– Р-авняйсь! Смирно! – заорал Олег. – Кто такие? Как имущество бережете?
– А чего случилось-то? – боязливо спросил один из солдат.
– Чего случилось? – переспросил Олег. – Одно только ясно – разбежалось все ваше начальство.
– А куда нам? – спросил второй солдатик.
– Идите лучше куда-нибудь подальше отсюда, – посоветовал Олег.
Аня чмокнула его в щеку и спросила:
– Откуда ты такой растрепанный? Я тебе с утра звонила.
Он снял куртку, посмотрелся в зеркало:
– Даже не знаю, что ответить… Откуда я…
Они обедали в большой комнате за накрытым белой скатертью столом. Олег жевал макароны и рассказывал, как они бежали по Садовому кольцу и Калининскому, как по толпе стреляли из здания мэрии.
– Но ведь это не были какие-то там беспорядки? – спрашивала Аня.
– Нет, наверное.
– А все те, кто собрался там, они были озлоблены? Они хотели отомстить?
– Ну, знаешь ли, радостных там не попадалось. Какая радость, когда сначала бьют, потом стреляют… Когда толпа увидела убегающий ОМОН, я подумал: ой, что будет! Я думал, их на куски могут разорвать, за все, что последние дни было, когда они женщин и стариков ногами пинали.
– А что дальше будет? – спросила Аня.
– В этом-то все и дело.
– Но если колючей проволокой оцепили парламент, это же переворот! – Она смотрела на него большими, растерянными глазами. – И если теперь все увидят, что люди освободили парламент, то армия не сможет защищать Ельцина. И все это должны сказать по телевидению. Да? Тебе верится, что все хорошо закончится?
– Мне? Как тебе сказать… Хотелось бы, чтобы дальше была нормальная жизнь. Но ты видишь, сколько кругом истеричных. И они все что-то да ненавидят.
– Что ненавидят? – не поняла она.
– Кто – что… Кто-то считает, что не в то время родился и не от тех родителей. Кто-то – что не в той стране. И всем им что-то недодали. Всю жизнь виноватых в этом ищут.
– Слушай, а почему ты сегодня туда пошел? – спросила Аня.
– Ну, вранье не может же быть навсегда. И чувство, что какая-то страшная сила на нас накатилась. Не один я это почувствовал. Поэтому и стали у Верховного Совета собираться. Даже забыли ему, что он роспуск Союза поддержал.
Первый канал телевидения не работал; по второму объявили, что в Останкино идет митинг, а они выходят в эфир из резервной студии. Дальше понеслось про молодчиков у телецентра. Один за другим на экране появлялись известные либералы и демократы, кричали: «Где войска?!», «Почему нас не защищают?!». Заявляли, что в Москве – попытка переворота, и что в город надо срочно ввести армию.
– Вот так все и раскручивается, – сказал Олег.
– А почему митинг в Останкино? – спросила Аня.
– Наверное, парламент хочет обратиться к стране.
– Почему же они парламенту слова не дают?
– Сегодня по людям стреляли, – говорил Олег. – А ты спрашиваешь, почему слова не дают!
– Но если сейчас кто-нибудь выступит и все людям объяснит?
– Я, наверное, опять к Верховному Совету пойду, – сказал Олег.
– А я? Я с тобой!
Олег помолчал и ответил:
– Ты дома сиди. Ладно? В тылу! А я тебе буду звонить и докладывать об обстановке.
– Почему ты меня не хочешь с собой брать? Мне тут одной страшно будет.
– Не будет! Я же тебе говорил! Чтобы сюда прийти, я через машины перелезал. А сейчас – неизвестно что в городе. Ты готова получить по спине, ни за что, ни про что, резиновой дубинкой? Тогда сиди дома!
– А ты?
– Со мной ничего не будет! Я чуть что – в переулок.
– И я с тобой – в переулок. – Она встала и пошла к двери.
– С тобой только одна морока будет.
– Тогда и ты никуда не ходи. – Она выглянула из коридора.
– Я пойду, посмотрю и вернусь. – Он старался говорить спокойно. – А если поздно будет – пойду домой, а тебе позвоню.
– Ну, вот еще! Обязательно приходи ко мне! Я тебя ждать буду.
– А вдруг будет поздно?
– Все равно. Я спать не буду, пока ты не придешь. Я тебя дождусь. Ладно?
Она подошла к нему и обняла за шею.
– Ты меня как на фронт провожаешь, – Олег сказал. – Я просто посмотреть – как да что. И обратно.
– Ко мне!
– Хорошо! Ну, вот еще! Только плакать по этому поводу не хватало! Ну, пока!
Вечер был, будто совсем обычный. По улице Заморенова шли прохожие и ехали машины. Пресненские переулки успели опустеть. Горели фонари. Чернели проемы подворотен.
Площадь между детским парком и Верховным Советом была заполнена людьми. Стояли кружками, обсуждали события. Один из депутатов разговаривал с мальчишкой-корреспондентом. Из толпы спросили:
– Что в Останкино?
