— Пропади он пропадом! Тряпье тут одно, — кричит Витя. — А без КИПов не положено! Военных вызывайте. У них противогазы — пусть и тушат.
— Хорошо, — так же спокойно говорит Морозов. — Вот вы в военную часть и звоните.
Убежал Витя… Телефон — вон он, в цеху, рядом. И минуты не бегал, а дело-то уж и вышло. Да что минута: жизнь, иной раз, за секунду крутой разворот делает.
Так и тут. Прибегает Витя, а из подвала уже не жарким воздухом да горелыми тряпками шибает — тянет оттуда дымовая завеса. Морозова с Глазковым не видать, шофер Истомин у насоса мечется, что делать — не знает.
— Где они? — кричит Витя, хоть и понял уже кое-что.
— В подвал спустились, — тычет пальцем Истомин, а уже и тыкать некуда: не то что подвал — всю хибарку дымом заволокло, пальца у насоса не видать. — Малый ствол прихватили и спустились. А потом я пять атмосфер дал, как приказано было.
— Мать их так! — не удержался Витя. — И веревку с собой не взяли?
— Не взяли, — мечется все так же Истомин.
— Стой! — рявкнул на него Витя. — Давление сбрось, ни к чему оно им сейчас. Платок носовой есть?
Взял Витя платок, свой достал, смочил, к носу приложил и в дым нырнул.
Ждет-пождет Истомин. Секунда вечностью кажется. Вдруг видит, выползает из дыма кто-то. А это Витя, да не один, а с Глазковым.
— Рядом со стволом лежал, — встает Витя, а сам пошатывается и глаза красные. — А начальства нету — видно, боцман в стороне где-то.
Хлебнул Глазков свежего воздуха, заворочался вроде. А Витя снова платки смочил и говорит Истомину:
— Как не выйду я — в подвал ни ногой: чую, ядовитые газы имеются. Приедут военные — по рукаву пусть и ползут — может, только и успею разыскать да к рукаву подтянуть.
Успел Витя больше — нашли их потом недалеко от входа. И совсем хорошо было бы, небольшим отравлением отделались, да сделали примчавшиеся военные маленькую оплошку — разбили первым делом окна в подвале, чтобы того же Морозова с Косовым быстрее разыскать. Но как окна разбили, да свежий воздух вовнутрь хлынул, так и бабахнуло. От взрыва хибарка совсем накренилась, падать стала, а потом и вовсе рухнула.
Морозова с Витей нашли быстро. Боцман не пострадал вовсе: успел Витя его к стене подтащить да своим телом прикрыть.
А Витя погиб — балкой его придавило.
Потом, конечно, комиссий понаехало: кто прав, кто виноват, да взрыв от чего случился. Со взрывом быстро установили — карбид для сварки там имелся. Как только тушить стали, он зашипел, а потом и взорвался.
Ну, а кто виноват в гибели Вити — Морозов ли, что без разведки карбид поливал, строители, которые в подвале этот карбид хранили, — с этим долго разбирались. Но не в этом соль. Имелся, главное, в Вите стержень — мохом оброс, закостенел, но имелся. Не разглядели тот стержень ни товарищи, ни боцман, ни жена, может быть. Лишь Шаламай только чуть ухватил… Поняли это все и на похоронах ожидали, что Шаламай многое о Вите скажет. Но Шаламай одну фразу и сказал всего:
— Боец Косов пожарником настоящим был.
И тут, кто на Шаламая смотрел, глаза поопускали — по лицу его, на деревянную скульптуру похожему, слезы побежали. Стареть майор стал, а может, Витин случай войну ему напомнил, друзей погибших.
— Дайте каску, — еще сказал Шаламай. Принесли каску Витину, измятую, черную. Положил ее Шаламай на свежий бугорок и рукой махнул.
Ну вот и все. Так и похоронили Витю Косова, человека пьющего, зануду и трепача, но кто об этом сейчас помнит. Да, никто! По последнему дню только и судят о нем, вспоминая. Такая уж у людей память однобокая: хорошее — помни, плохое — забудь!
1977 г.
СУВЕНИР
Рассказ студента
Маленькое предисловие автораЭтот рассказ написан почти двадцать лет тому назад. Он прост, наивен и не без художественных грехов. Многое изменилось с тех пор. Изменились мы, изменился мир… Мы уже не строим коммунизм и не призываем к этому все человечество… Но двадцать лет тому назад все это было. Был чилийский путь развития, был китайский, был вьетнамский. Мы орали: «Куба си — янки но!» и были счастливее любого американца. Кончается кровавый афганский «путь», навязанный нами и поддержанный нами. Не исключено, что в ближайшее время может закончиться и социалистический путь Кубы. Двадцатый век — век политических бесов, урывающих власть, — подходит к концу. У человечества, оказывается, всего лишь один путь — именно человеческий, гуманный.
