Это были её записи.
Терман обучил её искусству письма, и она сделала себе книгу, куда записывала всё, что случилось за день, на случай, подобный этому. Осторожно свободной рукой она открыла последнюю исписанную страницу.
Символы ничего не значили для неё.
Лайан задрожал во сне. Слёзы на его глазах высохли и образовали корочку.
Она знала, что ключ к этим записям где-то здесь. Её сын, просыпаясь, подвёл её ближе к пониманию написанного, но всё же недостаточно близко: её разум вновь заволакивал туман.
Она перевернула несколько страниц. Её раздражало, что она помнила о том, что знает значение этих символов: они упорядоченно располагались на странице и среди них попадались одинаковые, которые, как она полагала, имели одинаковое значение. Некая завитушка присутствовала по десять, а то и двенадцать раз на каждой странице. Был ещё маленький менее сложный значок, встречавшийся ещё чаще.
Лайан проснулся. Его любопытные глаза следили за пальцами, листавшими книгу.
Теперь значки уже не казались бессмысленными. Они уже говорили с ней.
«Лайан уже так вырос… Когда он вырастет, то будет выше, чем его отец».
«Умерла свинья, и мы съели часть мяса свежим, а остальное засолили. Лайану тогда стало плохо. Терман дал у амбара имена пятерым людям из другой деревни (двум мужчинам и трём женщинам). Конечно же, как только они ушли за холмы, то сразу же забыли свои имена, но Терман считает, что они ещё вернутся».
«Второго ребёнка у меня теперь не будет. Сидя в туалете, я почувствовала сильную боль. Я посмотрела вниз и увидела сгусток крови. Думаю, что расстроилась бы больше, если бы это произошло позже, когда плод был бы похож на человека. Я обрадовалась, что ещё не говорила Терману, что жду ребёнка. Ещё лучше, что не рассказала Лайану, он бы обвинил само Солнце в том, что потерял долгожданного братишку или сестрёнку…»
Она прочла ещё немного, пока не сообразила, что глаза Лайана тоже устремлены в книгу, а губы шевелятся по мере того, как он впитывает то, что она когда-то написала.
Она резко захлопнула книгу и отодвинула в сторону его руку, которая потянулась к ней. В книге было слишком много личного, и она не могла позволить сыну читать это. Раньше она никогда не догадывалась о том, что он умеет читать. Видимо, Терман научил его во время совместных путешествий по холмам вдали от дома.
Майна легонько шлёпнула его и поцеловала в лоб.
— Думаю, ты прав, — сказала она. — Тебе придётся быстро повзрослеть, ма… средних размеров человек.
— Я знаю. Отец мёртв. Мне теперь надо будет защищать тебя, мама, но ты не бойся: я смогу защитить тебя от диких зверей.
Несмотря на своё горе, она улыбнулась.
— Не думаю, что это понадобится. Вокруг не так уж много диких зверей.
— А эллоны?
— Да, эллоны есть. Твой отец держал их на расстоянии так долго, что они наверно уже забыли о нашем существовании.
Она крепко прижала сына к своей груди, скрестив пальцы у него на спине.
Он прильнул к ней на мгновение, но затем вдруг оттолкнул.
— Я тоже могу держать эллонов на расстоянии, как отец, — сказал он.
Она опять улыбнулась вопреки своей душевной боли. Он был таким маленьким и так искренне хотел быть большим.
— Можешь? — насмешливо спросила она, принимая его слова за детское хвастовство.
— Конечно, могу, — ответил он, глядя на неё с изумлением. — Разве ты не знала?
Теперь настал её черёд удивляться.
— Нет, — ответила она. — А ты уверен в этом?
— Конечно уверен. Я наблюдал за тем, как отец делал это. Думаю, он сам не понимал, как это делает, но со стороны было хорошо видно.
Ей было стыдно. Она знала Термана лучше, чем кто-либо другой, а ребёнок смог заметить у него то, что напрочь ускользнуло от неё.
— Как? — спросила она, делая вид, что подтрунивает над ним.
— Вот так.
Он слез с колен. На его гладком лбу появились морщинки от напряжения, когда он сфокусировал всё внимание на своих руках, которые держал перед собой. Она смотрела на него, и время, казалось, остановилось. Привычные деревенские звуки и пение птиц исчезли, и ей показалось, что они с Лайаном навеки заперты в этой тёмной грязной комнате.
Мальчик неожиданно проделал какие-то быстрые движении пальцами — она не успела разглядеть, какие именно, и расслабился, явно устав.
— Теперь мы в безопасности, — сказал он, — и я хочу пить.
Она налила ему полную кружку воды из кадки, которую держала в погребе, и спросила:
— Откуда ты знаешь, что мы в безопасности?
Он взял у неё кружку, невнятно пробормотав слова благодарности. Было видно, что сейчас вода для него важнее, чем всё остальное.
— Разве ты не чувствуешь? — спросил Лайан. — Некоторое время, сразу после смерти отца, я чувствовал, что Лайанхоум в опасности. Кстати, именно поэтому я понял, что отец умер.
— Я никогда не видела, чтобы твой отец делал что-либо подобное, — она притворялась, что разговаривает с ним о ничего не значащих вещах, разрезая овощи для салата и пытаясь придать своему голосу обыденный тон.
«Удивительно, с какой лёгкостью дети переносят несчастья, — думала она. — Совсем недавно смерть отца означала для него конец света, а теперь он почти забыл о ней. Если бы я так могла. Кровать будет пустой и холодной в этот период сна и, думаю, что в другие тоже. Ох, Терман, Терман. Надеюсь, они не изувечили твоё тело».
— Отец не понимал, как он всё это делает, — объяснил Лайан, вытирая рот рукавом и ставя кружку на стол. — Он делал всё это, не задумываясь, но я смотрел за ним даже тогда, когда он не знал, что я подсматриваю.
— А что ещё он делал? — спросила Майна, стараясь придать их разговору характер обычной беседы матери с сыном.
— Он давал людям имена.
— Я знаю, — сказала она с раздражением. — Извини, Лайан, я чуть не обрезалась.
— Нельзя же просто говорить людям, что, мол, теперь у них есть имена. Они тут же забудут об этом. Это точно. Отец всегда делал что-то своими руками, когда давал имена. Он только не замечал этого.
— А ты наблюдательный, маленький человек!
— Я? — удивился Лайан, но затем, не поняв вопроса, продолжил. — Он всегда отгибал большой палец от ладони, вот так, — он продемонстрировал всё это внимательно наблюдающей за ним матери. — Это оставляло имя на… на… навсегда. Было видно, как воздух уплотнялся около человека, и имя не могло больше убежать.
— Ты и это можешь делать?
— Конечно, — он сидел на стуле за кухонным столом, с интересом наблюдая за матерью.
Она готовила на ужин овощи, но его больше интересовало, что будет на обед. Первая половина периода бодрствования была слишком утомительной — он поссорился с матерью, потом узнал о смерти отца, и всё это за один период бодрствования. Он был голоден, как дикий зверь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
