На сей раз я не стала церемониться, не предлагала ей никаких денег, а просто, сев на старый табурет, жестко сказала:
— Суд состоится через три дня. Вы ничего не надумали? И не надо раскачиваться на диване и пытаться разжалобить меня причитаниями о своей несчастной женской доле.
Антонина не выдала никакой реакции. Я резко придвинула табурет ближе к ней и сказала:
— Я была в Санкт-Петербурге. Понятно?
Антонина вздрогнула. Видимо, ей хоть что-то было понятно.
— Так вот, — продолжала я. — Думаю, что на суде будет много интересного. И для вас в том числе. Вот только закончится все далеко не для всех весело. И если вы по своей дури будете продолжать играть в молчанку, то можете запросто загреметь в тюрьму. А там водки нет, — усмехнулась я.
Антонина заволновалась еще сильнее. В вопросах юриспруденции она, безусловно, не разбиралась, в этом плане с ней было проще, чем с более-менее подкованной Ириной Губановой. Но черт побери, насколько же с ней было сложнее в силу повреждений в ее мозгах!
Она схватила со стола пачку дешевых сигарет и закурила, стряхивая пепел в стакан, из которого только что что-то пила. Правда, меня кое-что порадовало: пила она точно не водку. И вообще не что-то спиртное. И вообще сейчас она показалась мне более адекватной. Наконец она вздохнула и неожиданно сказала грустным, совершенно трезвым голосом:
— Знаете, как я здесь оказалась?
Я этого не знала, но все же кивнула, дабы заставить ее продолжать разговор и вывести его наконец на нужный итог.
— Думаете, я сразу стала пить? — невесело улыбнулась Антонина. — Мне, конечно, за Сережку прощения нет, да и вообще… Во многом я сама виновата. Но все же Владу не стоило так… Со мной ладно, но с Сережкой… Пусть я оказалась плохая мать — но он-то все равно отец!
Она покачала головой, но не пьяно, как раньше. Впервые я почувствовала в ней нормального человека и поверила, что сейчас эта женщина говорит искренне. И хотя, как я думала, дальнейший ее рассказ мало чем сможет помочь мне в расследовании смерти ее сына, тем не менее я ее выслушала.
* * *
Мутные и хаосные девяностые годы прошлого столетия все воспринимают по-разному. Для Виктора Перетурина, например, они явились периодом финансового расцвета. В каких только махинациях не участвовал этот маленький, кругленький живчик! И, главное, все ему сходило с рук. Он катился, как мячик, по съехавшей с катушек стране и четко следовал своей цели: на всем делать деньги, пока есть возможность. Не гнушался Перетурин ничем: ни тем, что пришлось одно время побыть наперсточником на вокзале, ни продажей левой водки, ни основанием нескольких контор, каждую из которых можно было бы назвать «Рога и копыта»… И вот однажды судьба завела его в стан аферистов-риэлторов. Проще говоря, ребята выискивали уязвимых в социальном плане граждан (чаще всего — страдающих алкоголизмом, наркоманией или просто несчастных инвалидов, которым нужны были деньги) и, пользуясь последним имевшимся у них достоянием — квартирой, — переселяли их в иные места. Разумеется, за доплату, совершенно мизерную, но которой на данный момент те были рады.
И операция по выселению Антонины Губановой была для Перетурина совершенно рядовым событием. И все, по его мнению, сложилось более чем удачно: один из знакомых Перетурина, его старый приятель еще с босоногих пацанских времен, явился к нему и выложил информацию о том, что вот, мол, у каких-то его знакомых есть прекрасный вариант. И что он согласен поделиться сведениями, разумеется, не за бесплатно. И что та «синета ́ », которая проживает в благоустроенной квартире, испытывает, как это ни печально, материальные трудности и не может удовлетворять растущие потребности своего организма в алкоголе. И самое главное, что «синета ́ » дозрела до того, чтобы расстаться со своей жилплощадью. Вернее, поменять ее на худшую.
Нужно только подсуетиться, подъехать, предложить энную сумму и перебить конкурентов. Что другие «риэлторы», коих развелось масса, хлопают ушами, и никто этих выгодных «синих» клиентов не пасет. Перетурин, как уже упоминалось, по натуре своей был авантюристичным и легким на подъем человеком. С клиентами он обычно легко находил общий язык. А уж заговорить мог практически любого. Даже с бандитами, которые по определению не понимали шуток, он умудрялся договариваться на льготных для себя условиях. Он то делал серьезный вид и ссылался на свои связи в губернской администрации, то мимикрировал под «своего парня», то, если дело касалось женщин, пускал в ход свое мужское обаяние.
