Когда до Ванессы остаются считанные метры, звонит будильник.
996
Утром я кладу завёрнутый в тряпку осколок зеркала между страницами своего дневника, который, в свою очередь, прячу между папками в рабочий портфель. Выхожу на полчаса раньше и направляюсь в парк.
Перед тем, как дать Пэйдж окончательный ответ, я делюсь с ней своими сновидениями. А так же опасениями по поводу Анархии разума.
— Если мои сны и общепризнанная теория не врут, то тебе не удастся разглядеть лицо. Твой разум тут же начнёт отслаиваться от реальности.
— Твои сны — всего лишь отражение так называемой общепризнанной теории, — говорит Пэйдж. — А я практически уверена, что она врёт.
Я молча нащупываю в портфеле зеркало, достаю его и протягиваю девушке. Затем поднимаю глаза и смотрю на искусственное небо, на это царство неживой материи. Через пятнадцать минут стартует очередная рабочая смена. Конвейер запустится и начнёт перемалывать остатки наших душ в своём рутинном и неизменном ритме.
— У жизни, лишённой смысла, есть лишь одно определение, — слова Пэйдж вторгаются в поток моих размышлений.
— Какое? — спрашиваю я, не сводя глаз с умершего неба.
— Статика, — отвечает девушка.
Я перевожу на неё взгляд и вспоминаю, что это самое слово зачастую приходит мне на ум после пробуждения.
— Я чувствую людей, — будто специально поясняет мне Пэйдж. — Я знаю, что ты думаешь точно так же. У тебя есть шанс совершить единственное доступное тебе действие.
— И лишиться жизни, — говорю я.
— Статичного существования. Мы давно лишились всего, что составляет истинную ценность. Мы забыли своё прошлое, свои лица и вообще то, кто мы есть на самом деле. Анархия разума — это то, что с нами происходит здесь и сейчас.
Проходит мучительно долгая минута.
— Где? — спрашиваю я.
Мне кажется, я вижу улыбку на лице Пэйдж. Столь же иллюзорную, как и сама жизнь.
997
Мы находим самый укромный уголок парка. В столь ранние часы людей вокруг почти нет. Лишь уборщик с метлой и пара рабочих, ремонтирующих лавки.
Пэйдж аккуратно распаковывает осколок зеркала и держит его на руках нежно, как ребёнка.
— Я узнавала, — говорит Пэйдж, — после нарушения целостности маски в «Персону» посылается сигнал, и у нас есть не более трёх минут до прибытия Контроля.
Я киваю.
— Готов? — спрашивает девушка и кладёт осколок на пенёк позади себя.
— Нет.
— Тогда начинаем одновременно по моей команде.
— Подожди, — спешу вставить я. — Хотелось бы узнать напоследок — что это за безопасное место для хранения дневника?
Девушка пренебрежительно отмахивается.
— Нет никакого места. Я всё выдумала, чтобы выудить у тебя зеркало.
Бесцеремонная наглость. Но я не успеваю опомниться, как Пэйдж кричит «Давай!» и начинает с силой стягивать с себя маску. Целостность уже нарушена, о чём возвещает протяжный писк. Три минуты пошли.
Я просовываю пальцы снизу, от подбородка, и чувствую, как маска нехотя отступает от моего лица. Но усилий явно недостаточно. Я выбираю более удобный хват и тяну её вверх со всей силы. Лицо обжигает огнём. Такое ощущение, что маска снимается вместе с кожей. Если так, то это будет крайне нелепый финал — отправиться в Утиль, увидев напоследок свой череп.
Наконец, усилия приносят плоды. Я избавляюсь от маски и инстинктивно бросаю её на землю. Прошла минута, не меньше. Время неумолимо уходит, но для меня оно будто начинает течь в замедленном воспроизведении. Я прикасаюсь к лицу. Оно гладкое, без единого волоска. Почти такое же холодное, как и сама маска. Неудивительно, ведь они были единым целым неведомо сколько месяцев, а может, и лет.
Я хочу взять зеркало с пенька, чтобы посмотреть, но замечаю, что Пэйдж не может справиться с маской. Мне кажется, я слышу сирену Контроля. Они совсем рядом. Или это пищит маска?
— Помоги мне! — просит девушка.