Но тогда, двадцать лет назад, наивный автор написал наивный, первый рассказ. Рассказ наивен, но за судьбами вымышленных героев — чилийских мальчиков, привезенных в СССР и оставшихся (вернее, оставленных) после прихода Пиночета к власти в нашей стране, — подлинная трагедия, трагедия разных «путей», разделенных миров…
02.05.92 г.
Последний раз в Пригорске я был два года тому назад вместе с Майклом.
Широкая асфальтовая дорога, по которой мы ехали, лишь касалась Пригорска, автобус был проходящим, нас довезли до развилки, и шагать пришлось через весь городок.
Стояла ранняя осень. Но в этом южном городке еще долго-долго будет лето.
Стемнело. Воздух остыл и сделался чуть влажным. Лишь асфальт дышал теплом. Мы шли по окраинной улице, освещенной редкими фонарями да иногда пробивавшимися сквозь листву снопиками лучей от окон. У рекламной тумбы Майкл остановился. На афише крупными буквами было написано от руки:
10 сентября
ФУТБОЛ
СССР — Гвинея-Бисау
(Школа-40) (СПТУ-10)
— Широка страна моя родная, — сказал Майкл, разглядывая афишу. — На Урале идет снег, а здесь пахнет фиалками и негры из Бисау готовятся разгромить пригорских школьников.
— Ну, уж нет, — разумеется, я защищал родную школу. — Мы всегда выигрывали. И в пятьдесят девятом — у китайцев, и в шестьдесят первом — у кубинцев. Думаю, выиграем и в семьдесят третьем — у этих гвинейцев из Бисау.
— Да-а-а, — глаза у Майкла загорелись. — Футбол я смотреть не собираюсь, но увидеть живого негра… А кто сейчас еще учится в этом СПТУ-10?
— Мать писала, чилийцы должны были приехать.
— Через четыре дня улетаем, — Майкл отошел от афиши. — Можем и не встретить…
— Встретим, — пообещал я, — и, может быть, даже сейчас. Это тебе не Челябинск: здесь дальше Дома культуры да парка не разгуляешься, а нам как раз по пути.
Парк возле Дома культуры встретил нас приглушенными звуками музыки, доносившейся из глубины, да шелестом листвы пирамидальных тополей, охраной выстроившихся по обе стороны парка.
Мы стояли у входа.
— Может, не будем заходить с рюкзаками? — спросил я. — Да и мать ждет. Я ж ей телеграмму давал.
— Только на одну минуту, — попросил Майкл, — а вдруг встретим. Знаешь, когда на лекциях слушаешь о Чили, чилийском пути развития, как-то все суховато. А тут настоящие чилийцы. И, наверное, бывали в пампасах и видели койотов. Помнишь, как в «Детях капитана Гранта»?
— Помню, помню, — сказал я, — смотри сюда.
Из парка выходили двое парней. Длинные иссиня-черные волосы, смуглые лица, яркий цвет одежды… Парни, поравнявшись, прошли мимо.
— Чилийцы? — Майкл смотрел им вслед. — Ты что-нибудь знаешь по-испански?
— Нет, — сказал я, — а зачем тебе?
— Зачем, зачем… Ну… обменяться сувенирами. Обсувенириться. А ты тоже хорош. «У нас в Пригорске кубинцы, чилийцы», а слова по-испански сказать не можешь.
— Не ругайся, Майкл, — смеясь, сказал я. — Вспомнил! Амиго — друг, значит. Но постой, ты что дарить собираешься?
— А вот, — Майкл уже откалывал значок целинника. — Всесоюзный студенческий отряд. 1973 год. Чем не сувенир?.. Эй, ребята, стойте! Амиго! — Со значком в руке Майкл догонял парней. — Амиго!
Парни обернулись, и мы подошли к ним. Оба были очень молоды. Им было на вид лет четырнадцать-пятнадцать.
— Вы вправду из Чили? — спросил Майкл.
Тот, что был поменьше, с хрупкой, еще не сложившейся фигурой, улыбнулся и стал быстро говорить, взмахивая руками.
— Да. Мы — Чили, — подтвердил другой парень. У него было простое, даже чуть грубоватое лицо. Но густые длинные волнистые волосы, обрамлявшие его большие блестящие глаза, смягчали резкость черт.
— Слушайте, ребята. Мы издалека. С Урала. Студенты. — Майкл крутил в руке значок. — Давайте знакомиться. Меня зовут Миша. Михаил Белых. Правда, все почему-то зовут Майклом. А его, — Майкл указал на меня, — Алексеем. А вас как зовут?
Ребята молчали. Тот, что был пониже, опять улыбнулся и что-то сказал.
— Вот и поняли друг друга, — Майкл обращался ко мне. — Я слышал, их сначала русскому учат. Или в Пригорске преподавание ведется на испанском?
— Кое-что они понимают. Вот он, например, — кивнул я на того, что был повыше ростом. — Ну и ты молодец тоже. Столько рассказал, сразу не схватишь. Говори коротко и четко, подкрепляй слова жестами, тоже четкими и, я думаю, поймут.