Депутат ответил, что обратиться к стране по телевидению парламент не смог.
– В Останкино вовсю стрельба идет! – выкрикнули из толпы.
Депутат показал на гостиницу «Мир»:
– А вот там сегодня огнеметы нашли! Зачем, спрашивается, их сюда притащили?
Олег прошел ближе к Рочдельской. Увидел у костра одного из тех парней, которые дежурили днем. Присел на ящик, сказал:
– Я тут после прорыва через машины перелезал. Возле них солдатики стояли.
– А, это ты! – ответил парень. – Меня днем сморило, задремал маленько, а тут прибегают, кричат…
– Солдатики, те двое, куда делись? – спросил Олег.
– Напуганные такие были. Мы им: «Вон, отсюда!» А они: «Нам попадет, если уйдем». Потом делись куда-то.
Пожилой человек в шляпе поправил ящик, на котором сидел, и сказал:
– Пока все разбежались. Но вот, что дальше будет?
Подошел невысокого роста человек в форме морского офицера.
– А! Петр Саныч! Давай, посиди с нами. – Пожилой человек в шляпе подвинулся на своем ящике. – Какие новости?
Офицер сел у костра и снял фуражку:
– У Останкино дела неважно пошли. По людям огонь открыли. А на Тверской эти хотят своих вооружить.
– А чего ты тогда без оружия? – спросил пожилой.
– Надо будет – возьмем, – ответил Петр Саныч.
– Чего ваши там думают? Армия на чьей стороне будет? – спросил парень – сосед Олега.
– Работаем, со всеми переговариваемся. – Петр Саныч вытащил из кармана пачку папирос.
– А где «Днестр»? В Доме? – спросил парень.
– Чего мы тут будем обсуждать – кто где? – буркнул Петр Саныч.
– Я к тебе под команду запишусь, если что, – сказал пожилой человек в шляпе. – Ты из потомственных морячков?
– Еще ты! Отец на Балтике служил.
– А в революцию? – спросил человек в шляпе.
– Мичманом был. – Петр Саныч вытянул ноги к огню и поправил полы шинели. – Матросами командовал. А в Отечественную в Мурманске морские конвои охранял.
– Мой дед священником был, – сказал парень – сосед Олега. – В тридцатые в лагере погиб.
– Ты вроде говорил, что из партийных? – спросил его пожилой.
– Я считаю, не должно быть крупной частной собственности. Ну, считаю я так! – Парень стал для убедительности размахивать руками. – И в партию сам на заводе вступил. Никто меня туда силком не тащил. А эти все из партии сбежали и в демократы записались! Я же не побегу.
– У меня в семье – два деникинских офицера – дяди отца, – говорил пожилой. – Один – погиб, второй в Сербию уехал. Потом в Чехии жил. Мне там пришлось бывать. Даже могилку искать пробовал. Я полжизни дипкурьером служил. Помню, в Париже пошли мы с приятелем в музей д'Орсе. Идем по залу с портретами середины девятнадцатого века. Смотрю на женщину на большом портрете. Какие, думаю, русские глаза! Приятелю говорю: вылитая наша! Подхожу, читаю: графиня такая-то… «La tante du musicien Rimsky-Korsakov». Тетка композитора Римского-Корсакова! Рисовал какой-то художник с немецкой фамилией. А все равно наших сразу видно.
С Конюшковской к Верховному Совету повернули две машины. Выключили фары и заглушили моторы. Олег пробирался в их сторону, а навстречу по толпе неслось: «Расстреляли! В Останкино!». Но тогда эти слова так и остались неосознанными громадным большинством тех, кто стоял на площади. «А кто, кто стрелял?», – спрашивали вокруг. «Милицейский генерал приказ отдал». «Кто?».
Ночь была тихой и холодной. Олег шел по темным, пустым переулкам к улице Заморенова. Только в редких окошках горел свет. На мусорных баках сидели бездомные кошки. Из приоткрытой форточки двухэтажного дома слышался плач ребенка.
На перекрестке Олег повернул к Аниному дому. Вдруг услышал правее, со стороны Пресненского вала нарастающий гул. Вдали под белесым светом фонарей один за другим мелькнули три бэтээра.
Пока Олег добежал до конца переулка, бэтээры успели куда-то свернуть. Но слева, ближе к метро стояла колонна военных грузовиков. Солдат не было видно. Два офицера в куртках прохаживались по тротуару у головной машины.
К ним подошли высокий мужчина и женщина в кожаном пальто и шляпке.
– Вы тут стоите, а там что делается! – выкрикнула женщина и показала рукой куда-то в сторону. – Там-то что делается! У Белого дома бандиты и фашисты людей убивают! Ваших солдат! Они убивают, а вы своих граждан не защитите! Вы же – солдаты! А своих людей бросили этой фашистской мрази на растерзание! Когда же вы будете нас защищать?!
