Прощай, любезный Лорис. Кн. Тарханов тебе тоже пишет; надеюсь, что я буду иметь хорошие известия о твоем здоровье; княгиня и графиня тебе кланяются. Обнимаю тебя душевно и остаюсь навсегда весь твой
М. Воронцов».
Вслед за воронцовским письмом в Таш-Кичу пожаловал Александр Иванович Барятинский. Лориса он обнаружил не в лучшем виде, того трясла лихорадка, лицом ротмистр был желт, под глазами чернели глубокие тени. Хаджи-Мурата решили пока никуда с места не трогать – местный народ поуспокоился, сам Хаджи-Мурат обходился без прогулок – роль доктора при кунаке Лорисе увлекла его. Такое положение, конечно, тяготило Лорис-Меликова, но ни он, ни Барятинский ничего придумать пока не могли. Переезд в Ставрополь или Кизляр был предприятием весьма сложным – Барятинский не хотел рисковать своими офицерами и подставлять их под такую ответственность. Тут хватило переживаний с покушением Арслан-хана. Самое лучшее, конечно, было бы отправить Хаджи-Мурата в Тифлис, но на это нужно особое разрешение наместника. Барятинский собирался через неделю на доклад к нему по итогам зимней экспедиции и пообещал уговорить Воронцова воротить пленника в Тифлис.
Лорис-Меликов поднялся, наконец, на ноги и позволял себе совершать вместе с Хаджи-Муратом недалекие прогулки верхом, когда пришло последнее письмо от светлейшего князя от 30 марта 1852 года.
«Любезный Лорис, – писал Михаил Семенович, – я, согласно твоему желанию, думал, кем заменить тебя при Хаджи-Мурате; но теперь, переговоривши с князем Барятинским, мы решили выслать его сюда, и поэтому не нужно будет тебя сменить; ты привезешь Хаджи-Мурата в Тифлис, где и кончится твое поручение. Я надеюсь, что отдых тебя совершенно поправит.
Прощай, любезный Лорис, поздравляю тебя с праздником, обнимаю тебя душевно и остаюсь навсегда весь твой
М. Воронцов».
Дорогою Лорис-Меликов вновь подхватил простуду и в Тифлис явился весь истерзанный новыми приступами лихорадки. Хаджи-Мурат на месте не усидел и отпросился у Воронцова в Нуху, где надеялся собрать надежных людей, чтобы отправить их в Ведено выкрасть свое семейство. Поручили его на этот раз заботам пехотного капитана Бучкиева – столь же храброго, сколь и безалаберного. Он-то и упустил Хаджи-Мурата, сбежавшего из Нухи со своими нукерами. В отчаянии Бучкиев помчался в Тифлис доложить о беде наместнику.
Никогда и никому еще на Кавказе не доводилось видеть светлейшего князя в таком гневе. Он кричал, он топал ногами на несчастного капитана и обвинил его в трусости: надлежало мчаться не в Тифлис, а в погоню. Но воротиться в Нуху Бучккев не успел: на счастье его, примчался курьер от коменданта крепости полковника Карганова с известием, что Хаджи-Мурат и его нукеры убиты в перестрелке. А к вечеру прибыл сам Карганов и изложил подробности – какой снарядил полк азербайджанской милиции и сотню казаков, как они обнаружили Хаджи-Мурата и как бился отважный воин за свою свободу до последнего патрона.
Узнав об этом, Лорис-Меликов исстрадался с досады. Уж от него-то Хаджи-Мурат не сбежал бы. В самые счастливые дни куначества меньше чем с двумя десятками казаков Лорис-Меликов своего друга не отпускал. И не потому, что не доверял искренности Хаджи-Мурата – он ждал подобного исхода. Шансы на спасение семьи подкупом ли, стремительным налетом в Ведено иссякли, а оставаться в двойном плену надолго этот человек по природе своей не мог.
Как и обещал, князь Воронцов не оставил Лорис-Меликова без наград. За зимнюю экспедицию в отряде князя Барятинского к ордену Анны 2-й степени с мечами прибавился той же степени орден с императорской короною. А через год, когда операция с Хаджи-Муратом была признана в Петербурге большой удачей Кавказской армии, Воронцов представил Лорис-Меликова, минуя аж два чина, к званию полковника.
