Так что на пиршественном столе появилась самая настоящая стерлядь — Никритин раньше такую рыбу и не пробовал, только в дорогом магазине видел, плавающей в аквариуме. И еще множество вкусностей поставили — сочный окорок, перепелов на вертеле, гречневую кашу с мясом, где последнего было намного больше, чем крупы. Вино в штофных бутылках оказалось хорошим, приятным — видимо учли его новые запросы. Радовала глаз выпечка — большое блюдо с пирогами, испеченными в виде «конвертов», открытые вверху. Потому была видна самая разнообразная начинка — мясная, рыбная, с ранней земляникой, с зеленым луком и яйцом, с малиновым вареньем и с кислой квашеной капустой (последние видимо из прошлогодних запасов). Имелась даже свежая редиска со щавелем, сметана и, барабанная дробь, желтый, немного пожухший от времени лимон. С ним в довесок крупный оранжевый апельсин, как сказали надзиратели — привезенный весной из жаркой страны Гишпании.
В ходе застольной беседы Ивану Антоновичу все же удалось разговорить «охранителей», на собственном примере показав как надо действовать столовыми приборами, которые капитан Власьев предусмотрительно позаимствовал у коменданта.
Изобилие на столе объяснялось просто. Каждый день в столицу по обводному каналу (Ладогу частенько штормило, и Петр Великий приказал прорыть обходной путь) нескончаемым потоком шли баржи. Санкт-Петербург огромный город, по местным меркам — добрая сотня тысяч жителей. И все, что характерно, хотят вкусно покушать, причем кормить приходится прорву народа. Обеспечить такое количество людей может только морской и речной транспорт, ибо на телегах много не привезешь, а железная дорога отсутствует в этих временах по определению.
Путь через Онегу и Ладогу связан напрямую через сеть каналов с Волгой, главной торговой артерией страны. С южных губерний нескончаемым потоком шли баржи, которые тянули бурлаки вверх по течению или по спокойной воде канала. А вот вниз по течению реки плоскодонные посудины плыли самостоятельно — главным умением лоцмана было правильно вывести груженое судно к причалу.
Все караваны делали короткую остановку в посаде, что по левому берегу Невы. На них можно было купить все, что душе угодно, было бы серебро, а рубли у охраны и гарнизона имелись. Причем по ценам ниже, чем в Петербурге — все же пригород живет по своим меркам, чем столица. Свежие овощи привезли с острова Валаам, в монастыре посадками разных культур монахи занимаются, говорят, даже ананасы в отапливаемых теплицах выращивали для царского стола. Местные рыбаки торговали рыбой и дичиной, земля бывшей «Северной пустоши» мало подходит для хлебопашества, здесь только скот разводят, да огороды подспорьем.
«Нарушили, господа офицеры, инструкцию и даже не заметили. А чего им опасаться, если от меня они услышали сведений о местных краях гораздо больше. Так что перестали опаску держать при беседах, убедившись в моих знаниях. И главное — убедил их сменить ко мне обращение, предложив разные варианты. Английский «милорд», французский «монсеньор» и немецкий «экселенц» не вдохновили тюремщиков. Остановились на привычном обращении, принятом к князьям — «ваша светлость». Правда, сразу же оговорили, что все это наедине, при охране и служителях я продолжу прятаться за ширмой, не показывая оттуда и носа. Что ж, своего я добился — уступки уже сделаны, причем значительные, особенно с обращением. А то чувствовать себя новым Лжедмитрием как то не комильфо».
Иван Антонович прошелся по каземату, встал около стола, на котором стояла блюдо с недоеденными пирогами — подумав, решил приналечь еще раз на сладкое. Но рука застыла в воздухе — ему послышалась отдаленная барабанная дробь. Прислушался — так и есть — кто-то размеренно бил, отбивая четкий ритм, нужный для движения солдат в колонне.