В её голосе присутствуют ноты страха, отчаяния и слёзной мольбы. Она не ожидала, что осуществить этот нехитрый план окажется так непросто.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Полторы минуты. Противоборствующие мысли носятся в мозгу на сверхскоростях, не позволяя мне придти к конкретному решению. «Сейчас всё закончится, подумай о себе!» — «Если бы не она, ты бы никогда не решился на этот шаг! Ты обязан ей жизнью» — «Кого буду интересовать твои обязательства, когда до вас доберётся Контроль?» — «Ты ведь не настолько холоден и бессердечен, Джонни. Подумай, что отличает тебя от остальных? Возможно, способность к сочувствию? Помощь ближнему?».
Словно на автомате я бросаюсь к девушке, грубо хватаю маску и пытаюсь оторвать её от лица, не обращая внимания на вопящую от боли Пэйдж. Теперь уже я явственно слышу сигнал Контроля, его ни с чем не перепутать. Они в парке, найти нас — дел на полминуты или меньше.
Совместными усилиями нам удаётся сорвать маску с лица Пэйдж. Её первым порывом было развернуться и схватить осколок зеркала, но что-то задерживает её на месте. Как и меня. Она смотрит на меня, а я — на неё. Никакой размытости, никаких преград. Образ мгновенно оживает в памяти, как пациент, испытавший клиническую смерть и благополучно вернувшийся к жизни.
— Джин? — Я улавливаю каждый изгиб её губ. Таких сладких и знакомых.
— Ванесса, — произношу я полушёпотом.
Для выяснений нет времени. Уже слышны шаги сотрудников Контроля, их переговоры.
Мы стоим рядом подобно застывшим статуям, не в силах пошевелиться и осознать, что же всё-таки с нами случилось.
Я закрываю глаза. Мне не страшна темнота Утиля. Меня не гложет то, что я так и не увидел своего лица. Больше всего я боюсь одного — что всё случившееся окажется сном, и я проснусь в тесном гробу на заре нового дня.
998
Будильник не звонит. Я не вижу узкого окна, за которым простилается мёртвое небо. Я не вижу ничего, пока где-то вдалеке темноту не разрывает крохотный луч света. Затем он становится больше, и я понимаю, что это открытая дверь. Я шагаю по невидимому полу, наступаю на твёрдые выпуклости. Они трескаются и проламываются под моим весом. Их слишком много. Приближаясь к свету, я обнаруживаю, что весь пол усыпан старыми почерневшими масками.
У входа стоит человек с живым лицом. Карие глаза, тонкие усики и курчавые волосы. Он жестом призывает меня покинуть чёрную комнату.
Вокруг светло и много людей. Все без масок. Они выглядят именно так, как я и представлял прошлую жизнь. Мужчины во фраках или пиджаках, женщины в вечерних платьях. Они стоят полукругом. Моё появление вызывает грохот оваций. Только тогда я понимаю, что абсолютно гол, но не предпринимаю никаких попыток прикрыть наготу хотя бы отчасти.
— С возвращением, Юджин! — говорит чей-то голос.
— Куда? — спрашиваю я.
— Домой, — раздаётся сбоку от меня.
Я поворачиваюсь и вижу Ванессу. В ослепительном наряде и на высоких каблуках. Она так близко от меня, что я чувствую пленительный запах её парфюма.
— Но…Что?..
Она кладёт палец мне на губы и кивает куда-то в сторону.
— Мистер Морти ждёт тебя, — говорит она.
— Мистер Морти?..
Кто-то протягивает мне костюм и произносит:
— Лучше тебе надеть вот это, парень. К генеральному директору обычно не ходят голышом.
Мне помогают влезть в бельё, затем в брюки и пиджак. После чего проводят по лестнице к знакомому кабинету. Я с порога узнаю его интерьер. Из угла светят прожектора, стоит сиротское кресло для посетителей.
— Юджин, присаживайся, — доносится до меня голос директора.
Я сажусь в кресло, несколько обескураженный его вольным обращением ко мне. Прожектора гаснут, и я вижу перед собой узкий стол и человека среднего возраста на противоположной стороне. Он улыбается. У него острые черты лица, большие глаза и пробивающаяся сквозь черноту волос седина.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Мы молчим целую минуту, пока он первым не начинает говорить:
— Вот мы и встретились при более благоприятных обстоятельствах. Смею предположить, жизнь в Инкубаторе тебе была не по вкусу.
