"Где я? - подумал Вельд. - Зачем?"
Люди обтекали его со всех сторон, быстро и упорядоченно передвигаясь по квадрату перекрестка. Было в этой упорядоченности и молчании что-то зловещее. Вельд поймал себя на том, что всматривается в лица прохожих, не то желая что-то понять, не то выискивая знакомых.
Через дорогу к нему под немигающим кровавым зрачком светофора двигалась кучка длинноволосых людей, явно виденных им ранее. Где-то там, в темных коридорах и комнатах его квартиры. Один из них отделился от остальных и подбежал к нему, держа в руках довольно объемистый сверток:
- Ну, наконец-то! Сколько можно ждать? Договорились же не опаздывать! Держи!
Он почти насильно сунул в руки Вельда сверток и так же быстро исчез, смешавшись с толпой.
Вельд ошарашено огляделся и понял, что это надо куда-то нести, причем как можно быстрее. Он не знал куда, но ноги сами пошли, мешая грязь. Он почти бежал по дороге, когда ровно посередине перекрестка, нога зацепилась за что-то торчащее и острое, Вельд дернулся, и сверток выпал из его рук, лопнула веревка, его связывающая, и на грязный серый снег покатились из разорванной бумаги глаза, кисти рук, кучи волос разного цвета и длины, и наполненные прозрачной жидкостью шприцы. Застыли троллейбусы, странные пассажиры прилипли к окнам, прохожие остановились, образовав созерцающую стену. Мир словно застыл на несколько минут.
Вельд лихорадочно принялся собирать все это обратно, мало что понимая, осознавая лишь то, что делает что-то запрещенное, за что полагается наказание. Люди молча смотрели, и ни одного проблеска не мелькнуло ни в чьем лице. Вельд собрал почти все, огляделся, и, нагнувшись, поднял черный, больной, широко открытый глаз. Его затрясло, и губы чуть слышно зашептали:
- Стояли звери около двери.
В них стреляли, они умирали...
Мертвую тишину улицы разорвал оглушительный троллейбусный гудок. Вельд вскинул голову и как-то отстраненно, словно сверху, увидел себя, одиноко стоящего посреди дороги и прижимающего к груди сверток, торопливо разбежавшихся безразличных людей и серую, почти черную громаду троллейбуса, несущегося прямо на него с мотающимися в разные стороны рогами без проводов.
Он проснулся сразу, точно от толчка. Несколько минут разглядывал светлое, расплывающееся пятно потолка, потом, все сразу вспомнив, резко вскочил весь в холодном поту и услышал мирное тиканье стареньких часов с кукушкой. Включил свет, дрожащей рукой вытащил из пачки сигарету и закурил, жадно глотая дым. Все вокруг было уютно и привычно, вещи стояли на своих местах, и только на груди его чуть светилась слабым холодным светом маленькая мишень на черном кожаном шнурке. И, не сделав и пары затяжек, он уже знал, что каждую ночь теперь обреченно будет искать дверь в тот мир, чтобы выжить, увести ее, помочь...
Слишком приторным и надуманным, обманчиво пустым стал этот уют, и захотелось обратно в странные коридоры, прокуренные комнаты, в черные глаза и холодные руки, туда, где он жил все это время, мечтая о размеренности и комфорте...
У врачей это называется... черт, не помню, мудреное такое название... ложная память, вобщем.
РОК ... БОГ?
Перестук колес. Тяжесть выкуренных сигарет на языке. Глаза слипаются: дают знать о себе три почти бессонные ночи. Усталое тело, рухнув на верхнюю полку вагона, застыло, не в силах даже пошевелиться, устроиться поудобнее. Перестук колес. Как колыбельная. Но нет сил на еженощную улыбку себе и всем. Что-то тяжелой волной накрывает лицо. Волосы. Надо бы убрать упавшие на лицо волосы, но руки существуют как-то сами по себе, словно вообще не существуют. Блаженное состояние покоя. Спать. Спать...