В Кавказской армии это был второй случай. Недавно в полковники был произведен ротмистр князь Александр Дондуков-Корсаков. Но перед ним Воронцов чувствовал себя как бы виноватым. Года два назад Александр сопровождал наместника в его поездке по Польше и в Варшаве. Посетив в Бельведерском дворце императора, Воронцов не представил Дондукова-Корсакова царю и тем самым лишил его возможности в минуту стать флигель-адъютантом. Ведь тогда пришлось бы расстаться с придворным офицером и отправить его в Петербург, а расставаться с собственным адъютантом Воронцову не хотелось: кто ему будет читать в дороге газеты, кто лучше сможет ухаживать за Елизаветой Ксаверьевной, которой это путешествие уже тяжеловато…
Александр долго жил злостью на светлейшего князя, но в конце концов подавил досаду и только чаще стал отпрашиваться в действующие отряды. Зато теперь он счастлив и горд и постоянно скашивает взгляд на новые свои эполеты, проверяя, не приснилось ли такое.
Теперь, когда и Лорис-Меликова произвели в полковники, доброго Александра уколола легкая ревность, он лишился исключительности в своем положении. Но события так повернулись, что все эти мелочные обиды провалились и рассеялись.
Крымская война
Слухи о возможной войне достигли Тифлиса давно, еще в ту пору, когда Лорис-Меликов вернулся из Таш-Кичу. Князь Воронцов был убежден почему-то, что у Николая I хватит ума не ввязываться в вооруженное противостояние с Турцией, за спиною которой поигрывают мускулами сильные европейские государства. Он был сыном дипломата и сохранял веру в силу мудрых переговоров. Увы, безумие свершилось. И уже в октябре 1853 года турки открыли действия против Кавказской армии, значительными силами напав на Пост Святого Николая – небольшую нашу крепость в Грузии. Крепость вскоре отбили, но дела наши трудно было назвать блестящими. Турецкий генерал Абди-паша сосредоточил против русских войск стотысячную армию. Кавказская же армия была решительно не готова к войне в Закавказье – основные ее силы увязли в сражениях с Шамилем, а вдоль турецкой границы держались лишь небольшие наблюдательные отряды.
В срочном порядке в Александрополь был отправлен генерал-лейтенант Василий Осипович Бебутов, которому надлежало сформировать Отдельный Кавказский корпус. Он должен был принять прибывшую морем из Крыма пехотную дивизию и организовать полки из грузинского и армянского ополчения.
Лорис-Меликов отпросился у наместника в Армению – он не мог оставаться в Тифлисе, когда его соотечественники подвергаются налетам и грабежам турок. О зверствах солдат турецкой армии, а еще более башибузуков в армянских селениях доходили ужасающие слухи, увы, отнюдь не преувеличенные.
Это решение Лорис-Меликова ускорило ход событий в его частной жизни. Генерал Аргутинский-Долгоруков сдержал-таки слово свое и просватал отважному офицеру любимую племянницу Нину. Девочка подросла как-то незаметно. Но только вдруг Лорис обнаружил, что ее едкие укольчики достигают его внимания, на них приходится отвечать, и поостроумнее, каждый раз обдумывая свои слова, и между ними возникла непонятная игра. И на внешность ее он стал посматривать не без интереса. В чертах ее, по-армянски ярких, светились недюжинный ум и твердый, склонный к деспотизму характер. Характера он не боялся, Лорис был достаточно опытен и искушен в отношениях, и это ему даже нравилось. Во всяком случае, месяц от месяца он все больше чувствовал свою – не влюбленность, нет, скорее привязанность к этой острой на язык умненькой княжне. А душевная привязанность ведет к любви надежнее, чем пылкая и без остатка сгорающая влюбленность. Накануне отъезда в действующую армию состоялась помолвка.
Светлейший князь при расставании с любимцем своим был как-то особенно сентиментален и даже – он-то, гордый Воронцов, всегда и всех поражавший необычайной своею выдержкой! – расплакался, как впадающий в детство старичок. Видимо, чувствовал, что видятся они с Лорисом последний раз. Для старого воина настали не лучшие времена. Герой Бородина и Краона, он дожил до войны, к которой оказался не готов решительно во всех отношениях, и не чувствовал в себе сил главенствовать над войсками. Весною 1854 года он отпросился в шестимесячный отпуск, сдав командование армией генералу Реаду. Но из отпуска Михаил Семенович так в Тифлис и не вернулся, он окончательно вышел в отставку и тихо угас в Одессе вскоре после окончания войны.
Лорис-Меликов едва доехал до Александрополя, как тут же был направлен с казачьим эскадроном в действующий отряд и еще по дороге у турецкой деревни Карчах 29 октября попал в жесточайшую перестрелку с кавалерией противника. Дело принимало худой поворот, но подоспела пехота из русского духоборского села Богдановка, и вражеская конница, не выдержав напора ободренных помощью казаков, обратилась в бегство. А на следующий день – новая схватка неподалеку от Баяндура, только переночевали – налет большой конной партии башибузуков на наш лагерь… 2 ноября уже наши колонны князя Орбелиани и генерал-майора Кишинского пошли в наступление и взяли Баяндур.
