— Так, все! — решительно заявила она, сверля меня глазами. — Ничего он не знает ни про какого Сережку! И оставьте его в покое, я запрещаю дальше вести этот допрос…
— Это не допрос, — начала было я, но тут Антон кинулся к тетке и заорал:
— Что ты все время лезешь в мои дела! Думаешь, если мне все покупаешь, я под твою дудку плясать буду, да? Да на вот, не надо мне ничего!
Он стал в ярости срывать с себя темно-синюю толстовку, швырять на пол с новенького компьютерного стола дискеты, учебники, тетради… Когда он схватил клавиатуру и хотел, размахнувшись, грохнуть ее об пол, тетка ахнула и бросилась к племяннику, сгребая его в охапку.
— Уходите, уходите отсюда! — кричала она мне, повернув голову. — И не приходите больше! Антон, Антон, успокойся!
Силы, естественно, были неравными. Вскоре Антон затих в объятиях Марии Романовны и начал всхлипывать.
— Пойдем, пойдем, я тебе валерьяночки налью, успокоишься, — гладя начавшего затихать Антона по голове, сказала она и повела глазами в сторону кухни. — Уходите! — еще раз бросила она мне через плечо.
Настаивать на продолжении разговора, когда мальчик находился в таком состоянии, смысла не было. Скорее всего, сейчас тетка напоит его успокоительным и уложит спать. И, возможно, для него это сейчас лучшее.
— До свидания, — произнесла я, выходя в прихожую.
Мне никто не ответил.
ГЛАВА 6
Дело было ясное, что дело темное, — вот как, пожалуй, можно было охарактеризовать ситуацию перед днем судебного заседания. У нас с Ярославой была своя, четко выработанная стратегия. Меня только мучил один вопрос: выходило, что я выполнила не совсем свою работу. Я выполнила работу Ярославы — Никишину, скорее всего, должны были оправдать. Но адвоката не интересует, кто убил, его интересует только то, чтобы суд признал — убил не его подзащитный. На остальное ему наплевать. Не наплевать частному детективу — его интересует как раз второй вопрос. И в этом коренное отличие этих двух профессий.
И я вот эту свою часть работы не выполнила. Я не установила убийцу Сережи Губанова. Я своими действиями просто помогла Ярошенко выстроить линию защиты. И еще — я не выполнила до конца задачу, поставленную передо мной Морозниковой. Случившееся с Губановым не было несчастным случаем, и доказать это вряд ли удастся. И совсем уж не удастся Аделаиде Анатольевне избежать огласки в том, что в подведомственном ей заведении не все в порядке. Но тут уже она сама виновата. В конце концов, если она заказывает расследование, нужно говорить все до конца. А она, видите ли, скрывала даже то, что присутствовала во время преступления (несчастного случая?) на работе! Ладно, что она скрывала свою связь с охранником — в конце концов, это может и не влиять на суть дела. Однако скрыть свое присутствие, исказить всю картину! Это было, по моим профессиональным понятиям, неслыханно, и я не чувствовала никаких угрызений совести по отношению к заказчице.
Заседание было назначено на одиннадцать часов утра, Ярошенко была уже на месте в половине десятого, я подъехала к десяти. Все свидетели были заблаговременно вызваны, единственное, что меня беспокоило, — это явка Ирины Губановой. Точнее, неявка. Но и она появилась в суде, в сопровождении своего мужа, ближе к началу заседания.
Судья Дмитрий Сергеевич Волохов был мне знаком: плотный усатый мужчина с очень серьезным лицом, лет ему было где-то за пятьдесят. Он, как всегда невозмутимо, прошел на свое место.
Еще в коридоре Яся показала мне своего сегодняшнего процессуального соперника, представителя прокуратуры — совершенно лысого крупного мужчину с типичным лицом работника спецслужб. Синие немигающие глаза, складки у рта, безукоризненность в одежде. Краем глаза я увидела Антонину на пару с Анатолием, которые чинно, под руку прошли по коридору и сели на стулья, расставленные у стены, причем Анатолий заботливо помог своей спутнице присесть. Вид у него был важный, он даже пытался придать себе солидности, а взгляд выражал непоколебимую уверенность — правда, непонятно, в чем. Периодически он склонялся к уху Антонины и что-то шептал, похлопывая ее по руке. Та кивала, но, кажется, совсем не слушала своего кавалера. Анатолий постарался приодеться: на нем был старый, явно с чужого плеча костюм советской эпохи, в которых обычно раньше клали в гроб. Из-под костюма виднелась оранжевая ситцевая рубашка, и даже галстук он, видимо, умудрился одолжить у кого-то, правда, тот ему явно мешал, и Головлев постоянно его поправлял. Антонина надела черную юбку, какую-то блузку, давно вышедшую из моды, но хоть чистую и выглаженную, а на шею — что меня больше всего насмешило — нацепила бусы. И губы она накрасила розовой помадой. С Владиславом Губановым они даже не поздоровались, а Ирина Викторовна смерила сидевшую у стены парочку презрительным и высокомерным взглядом.
