— Среди людей сейчас тоже принято… мучить жертву перед тем, как убить? Что ж… мы не столь различны… — прерывистый голос эльфа звучал тихо, но уверенно, с ноткой презрительной злости и неуловимым акцентом.
— Жертва? Сейчас ты, скорее, трофей, — наёмник старался затянуть узлы как можно крепче: кто знает, что взбредёт ему в голову. — Смотрю, по-нашему заговорил. Мы и впрямь не столь различны: боль развязывает вам язык так же, как и людям.
— Узлы крепки. Но я не собираюсь никуда убегать, — злобно процедил эльф.
— Ага, как же! Можно подумать, желаешь смерти. В таком случае я сильно от тебя отличаюсь. Нет уж. Не свяжу — удерёшь, только тебя и видели.
— Желаю. Удивлён? Я желаю смерти, — оскалился эльф, направив пронзительный взгляд прямо в глаза Таринора, но тут же с гримасой отвернулся, когда тот поднялся на ноги. — Прошу только убрать свет от лица.
— Какие мы нежные! — усмехнулся наёмник. — Что ж, могу тебя обрадовать. Местные с тобой церемониться не станут. Наверняка завтра же вздёрнут. Ну, или сожгут. Тут уж как старосте заблагорассудится.
— Хорошо. Чем скорее, тем лучше. Вы, люди, всегда цепляетесь за жизнь. Готовы даже нести бремя позора, только бы жить. Но разве это жизнь?
— Зубы заговариваешь? Нет, хитрюга, не выйдет, — наёмник начал вязать руки. Лицо эльфа исказилось болью: из раны на левой руке текла кровь. — Перевязать бы тебя, а то ещё помрёшь, пока до деревни дойдём…
— Не надо. Лучше перережь мне горло моим же клинком и покончи с этим, — сжав зубы от боли проговорил эльф, бросив взгляд на лежащее у стены изящное оружие, чьё лезвие будто было выковано из самой темноты. — Прекрати продлевать мои страдания. Воистину люди жесточайшие создания…
Наёмник туго перевязал руку эльфа обрывком рукава его же рубашки.
— Вот, теперь хоть кровью заливать всё перестанешь. Рану бы промыть ещё, да только это уже забота деревенских.
Вдруг мысли наёмника прорезал внутренний голос: «Дурень, что ж ты с ним возишься? Да они его на вилы подымут сразу же, как увидят!» Конечно, судя по словам эльфа, его бы это вполне устроило, вот только почему он так говорит? Действительно желает смерти или храбрится? И что вообще здесь забыл тёмный эльф? Таринор слышал, что в былые года эти неуловимые создания убивали королей в собственных постелях, неслышно, словно тени, пробираясь в их покои. Почему же этот прячется в сырой пещере и ворует скот?
— Селяне говорят, скотины ты наворовал будь здоров, — Таринор присел возле связанного эльфа. — Да и костей тут на полу, как цветов на поляне. Завидные аппетиты для такого доходяги.
— Я похитил одну овцу. Лишь одну. Не мог больше терпеть голод. Тем более, что прежние обитатели этой пещеры вычистили её, не оставив даже мха.
— Это какие такие обитатели?
— Uglaid… Гоблины. Их было… Пять. Я шёл по их следу, зная, что это приведёт меня к укрытию.
— Неужто ты их всех убил? Один?
— Я iriani-dur… шагающий-во-тьме, следопыт. Знаю, как незаметно подобраться к ним, как застать врасплох и как убить гоблина так, чтобы он не издал ни звука, не поднял остальных. Тела я выволок наружу. Должно быть, они стали добычей волков.
— Перерезал во сне значит? — хмыкнул Таринор. — Иные сочли бы это подлостью, но я такой подход одобряю. Ещё молвят, что недавно пропала женщина. Тоже тебя обвиняют.
— Благородный etheldiar никогда бы не запятнал клинок кровью беззащитной. Вон там, у стены, лежат обрывки ткани. Боюсь, она стала добычей uglaid. Эти мерзкие твари никогда не брезговали человечиной.
И действительно, рядом с большими костями, по виду, совсем не овечьими, Таринор действительно увидел заляпанные кровью лохмотья. Похоже, когда-то они были васильковым платьем.
— Ладно, допустим, к её гибели ты тоже непричастен. Но ты так и не рассказал, зачем пришёл сюда.
Эльф отвернулся.
— Зачем тебе об этом знать? Пусть мой позор покинет этот мир вместе со мной.
