ПОЕЗД ОДИНОЧЕСТВА
Осколки вчерашних дней умеют убивать. Открывается черная коробочка, лежащая на столе перед тобой всегда.
- Что желаете сегодня? - улыбается щербатый рот, проливая на мятую скатерть красные капли. Вино?.. Кровь?.. Вчера - было? По осколкам босиком, ладонями и губами, закушенными, опухшими... Жаль глаз, что не умеют плакать. Кто подарит тебе свои слезы? Кружка на коленях, продрогший переход, по которому носится ветер, играя клочьями старых афиш. Может, кто подаст... Защитный свет вместо стекол очков, чтобы не видеть количество пальцев, протыкающих тебя насквозь, распинающих тебя на кресте их сумасшедших мозгов... Условный рефлекс. Так это называлось всегда, но... люди, люди, люди же!!!
- Кто? Где? Они?! - хохочет щербатый рот на столике пустого вагона, а за окном - ночь. Ночь и небо в тучах. Ну, хоть бы одна звезда!!! А, впрочем, не все ли равно...
Убаюкивающе стучат колеса, и рука непроизвольно тянется к скальпелю... Скальпель на этот раз? Пожалуйста! Услужливо выплевывается коробочкой прямо в ладонь. Холод металла на миг отрезвляет, заставляет мучительно застыть в напряженном мгновении, остановить его, растянуть на сотни веков. Они проносятся мимо, они тащатся как черепахи, они умирают и возникают вновь, они давят... Ты растворяешься в их безмолвном круговороте, все забывая и все помня, кроме одного. Всё - это что? Пацифик на дверце купе превращается в точку, потом снова растягивается, растет - и вот уже куриная лапка пришпилена булавкой к твоему пальто, иногда ласкает, иногда царапает... Борется за свободу... Призрачное слово... Прозрачное, как только что вымытое стекло с лучами солнца, которые его не видят, и которым не помеха... Которых не остановить...
За дверью - холодный коридор с черными глазницами окон, с безобразно разбросанными пятнами кровоподтеков и синяков. Кожа не греет, и сквозь пальцы и веки протягивает веревки ужас, закрепляется прищепками и виснет, качаясь из стороны в сторону...
- Хочу-ча-ю, ча-ю, ча-ю, - мерно выстукивают колеса. - Ча-ю, ди-ча-ю, ди-ча-ю...
Включаются тормоза, колеса сбиваются с ритма и умирают. На сколько? Одному Богу известно. Богу? Что это? Зачем это? Смешно...
За окном - огни города вместе с кромешной тьмой. Окрошка из света и пятен, с напряженным ожиданием. С замиранием сердца и обострившимся слухом. А вдруг?.. Этот город не первый и не последний, сколько их было до, сколько еще.., но каждый раз - окрошка из света и пятен вместе с напряженным ожиданием: может, здесь?
Поезд стоит долго, ты уже устаешь ждать, ты не можешь больше, тебя развозит по стенам купе, размазывает по голым полкам, по грязному зеркалу, по тусклой лампочке под потолком, ты кричишь, но это едва ли похоже на крик, это не нарушает холод и тишину, это вязнет, липнет и тонет, тонет, тонет... И всегда в самый последний момент: все, не могу, не могу больше!!!, вздрагивает всем телом состав, поезд трогается, поехали... И ты снова понимаешь, что и на этот раз никого... Пора бы привыкнуть...
По листкам и фразам, по безумию букв дикими скачками, желая и ища...
- Маразм! - хохочет выщербленный рот, угодливо подставляя внутренности твоей ладони. Пальцы впиваются в скальпель, как в единственный выход, мгновение тормоза тает, и по руке уже течет черно-красная струйка, оставляя пятна на мятой скатерти. Кровь?.. Вино?.. Короткое облегчение - все, на этот раз все... Вой сирены - последнее, что ты слышишь.., опять успели - последнее, что ты думаешь, прежде чем провалиться в столь неведомое и столь желанное...
Поезд движется ровно. Ты отсутствующе видишь свою забинтованную руку, чистую скатерть на столике и знакомую черноту коробки, кажется, ставшей чуть больше, чем раньше... Ты принимаешь это как должное, так было всегда, пора бы привыкнуть...