Я заняла место в зале среди зрителей, и хотя я и сыграла в этом процессе одну из ключевых ролей, но оставалась как бы за кадром. Аделаида Анатольевна стояла у стены вместе с Валерией Сокольниковой. Вид у директрисы был серьезный и несколько печальный. Было видно, что она волнуется. Валерия Георгиевна же выглядела надменно и холодно. Вырядилась она на суд еще похлеще, чем разгуливала по детскому дому: «ракушка» на голове возвышалась прямо-таки башней, юбка едва прикрывала то, что нужно было прикрыть, крупные золотые серьги, покачиваясь, сверкали в ушах, а ее густо накрашенные губы были видны, что называется, за версту.
Я подошла к ним, поздоровалась и обратилась к Морозниковой:
— Не волнуйтесь, у защиты с материалами все в порядке.
— Да я не волнуюсь, я просто хочу, чтобы все это побыстрее закончилось, — со вздохом проговорила та.
— Ничего, я думаю, что дело надолго не затянется, — усмехнулась Сокольникова, у которой, видимо, было свое мнение насчет исхода процесса.
— Как знать, как знать, — развела я руками и зашагала дальше по коридору.
Наконец заседание началось, и Волохов забубнил своим низким, густым голосом:
— Слушается дело по обвинению Никишиной Варвары Михайловны в совершении преступления, предусмотренного статьей 105 части четвертой Уголовного кодекса Российской Федерации — непредумышленное убийство. В заседании председательствует судья Дмитрий Сергеевич Волохов, государственное обвинение представляет старший советник юстиции Генин Александр Дмитриевич, защиту подсудимого осуществляет адвокат Ярошенко Ярослава Игоревна… Уважаемый секретарь, все ли явились?
Молоденькая девушка-секретарь объявила, что явились все, и Волохов заговорил дальше:
— Будут ли отводы у участников процесса?
— Отводов нет, — сообщила Ярошенко.
— Я доверяю суду, — мрачно бухнул со своего места Генин.
У пострадавшего Губанова отводов также не имелось. Ходатайств до начала процесса у сторон также не было обнаружено. После того как судья разъяснил права подсудимой, Варвара Михайловна, напоминавшая всем своим видом добрую бабушку, которую обидели непослушные внуки, тихим голосом сообщила о своем отказе давать показания. Невозмутимый Волохов констатировал: «Ну что ж, это ваше право» — и предоставил слово для выступления Генину.
Вид у прокурора был суровым и непоколебимым. Он зачитал по бумажке свою речь, акценты в которой были расставлены совершенно четко: преступная халатность, применение насилия в педагогической практике, неадекватность поведения — все это привело к смерти ребенка.
— Не угодно ли защитнику отнестись к речи прокурора? — повернулся Волохов к Ясе.
Яся встала и, откашлявшись, тонким голосом решительно заявила:
— Защита считает, что доказательная база обвинения недостаточна для того, чтобы моя подзащитная была признана виновной. Защита намерена доказать в течение процесса, что Никишина не виновата в смерти ребенка.
— Хорошо, — безразличным тоном прокомментировал выступление Ярошенко судья.
По его виду вообще можно было сделать заключение, что ему абсолютно все равно, что произошло на самом деле и кого он помилует либо осудит. Но это была всего лишь иллюзия — Волохов славился своей непробиваемостью и внешней суровостью. Но за этими его масками скрывалась справедливость выносимых решений.
— Я хочу представить характеристики моей подзащитной с месты работы, — продолжила Яся. — Она характеризуется как исключительно добросовестный работник, талантливый педагог, не имеющий никаких нареканий со стороны руководства. Ни единого случая применения насилия к воспитанникам, о которых говорил уважаемый коллега прокурор, за время ее работы в детском доме зафиксировано не было.
— Прокурор не возражает против приобщения к делу характеристики? — выслушав адвоката, спросил Волохов.
— Не возражаю, — все так же мрачно ответствовал Генин.