«Записка дошла до Мировича! Это очень хорошо! И сейчас я слушаю репетицию завтрашних боевых действий. Значит, сейчас пять часов после полудня. Караул Морозова заступил — завтра капрал, вернее прапорщик, я же ему сам чин присвоил, откроет ворота в самую удобную минуту, пока Мирович демонстративно учиняет экзерцицию на плацу. И вот тут времени терять нельзя — бежать полсотни сажень — стометровка выходит, пятнадцать секунд. Даже если другие караульные бросятся прикрывать ворота, три ружья со штыками им не дадут сразу это сделать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Подстраховка тоже имеется, надежда на выставленного постового на Княжьей башне. При барабанной дроби, он откроет дверь вовнутрь — без этого никак не обойтись. Потому что группа солдат побежит по пряслу и спустится вниз, перекрыв дверь в мой каземат. А дальше…
Дальше загадывать бессмысленно. Если внутри будут оба тюремщика — то меня убьют, нож не поможет. Если один, то при звуках барабана воткну ему нож в спину, поднимусь наверх и закрою на засов дверь. И буду спокойно дожидаться окончания штурма, надеюсь, что в таком случае, он будет успешным. Шансы большие… оп-па на! Кажись служителя привели — подействовало мое настойчивое пожелание — почаще менять мне «парашу», желательно после двух ее использований, в крайнем случае, трех, но никак не больше. Лето ведь, даже в подземелье тепло, тем более стекол в окошке нет — запашок идет вельми неприятный. Так, пора за шторку удалятся, как Ахиллесу в свой шатер!»
Иван Антонович живо отошел в знакомый угол, привычно развернул ширму и уселся на табурет, приготовившись к сидению. Попривык как то к этому занятию за два прошедших дня. Вот только теперь Никритин подготовился гораздо лучше — ему сильно хотелось увидеть того, кто помог завязать переписку с Мировичем.
В дверь трижды стукнули — то поручик Чекин предупреждал его, что прибыл служитель для выноса кадушки во двор — вылить в уборную отходы, выделенные, так сказать, из человеческого организма. После протяженной минутной паузы дверь открылась, и в каземат вошел надзиратель. За ним появился и таинственный «почтальон» — Иван Антонович его хорошо видел через умело обрезанную от края доски щель.
В военном мундире, пусть поношенном, но опрятном, с галунами, что говорило о сержантском чине. Пожилой, видавший виды, инвалид, на лице протянутый шрам, видимо от сабельного удара. Лет так под шестьдесят, почти ровесник ему в том покинутом будущем.
Движения у «инвалида» выверенные, словно знает куда ступить и что поднять, как наклонится — ничего лишнего, так только работают профессионалы с большим жизненным опытом, понимающие, что сил в старческом теле осталось маловато, и незачем их понапрасну тратить.
«А вот это уже сплошная самодеятельность — ветеран в руке держит за дужку новую кадушку, каламбур, однако. Хотя нет — я ведь им сам пожаловался, что воняет крепко даже от вымытого ведра. И что «парашу» после ополаскивания нужно выветрить — вот Чекин и внял. Да ее стоимость две гривны, всего 20 копеек, хоть каждый день можно покупать, или попросить в посаде на заказ хоть десяток сделать, а они крохоборничают. За копейку готов удавиться, причем денежка то чужая — вот она привычка к воровству и казнокрадству, абсолютно неистребимая».
Сержант, чуть прихрамывая, подошел близко — поручик остался стоять у двери. Теперь стали хорошо видны седые волосы и усы, да на груди блестели две медали, одна на банте — однако разглядеть их было нельзя — все же свеча не электрическая лампочка.
«Заслуженный вояка, видимо помнит еще походы Миниха в Крым. А вот медали при Анне не выдавали, следовательно, они от Елизаветы… Стоп! Одна на банте — такие медали, чекан с рублевую монету, носили только при Петре Великом. Ничего себе — это сколько лет сержант императорам служит?! Лет сорок получается навскидку!»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Старик наклонился, вытащил из-под стульчака использованное ведро, поставил взамен новое. И поплелся к выходу, шаркая раненной ногой. В полутьме разглядеть было трудно, но инвалид споткнулся и выронил ведро — крышка отскочила, и на полу разлилось темное пятно. Послышался хриплый матерок, поминающий мир и войну, крепость и «парашу».
— Молчать! Живо все прибрать! Вот тряпка!
Поручик зашел к себе в «предбанник», и этот момент Иван Антонович использовал, выступив из-за своего укрытия — и мог поклясться чем угодно, но старый сержант ему вроде как кивнул. Никритин тут же ушел обратно за ширму, а через пару секунд появился Чекин и бросил под ноги инвалиду какое-то старое тряпье. Обычная ситуация, такие повседневно в жизни происходят — споткнулся старый человек в полутемной комнате, разлил на каменном полу немного дерьма — с кем не бывает? Сплошь и рядом такое может быть, если бы не одно но…
