Роты двигались по снежной целине тремя растянутыми цепочками. Бойцы волокли санки, нагруженные взрывчаткой, [86] не уместившейся в вещевые мешки. Пулеметчики Грачева образовали заслон. Цепочки приблизились уже к опушке, когда из лесу со стороны Мотовилово выползли танки. Остановились перед деревней. На фоне снега они казались огромными темными глыбами. Шестаков протянул мне бинокль:
— Погляди, земляк!
Расстояние, отделявшее нас от танков, было совсем небольшое. И невооруженным глазом можно было видеть, как откинулся люк передней машины и из него высунулась голова танкиста. Он смотрел в нашу сторону. Я прильнул к биноклю.
Мне показалось, что мы глядим друг другу в глаза.
— Шире шаг! — торопили бойцы впереди идущих.
Но двигаться быстрее мешал глубокий снег.
Неизвестно почему, но танки до времени вели себя миролюбиво. Они медленно, как бы ощупью, проползли по пригорку, затем втянулись в деревню и лишь оттуда открыли огонь из орудий и пулеметов. Однако бойцы уже успели укрыться в лесу. Послышались дробный стук топоров и тонкое позванивание пил. Красноармейцы устраивали завалы. Саперы на ощупь взводили и вставляли в мины капсюли-детонаторы. Детонирующий шнур обрубали на каблуках лопатами, прикрепляли его к капсюлям, зубами прикусывали. Тут уж не до обжимок.
На лес опускались сумерки.
* * *
В Мостках стало тесно. Сюда стекались подразделения и группы, главным образом тыловые, из-под Яхромы и Солнечногорска. Двигались повозки с валенками и продовольствием, порожний и груженый транспорт. В этой сутолоке пробирались на низкорослых лохматых лошадях туркмены кавалеристы.
Около санитарной машины собрались мои помощники. Дома были переполнены, бойцы расположились прямо на улице, на снегу. Требовалось проверить, нет ли заболевших или обмороженных. Еще в пути мы узнали, что больной Парфенов самовольно ушел из санитарной машины в роту. Я доложил об этом военкому, и он приказал:
— Найдите и заставьте лежать в машине!
А лежать в кузове было холодно. Больные зябко ворочались. Химические грелки не помогали. [87]
На рассвете последовал приказ: снова отправиться на Ленинградское шоссе, к заминированному участку. В непрерывном движении, при неустойчивой связи и разноречивых данных командиры все же улавливали главное, выделяя его из слухов, порой панических, которые возникали среди тыловых частей. С различных направлений приходили наши разведчики, пробивались оставшиеся группы. К рассвету обстановка несколько прояснилась.
Противнику не удалось продвинуться со стороны Ямуги, и войска 30-й и 16-й армий по-прежнему удерживали Клин. Западнее Солнечногорска шли бои. В наших руках оставались Дмитров, Яхрома и далее на север канал Москва — Волга. То, что ночью казалось бегством и катастрофой, по сути, было бестолковым движением тылов и отдельных групп, потерявших связь и ориентировку.
В районе Солнечногорска наша колонна повернула на север, к Клину. От Шестакова (Прудников еще задерживался у командира полка) мне уже было известно о нелегкой задаче, поставленной перед батальоном: если наши войска, не удержав Клин, начнут отход, пропустить их и взорвать шоссе — последнюю магистраль, связывающую фронт со столицей. Тогда после нас уже не окажется никого — только противник.
Наш подвижной госпиталь опустел. Ночью в Мостках я передал больных и раненых Георгию Знаменскому, приезжавшему из Москвы. Санитарный автомобиль теперь не замыкал колонну. За нами шла машина старшины Соколова с четвертинками водки. Ночью ударил мороз. Водка предназначалась для согревания бойцов. Предполагалось, что им долго придется лежать в снегу.
Проехав немного, мы услышали взрыв. Начальник штаба умчался вперед на мотоцикле. Минут через пять двинулись дальше. Впереди пошли саперы.
Морозов, вылезавший уточнить обстановку, усаживаясь за руль, сказал:
— Вконец обнаглели! Мины прямо на шоссе набросали, только чуток притрусили снегом. Двенадцать штук... Круглые, как лепешки. Их лыжники, видать, постарались... А машина сильно побилась.
Поравнявшись с местом взрыва, мы уже не увидели раненых и убитых. Их увезли. Исковерканная, дымящаяся [88] машина лежала в канаве. Поодаль валялись обезвреженные саперами круглые мины.
Над Клином гудела вражеская авиация. Вблизи слышалась орудийная и пулеметная стрельба. Батальон подъехал к селу Давыдково. Еще издали мы увидели целый лес елочек. Каждая из них обозначала фугас, от которого по снегу тянулся шнур к канаве.
Роты разошлись вдоль шоссе по своим местам. Машины отъехали к лесу. На месте остались только две: моя и Соколова. Соколов выдал старшинам рот консервы, сухари, табак и ящики с четвертинками водки. Неожиданно из леса со стороны Клина начали бить орудия противника. К ним подключились пулеметы. Огонь прижал бойцов к земле.
— Приготовить гранаты! — скомандовал Шестаков, а сам начал пробираться по опушке леса вперед, чтобы выяснить обстановку. Вскоре показались два танка. Стреляя с близкого расстояния, они сбивали елочки на шоссе, сеяли пулеметные очереди над нашими головами.
От Шестакова прибежал связной:
— Лазнюку выделить отделение! Гранаты!
К начальнику штаба, пригибаясь, побежали бойцы Худолеев, Лягушев, Дешин, младший сержант Кругляков. Несколько минут длилось томительное ожидание. Танки продолжали стрелять. Потом я увидел около них маленькие фигурки. Было видно, как они бросали гранаты. Взметнулись снопы взрывов. Может быть, бойцы с непривычки волновались. Машины невредимыми выскочили из черных клубов дыма и, отстреливаясь, скрылись за бугром.
Где-то рядом с нами тоже гремели взрывы. Это минеры Шатов, Матросов и Башкетов «разворачивали» шоссе перед немецкими танками...
Шестаков усилил дозоры, выделил отделения со связками гранат на случай, если у шоссе опять появятся просочившиеся немецкие танки. Красноармейцы лежали в снегу, каждый перед своим фугасом, в готовности по команде поджечь специальными спичками фитили.
* * *
В полдень 22 ноября у Клина стрельба усилилась. Особенно выделялось глухое урчание крупнокалиберных пулеметов. В течение каких-нибудь десяти минут шоссе, [89] поляны и лес захлестнул густой и шумный поток. Массы людей и техники быстро двигались, минуя наших бойцов, распростертых в снегу. Войска отходили к Солнечногорску.
К шестнадцати часам канонада стихла. И как-то сразу опустели дорога и лес. Шли только разрозненные группы бойцов, грязных и утомленных, молчаливых и злых. Многие с повязками. Шестаков и Шаров собирали людей, способных действовать с оружием, формировали из них роту. Таким образом, у батальона прибавилась сила для удержания шоссе до получения приказа взорвать его.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