— Опять заладил… К чему же тогда воровать скот и продлевать моральные мучения? Помер бы — и дело с концом. Или собственным клинком себя же…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Услышав это, эльф посмотрел на Таринора так, как смотрят на несмышлёное дитя, ляпнувшее несусветную глупость.
— Смерть от голода — позорная смерть. А убить себя — ещё хуже. Я бы предпочёл пасть от твоей руки. Так сохраню хотя бы остатки чести и Отец мрака не будет слишком строг к моей душе. Отдашь меня на растерзание людям — пусть так. Драм Дирен станет первым этельдиар, чью жизнь оборвёт крестьянин.
Таринор задумался. Было сложно поверить, что этот худосочный эльф сумел бы съесть столько, сколько скотины пропало у селян. В историю про гоблинов верилось куда легче.
— Выходит, ты сделал мою работу за меня. Да и ничего дурного за тобой нет, — задумчиво проговорил он. — Может, мы оба пойдём своей дорогой? Но вдруг ты решишь мне отомстить…
— Тогда лучше убей меня сразу.
— Ну, будь на моём месте другой наёмник, он наверняка бы так и поступил. Наш брат долго думать не привык.
— Судя по людям, с которыми меня сводила судьба, вы вовсе не привыкли думать. Ты первый, кто попытался хотя бы заговорить со мной.
— И это неудивительно, учитывая, как ты встречаешь гостей.
— А как иначе мне встречать тех, кто обычно режет глотки, прежде чем задавать вопросы?
Повисла неловкая пауза, которую вскоре нарушил эльф.
— Я нечасто вижу людей. И впервые вижу человека, подобного тебе.
Таринор спрятал чёрный клинок в сумку и осторожно развязал эльфу руки.
— На, пожуй, — наёмник достал из сумки кусок хлеба, давно превратившегося в сухарь, и протянул эльфу. Тот, хоть и поглядел на предложенную еду глазами оголодавшего зверя, но брать не стал.
— Гордый, значит? — усмехнулся Таринор. — Ну, мне больше достанется. Как говоришь, тебя зовут?
— Драм из благородного дома Дирен, — ответил эльф и полез рукой за пазуху.
Наёмник тут же отпрянул и выставил меч, приготовившись защищаться. Но эльф всего лишь медленно оттуда достал ещё один клинок и протянул его наёмнику рукоятью вперёд.
— Возьми, — сказал он, слабо улыбнувшись, — в знак того, что я не ударю в спину.
— У тебя всё это время был второй меч? — недоумевая спросил Таринор, забирая оружие. — Дьявол! Ты мог зарезать меня, пока я вязал тебе ноги…
— Но не стал этого делать. Надеялся, что ты решишь меня убить. Ты всё ещё можешь это сделать.
— И не надейся, — усмехнулся наёмник, присаживаясь рядом. — Но что же всё-таки с тобой делать, Драм? Если я вернусь с пустыми руками, этот скряга староста не заплатит ни единой монетки… Впрочем, из этого положения есть выход, причём выход выгодный нам обоим. Селяне хотят упыря? Они его получат.
***
На следующее утро староста деревни Вороний холм, как всегда, сидел за столом в собственном доме. Вот только вместо борьбы со сном, как это бывало в другие дни, Бедобор барабанил пальцами по столу и утирал испарину со лба.
Хоть за последние годы староста и привык к волнениям, от которых, как ему казалось, он и полысел, но теперь они грозили переполнить чашу его терпения, поскольку к привычным заботам теперь добавилось две новые. Во-первых, с минуты на минуту мог вернуться наёмник с выполненной работой. Во-вторых же, староста ожидал обоз из города, чтобы было, чем этому самому наёмнику заплатить.
В глубине души Бедобор вообще надеялся, что Таринор не вернётся, и когда он об этом думал, по лицу пробегал стыдливый жар. Но если чудище продолжит терзать округу, люди могут начать покидать Вороний холм, который превратится в жалкое скопище заброшенных домов. Чем в таком случае придётся заниматься старосте, он старался не думать, тем более что от беспокойства разболелась голова, неприятно отдавая в виски с каждым ударом сердца.
— Ох, беда мне… — обречённо вздыхал он, царапая лысину пухлыми пальцами, — Совсем меня эта жизнь в могилу сведёт. Отпустил бы бродягу с миром, так нет — ещё больше посулил, старый дурень! Лучше б он сгинул ещё тогда, в доме маговском. Меньше мороки бы было…