Виктор Сергеевич прикинул, что дело, по-видимому, стоящее, и навострил лыжи в предлагаемый район. На всякий случай, как делал всегда, он сам снял квартиру неподалеку на несколько дней и пошел по адресу.
Антонина Губанова к этому времени уже сдала сына в детский дом и проживала, поменяв череду поклонников, с Анатолием Головлевым. Анатолий, сам страдающий жуткой алкогольной зависимостью, но не признающийся в ней, вылетал с одного рабочего места на другое и испытывал постоянную нужду в деньгах. То же самое испытывала и Антонина, которая поначалу еще как-то рыпалась, пыталась бороться со своим растущим недугом, а уж рядом с Анатолием просто махнула на себя рукой и решила: будь что будет, лишь бы были деньги на водку, жизни без которой она уже себе не представляла.
Перетурин, явившийся как снег на голову, наметанным взглядом оценил степень кондиции клиента и начал действовать по отработанной методике. Слегка выпив и угостив чету алкоголиков, он развернул перед ними перспективы — с поистине остаповским красноречием во время истории с шахматным клубом в городе Васюки.
— Михалыч, да ты на эту сумму сможешь машину купить! Да я тебе отвечаю! Я тебе сам ее пригоню, она у меня в гараже стоит. Зверь, а не машина!
Анатолий Михайлович, оттопырив нижнюю губу, недоверчиво молчал. Вернее, он слабо все воспринимал по причине слишком большой дозы алкоголя. Но все же он осознавал, что явившийся товарищ говорит дело, поскольку это дело сулит ему деньги.
— А ты, Антонина, будешь с ним на переднем сиденье, как королева, сидеть! — продолжал распинаться Перетурин. — Ну да! Да и погуляете хорошенько. Свадьбу сыграете! А коммуналка там ничего, хорошая, соседи веселые. Я точно говорю, проверял сегодня… Не хочешь коммуналку? Понял, понял… Отдельно, как белые люди, хотите жить? Нет проблем! Нет проблем! Вот, есть частный дом… Далековато? Нет проблем, поищем поближе. Только машины уже не будет… А ты что хотела, Тонечка, и рыбку съесть, и на это дело сесть? Ха-ха-ха-ха! Вот и я говорю.
Антонина, что называется, кочевряжилась сильнее, чем ее новоявленный супруг, ну, это и понятно — все-таки ее была квартира. Но и с ней Перетурину особенно церемониться не пришлось. Определенную проблему могли представлять сын и бывший муж Антонины. Но, на счастье Перетурина, муж как раз уехал в неизвестном направлении и возвращаться вроде бы не собирался. А на сына она вообще написала отказную — это все Виктор Сергеевич проверил.
Одним словом, все документы уже были готовы, а непутевая мамаша сидела на узлах, готовясь переезжать в новые и, как вскоре выяснилось, последние в своей жизни апартаменты. Самое главное было достигнуто — квартира перешла в собственность Перетурина, и все бывшие родственники Антонины перестали представлять для него угрозу.
А произошло все так. Однажды утром, когда «молодоженов» мучило невообразимое похмелье после «левой» водки, которой их специально накануне напоил Перетурин, он сунул в лицо Антонины документ:
— Все, Тоня! Подписывай! И сразу деньги будут. Сра-зу!
— Да ты что? У меня руки не ворочаются! Ты сгоняй сначала за бутылкой, а то я и подписать не смогу.
— Сможешь, Антонина, сможешь! — Перетурин четко выдерживал принцип: до подписания документов — никакой выпивки! Это в случаях, когда он спекулировал на похмелье. А в других, наоборот — сначала налить, чтобы клиент размяк и не ломался. — На вот и ручку у меня возьми. Дарю на память тебе! Гелевая, не какая-нибудь!
— Не-ет! — пьяно заорала Губанова. — Ничего я подписывать не буду!
— Ну и все тогда, я пошел, — как бы обиделся Перетурин. — Я тут время на вас трачу. У меня этот вариант сейчас с руками оторвут. Все, пока! Сама иди вон за бутылкой.
— И пойду! — продолжала хорохориться алкоголичка. — Толь! То-оль!
Собутыльник-муж, однако, не откликался. Он лежал на постели, обхватив чугунную голову руками, и стонал. Сил на то, чтобы подняться, у него не было. Антонина принялась шарить по всем местам, где могла быть заначка. Перетурин нарочно приостановился на лестнице, безошибочно чуя, чем все закончится. Некоторое время он слушал мрачное бурчание Антонины, а потом услыхал громкую матерную тираду.
— Толь! — прооравшись, снова позвала Губанова. — Встань, поди глянь, не ушел еще этот… риэлтор-то? Поди догони! Да вставай, что ли, ты, е… твою мать-то, бл… скотина!