Перестук колес. Поп закрытыми веками оранжевые кольца. Много. Нимбы. Белые пятна. Просмотр сегодняшнего дня. Вагоны, гостиницы, концерты. Его исступленное выступление на сцене и мое в зале, в толпе, исступление... Не то. Дальше. Безжизненно свисает с полки тонкая рука. Болтается, шуршит бисером браслетов... Скольких трудов стоило уговорить проклятых журналистов взять с собой. Унижалась, плакала, угрожала даже... Пожалели, сволочи. Посмеялись и взяли. Плевать, дрогнул уголок губ и снова застыл в полудреме маски.
Потом... Потом холодный автобус, петляющий, путь среди высотных домов, дверь гостиницы и лестница наверх, к нему.
Как, же много ступенек. Как мало... Дрожащие руки путаются в петлях куртки, и сердце, как колокол на всю лестницу...
Они сказали, что я их коллега из молодежной редакции, так кажется? Впрочем, какая разница.
Дальше. Сидела на кровати напротив него и пыталась спрятать дрожащие свои руки. Его лицо светилось. Знанием. Видела его глаза, слушала. Пыталась по мере сил понять. Щелчок магнитофонной клавиши, чуть слышное шипение ленты.
- Есть жизнь после смерти?
Его голос. Спокойный и несущий свет.
- Да, конечно. Вот все сейчас ограничено оболочкой. Очень несовершенной. А потом, за - свобода.
- Тот, кто убил себя, прав?
- Он не мог по-другому. Его сломали. Он ведь исчерпал себя до дна. Здесь. А там есть еще возможность начать снова. Вернее, не снова, а дальше. Продолжать дальше. Выше и Выше. Может по другому. Переход к чему-то большему, чем то, что было. Мое вот такое мнение.
И улыбка. Его улыбка. Еще какие-то вопросы.
Много вопросов. Молчание. Щелчок - остановка и
конец. Тишина. Мой голос от двери:
- Ты счастливейший человек.
- Почему?
- Ты веришь в то, что будет после. Я завидую тебе. Я не верю. И мне это доставляет немало неприятных мгновений.
- Но за все это, - движение руки вокруг, - придется расплачиваться там.
- Наплевать. Пусть там будет плохо, но будет. Скрип двери. Много - много ступенек вниз. Лица. Лики святых. Иконы. Ближе всего его лицо. Строг и без улыбки. Глаза говорят, говорят, светят...
Завтра снова концерт. Дикий страх, что вот-вот он упадет и уже не встанет. Не хочу. Не хочу. Но... подожди.
Озаренье подобно вспышке. Открываются глаза, ожигает рука, стряхивает с лица волосы. Проводит по лбу. Его губы шевелятся, что-то неслышно говорят. Подожди. Все же очень просто. Как я не поняла этого сразу? Смех в горле. Счастливая улыбка на губах. Счастливая и усталая. Боже, как все просто. Господи, как же все просто. Господи... как же... просто...
(ИЗ ПОКАЗАНИЙ ФОТОГРАФА СВЕТОВА О.И.)
"...В конце последней песни на сцену с левого выхода выбежала девушка, и, встав рядом с микрофоном лидера группы, что-то громко ему крикнула. Он остановился и повернулся к ней. Я решил их сфотографировать, и, наводя фотоаппарат, заметил, что девушка подняла руку, словно протягивала ему что-то... Выстрела я не слышал. Я снял кадр, и после вспышки увидел, как падает на сцену этот человек. Девушка опустилась на колени и улыбалась, не отводя глаз от тела...
Она так и сидела до прихода милиции. Я успел еще несколько раз сфотографировать.
Фотографии прилагаются".
Приписка карандашом: "Обратить внимание на лица".
Я кричала ему: "Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. Я СПАСУ ТЕБЯ... "
1989
