Отец Александр не забывал и детей, для них он приготовил иллюстрированный альбом «Откуда явилось все это», изданный в Италии.[211] Для катехизации, для пробуждения веры он также старался использовать средства живые, кстати, годные как для взрослых, так и для детей.[212] С помощью друзей он приготовил разные диафильмы и кассеты. Самый большой успех выпал на долю диафильма под названием «По следам Иисуса». Для этого диафильма он использовал диапозитивы, сделанные по кадрам фильма Дзефирелли «Иисус из Назарета». Один француз его даже тиражировал в тысячах экземпляров для распространения по Советскому Союзу и многим этот диафильм открыл путь к Богу.[213]
Отец Александр очень любил кино. Он часто, смеясь, повторял своей жене, что в нем погиб крупный кинематографист.[214] «Все мои мечтания осуществляются, — сказал он однажды журналисту, когда его уже не ограничивали новые политические порядки, — кроме одной мечты — работы в кинематографе!»
«Это совершенно серьезно, — добавил он, — я хотел бы сделать серию документальных фильмов об основах христианства. Для меня идеалом было бы сделать фильм по Библии, одновременно документальный и художественный. Думаю, что так или иначе, но это будет осуществлено».[215] Несомненно, это был один из важных замыслов, который ему оставалось осуществить, однако, смерть этому помешала.
Время испытаний
Отец Александр старался не совершать неосторожных поступков, которые могли бы скомпрометировать его духовных детей, и поставить под вопрос его пастырскую деятельность. «Главное у нас, — писал он в одном письме, — это терпеливая и неустанная работа, направленная вглубь».[216] Среди его друзей и духовных детей были диссиденты, но сам он держался в стороне от политической борьбы.
«Разумеется, я уважаю честность и смелость. Но считаю, что мне лично хватает моего непосредственного дела. Кроме того, я убежден, что свобода должна вырастать из духовной глубины человека».[217]
Для него христиане должны начинать с перестройки собственной жизни. Церковь еще не созрела для свободы, она не готова свидетельствовать. Таким образом, она должна делать акцент на внутренних проблемах скорее, чем на проблемах отношений с государством.
Какие бы предосторожности он ни принимал, все равно это не могло избавить его от внимания полицейского аппарата. В 1964 г. он едва избежал тюрьмы. Власти не могли не быть информированы о его влиянии на молодежь и интеллигенцию. Он всегда был под наблюдением. Через определенные промежутки времени КГБ находил предлог ограничивать его активность, хотя, вероятно, они не знали истинного ее размаха.
В церковной среде на него тоже косо поглядывали. Его талант способен был вызвать зависть. Более того, советское общество отличалось мощным конформизмом: если вы действуете не как все, если проявляете независимость, явной становится ваша несолидарность с коллективом в его покорности перед системой. Настоятели храмов, где он был вторым священником, вели себя по-разному. Тот, кто его вызвал в Новую Деревню, был к нему расположен дружески. Другой довольствовался тем, что ему не мешал. Третий, наоборот, всячески старался мешать его общению с новообращенными. Кое-кто, как, например, настоятель из Тарасовки, дошел до того, что писал на него доносы. Тогда духовным детям отца Александра давалась инструкция — ее передавали из уст в уста — реже навещать Новую Деревню и временно не приходить к нему в кабинет.
Вероятно, следовало остерегаться членов приходского совета (знаменитая «двадцатка») — обычно они были наемными, нанимала их администрация. Равно следовало быть осторожным даже в сторожке, поскольку не все члены хора и церковные прислужницы были верными людьми. Иногда из КГБ присылали агентов слушать проповеди отца Александра, чтобы обнаружить что-нибудь ниспровергательное. Но это было смехотворно — отец Александр засекал их с первого взгляда!
На протяжении всего своего служения отец Александр получал угрожающие анонимные письма. На него регулярно писали доносы. Не чуждались и предпринимать атаки, связанные с его еврейским происхождением.