Дымом сигареты расползается мысль, ты давно знаешь, что все соседние купе пусты, ты когда-то в наивной вере - по всем, с первого, до последнего... Это было? Наверное, да, но теперь это не нужно, остается лишь малость: в поезде так много вагонов, а вдруг... Но ты уже почти не веришь в это, и все же иногда.., а вдруг?.. Но страх сильнее тебя, коробочка понимающе кивает и распахивается, ты забираешься внутрь красной бархатной тряпки, привычно ощущая кожей ее шероховатость, такую нужную и бесполезную... Что желаете сегодня?
Все это уже было, было!!! Было много раз, много жизней и смертей, бесконечный поток и полное отсутствие выхода, ты это понимаешь с каждым разом все сильнее, но понимание не приносит облегчения, ты давишь его в себе, топчешь, бросаешь, крушишь, разбиваешь на мельчайшие частицы, и туда, за окно, в ночь, беспросветную и бесприютную, по одной, по капле, по крошке, все до конца... Рука привычно тянется к открытой пасти, к ухмыляющемуся рту, доигрывается песня, дописывается лист, и все кончается, чтобы начаться. Зачем?! Сколько можно?!!
Может быть, ты когда-нибудь решишься войти в соседний вагон, ты уже почти в готовности сделать это, ты поднимаешься, медленно идешь к двери и натыкаешься на собственное лицо в грязном зеркале, тебя кидает обратно: страх снова сильнее тебя - если в тех вагонах никого нет, то это хуже смерти... Навязанное одиночество, вечное одиночество в бесконечном изменении твоих рождении, это слишком, наверное, еще просто рано ставить точку, ведь будет еще город, будет еще день, будет, будет!!!
Черная коробочка удивляется твоей наивности, услужливо предоставляя увеличившийся набор инструментов для причинения боли, без которых просто не выжить...
ДОМ С ВИДОМ НА КЛАДБИЩЕ
Лист измазан жиром. Видимость или сущность? Каждую ночь за окном умирает снег, становится невидимым.
Ты живешь в доме с видом на кладбище. Ты живешь в одном большом окне, выходящем на кладбище. Ты живешь тем, что видишь каждую ночь, как умирает снег, становится невидимым...
Кто-то стучит в окно с той стороны. Ты отклеиваешься от стекла и за щеколду холодными пальцами, за то, чего нет и не было никогда, пальцы виснут в пустоте, потерянно и странно, а невидимый снег тает в твоих глазах цвета зеленого ветра, и кто-то уже сидит в том углу, наполняя комнату отсутствием...
Ты ставишь чайник на плитку. Чай цвета бледно-желтого хлеба, кто-то жадно глотает, обжигаясь кипятком, вызывая в тебе неопределенное желание выйти в умирающий снег, который уже становится невидимым, но кто-то вцепляется в тебя длинными острыми пальцами, и ты застываешь на стуле, тоскливо глядя в себя, пропуская сквозь струйки дыма беспорядочно движущиеся мысли, не рожденные никогда...
Они умели умирать, в отличие от тебя, в привычных позах, заученных с самого детства, вдолбленных, вбитых, как спертый воздух в прокуренной кухне, без которого просто никак...
Ты блуждаешь в провалах черных коридоров, не зная еще, но чувствуя внутри нечто большее, чем просто понимание того, что тебя куда-то ведут на ниточках, уходящих в небо, кто-то кашляет надсадно, ты вздрагиваешь и опрокидываешь стакан с остатками чая в умирающий снег, который уже становится невидимым...
Там, за несуществующим стеклом разрытая земля, мертвая и промерзшая, там незаполненная тобой могила ждет, разинув рот, сколько времени... Ты не можешь оторвать глаз от алчной пасти, неизбежной, как приход весны, сумрачной и серой, с грязными лужами, облезлыми пьянками кошек и сумасшедшим стариком там, на одной из оград.
Деревья умирают стоя. Кто-то слепо шарит руками по потолку, расходящимися кругами предвесенних радуг, ночь уносит уснувшие цветы там, где кончается лестница... Ты ловишь эти руки губами, устало и привычно, словно хочешь попробовать разрисовать серые стены безумными яркими красками всех попугаев, нарисовать, как умирает снег, становится невидимым...
Ты бродишь среди могил, ты - кладбищенский сторож там, на ограде. Ты с большим мешком, полным объедков, подметаешь дорожки и пьешь на дармовщину с безутешными родственниками. Кто-то поворачивает ключ, и ты здесь, с той стороны несуществующего стекла видишь согнутую фигурку. Полное ощущение петли на шее... Ты бросаешься в угол, но кто-то уже сидит за столом, улыбаясь, и смотрит на тебя. За окном умирает снег, становится невидимым.
