. Им – это Самвелу и его помощнице Мануш. Пока я возилась с тестом и начинкой к пирогу, а заняло это у меня полчаса, они закончили белить потолок в прихожей. А к тому времени, как пирог испекся – еще полчаса, – успели подготовить обои: настригли их кусками нужной длины и разложили в большой комнате.
Пирог и поднялся хорошо и пропекся. Я его делаю по «скоростному» рецепту – увидела в какой-то кулинарной передаче и запомнила. Начинка – мелко резаный лук, рыбное филе, лаврушка, соль и черный перец. Тесто – пакет кефира, полстакана растительного масла, пара яиц, сода и мука. Все размешать до густоты сметаны. Ложкой выложить на противень половину теста, засыпать начинку, выложить вторую часть теста, поставить в разогретую духовку, полчаса ждать. Все. Лично для меня самая большая сложность в процессе – равномерно начинку раскладывать, чтобы везде была, по всему пирогу. В этот раз я справилась – «пустого» теста не было даже с краев. Так, вот этот кусок Пенкину, вот этот на ужин заначу, а вот этим своих мастеров угощу. Тем более что их колбасу я вчера сожрала, а новую купить позабыла.
– Самвел, Мануш, идите чай пить, – позвала я мастеров. – В комнату пойдем? Или здесь, стоя, почаевничаем? – спросила я, разливая по чашкам кипяток.
– Здесь постоим. Зачем садиться, пока работа не сделана? – Самвел взял свою чашку и отошел к окну, освобождая место Мануш. Та отщипнула от пирога и похвалила.
– Нравится? – обрадовалась я. – Это вам на обед. А то я вчера колбасу вашу съела, вы уж извините. Домой поздно пришла, голодная была очень, а в магазин идти сил не было. Умоталась: и дорога, и больница, и поездка через всю Москву.
– Вы приболели? – посочувствовала мне Мануш.
– Нет, не я. Шефа моего скрутило, пришлось возвращаться раньше на четыре дня. Ему вчера «скорую» прямо в аэропорт вызвали, и сразу – на операцию.
– Что-то серьезное? – ахнула Мануш. – Может, ему помощь нужна? Лекарства какие-нибудь достать? Или врача хорошего?
– Заведующий отделением сказал, что сиделка может потребоваться...
– У моей родственницы дочка на медсестру учится, она может подежурить!
– Спасибо, Мануш. Пока не надо – вчера он нормально себя чувствовал. Сегодня схожу, проведаю, узнаю, как дела. Если что, пригласим дочку вашей родственницы.
В больницу к Пенкину я добралась часам к двум. По случаю праздничных дней посещения были разрешены с утра до вечера. Раскатистый голос шефа я услышала еще в коридоре – он что-то кому-то доказывал. Не настолько он плох, как меня вчера пугал завотделением!
– Здравствуйте! Виктор Алексеевич, а я к вам. Вижу, вы в порядке?
– О, Лариса! Привет, заходи! – Шеф полусидел-полулежал на подложенных под спину подушках и так обрадовался, что мне захотелось оглянуться: может быть, за спиной еще кто стоит, кому он рад? – А мы тут с мужиками спорим, пора ли уже говорить всю правду о войне, или нужно подождать, пока умрут все ветераны.
– Вить, да кому она нужна, эта твоя правда? – досадливо махнул рукой мужичок (вторая рука у него была забинтована), сидевший на своей кровати слева от Пенкина. – Молодым абсолютно плевать, были ли на самом деле герои-панфиловцы или их военные идеологи выдумали. А старикам, которые на вере в эти мифы войну выиграли, вся эта выкорчевка, за которую ты ратуешь, ножом по сердцу!
– И что теперь? Продолжать врать, поддерживать эти мифы, замалчивать и извращать историю? – завелся Пенкин.
– Виктор Алексеевич, давайте, я вам отдам что должна и пойду, – сбила я накал спора.
– Ой, извини, увлекся. Садись.
Я села на стул у кровати шефа и стала вынимать из сумки то, что принесла больному.
– Вот, я вам апельсинов купила. И пирог, теплый еще. И телефон ваш у меня, и бумажник. Я забрала вчера, чтобы не потерялись, а маме вашей отдать забыла.
– И хорошо, что забыла! – Шеф отвлекся от апельсина, который сцапал первым делом и уже принялся чистить. – Моей маме бумажник лучше не оставлять.
– Только я кое-что оттуда потратила: санитарке заплатила и за такси.
– А я-то думаю, с чего они вчера вечером и сегодня с утра вокруг меня шуршат-стараются! И постель перестелили, и в туалет на каталке отвезли! А это ты им заплатила.
Мне показалось, что шеф недоволен, что я без спросу распорядилась его деньгами, и поспешила объяснить, что заведующий сказал, мол, уход требуется и сиделка.
– У вас был очень плохой нарыв, и врач опасается септического заражения. А Эмма Валерьевна сказала, что у нее давление и чтобы я сама все устроила.
– Ну и молодец! – похвалил шеф то ли меня, то ли свою матушку, нажимая кнопки телефона. – Черт, разрядился. А с чем пирог?
– С рыбой.
– Завари мне чаю, а? Сулейман, можно у тебя чаю взять?
Шеф отложил телефон, распотрошил пакет с пирогом и уже ел, роняя крошки на одеяло. А я пошла мыть его стакан с остатками больничного чая, раковина была тут же, в углу палаты. Кроме Пенкина и мужичка, что с ним спорил, было еще трое больных: тучный дед, которого шеф назвал Сулейманом, худой дядька с ободранным лицом, хмуро изучавший потолок, и раскосый парень, то ли казах, то ли калмык, решавший кроссворд. С молчаливого согласия деда Сулеймана я воткнула в розетку чайник, согрела воды и заварила шефу чаю.