В 1975 году небольшой самиздатский машинописный журнал «Евреи в СССР» напечатал интервью с отцом Александром об отношениях между евреями и христианами. Оно было перепечатано в русском православном журнале в Париже «Вестнике русского христианского движения».[218] По правде говоря, это был экспромт, он здесь ограничился тем, что в общих словах ответил на некоторые вопросы, заданные ему у входа в храм после службы. Публикация эта вызвала бурный поток критики, хотя он утверждал в интервью, что лично никогда не сталкивался с выражением антисемитизма в свой адрес внутри Церкви. Однако в дальнейшем он был вынужден, подтверждая свои слова уже накануне смерти, уточнить, что так было до конца семидесятых годов, затем картина полностью изменилась.[219]
Новая кампания развернулась против него. В обращение был пущен длинный анонимный пасквиль. «Вы меня не знаете, отец Александр, но я давно наблюдаю за вашей деятельностью… Придется объясниться с вами по-настоящему… Дело не столько в вас, сколько в тех видимых и невидимых силах, которые управляют вами… Условное собирательное имя этим силам — сионизм… Иудаизм тщательно скрывает от еврейского народа, что в глубине этой религии совершается поклонение диаволу… Вы являетесь „постовым“ сионизма в Православии. Между сионизмом и властями католической Церкви возник самый тесный союз… Заразить православных католическими настроениями… и т. д. и т. п.». Еще один текст, более тщательно подготовленный, также обвинял его за его позицию в отношении католицизма и иудаизма. Неоднократно текст этот направлялся к гражданским властям и церковному руководству: автор, как всегда, аноним, явно имел доступ к источнику информации, куда простому смертному доступа нет…
В Пушкине, в соседней церкви, настоятель в проповедях публично предостерегал прихожан против своего собрата. Вскоре пошли петиции против отца Александра.
А позже явилась на свет еще и лукавая клевета. Ах! Ах! Вы заметили: сколько лет отец Александр издает свои книги за границей и с ним ничего не случается. Вы думаете, что это было бы возможно, если бы..? Отец Александр… генерал КГБ! Эти товарищи любили подносить подобные сюрпризы: пускать слух, что их противники на самом деле — их сотрудники. То же самое они сделали с Солженицыным!
Отец Александр не позволял себе погружаться в эту атмосферу, он почти не говорил об этом, чтобы не тревожить своих друзей и духовных детей. Однажды его спросили: «А если попадешь в такую ситуацию, что тебя изводят те, от кого невозможно уйти, как в себе погасить неприязнь, желание отомстить, как не попасть в ловушки обиды?» Он ответил: «Нужно думать не об обидчике, а… об Иисусе Христе. Как только мысль об обидчике прокралась в голову, гнать ее. Чаще смотреть на облака, на звезды, устанавливать в себе такую тишину, как там, в вышине. А на обстоятельства смотреть как бы издали и сверху, словно вы умерли и просматриваете свою жизнь из другого мира… Нельзя погружаться в конфликты».[220]
Отец Александр умел приспособиться к обстоятельствам, он интуитивно ощущал качание политического маятника. Когда чувствовал угрозу на горизонте, тут же предпринимал дополнительные меры, в частности, просил группы, чтобы их обезопасить, реже встречаться или вообще отложить встречи до поры, пока не пронесется шквал.
Например, он сразу оценил откуда дует ветер в 1979–1980 гг., запахло арестами. В апреле 1979 г. Центральный Комитет КПСС принял постановление «О дальнейшем улучшении идеологической, политико-воспитательной работы». Никто не обратил на это особого внимания, но он мгновенно понял, что верующим это не несет ничего хорошего…
И действительно, ему пришлось пройти через ряд допросов, но его не взяли.
К внешним атакам добавлялись разочарования в некоторых духовных детях, причем в тех, кому он особенно доверял и кому много давал. Одни порвали с ним под предлогом, что он не шел дальше, другие — что зашел слишком далеко… Возможно, их толкала воля к самоутверждению, согласно Фрейду, «убить отца» и избавиться от него? А возможно, он слишком понадеялся на натуры чересчур хрупкие, чересчур уязвимые? Несмотря на ответственность перед столькими жизнями, которую он нес, несмотря на трудности, на угрозы КГБ, висевшие над ним как дамоклов меч, на неприятности, о. Александр всегда оставался невозмутимо радостным.
Один из его друзей, говоря о нем, вспоминал размышления Ницше, который находил, что христиане не убедительны самым своим видом. Глядя на них, отнюдь не возникает впечатление, что Христос действительно искупил и освободил их. Ну что ж! — продолжал друг, — сказать это об отце Александре он бы не смог![221] Нет, его христианство не было унылым. Он даже хотел написать этюд о юморе Христа.[222] Своей веселостью он был обязан не только характеру. Хотя в детстве он, говорят, был подвержен приступам меланхолии.[223] Его веселость являлась результатом работы над собой, она питалась глубокой верой, личными отношениями с Иисусом Христом и заставляла его забывать, в каких условиях он осуществляет свое служение. Казалось, он наделен необычайной способностью к восстановлению внутренних сил. Порою он приходил к друзьям утомленным и мрачным, но достаточно было короткого мгновения, чтобы вновь засияла его улыбка на устах, и вновь отдавал он свою энергию присутствующим, как аккумулятор, который самозаряжается.
