Чушь, конечно. Мою голову облепили смертоносные щупальца, того и гляди в спину вонзятся длиннющие когти, а я думаю о том, как бы один мой нож не повредил второй. А о чем еще думать в горячке боя? Правильно, об оружии. Или о женщинах. И то, и то отвлекает, страх прогоняет, заставляет работать на рефлексах. Потому что если начать думать о том, что вокруг тебя и с тобой происходит, можно элементарно с катушек соскочить от ужаса.
Ножи повернулись с натугой. Я чувствовал ладонями, как клинки ломают хрупкие кости и хрящи слуховых проходов, как рвут извилины, которых у ктулху почти столько же, сколько у человека, – как-никак, предки-то у нас общие. А еще я чувствовал, как стремительно обмякают стальные мышцы чудовища, которого быстро убить можно только одним способом – превратив его мозг в кашу. Правда, даже из автомата это сделать непросто, лобная кость монстра втрое толще человеческой. А вот двумя ножами в ушные отверстия получилось в самый раз. Тихо, быстро и эффективно. Правда, сейчас мои волосы воняли тухлой кровью, а руки были по локоть в бело-алой слизи, хлынувшей из ушей. Но это уже детали. К моим ногам медленно сползало тело одного из самых ужасных чудовищ Зоны, я видел, как тухнет в его глазах красный огонек, и при этом мог поклясться, что вместе с этим огоньком гаснет недоумение, застывшее в крохотных зрачках мертвого ктулху.
Позади меня раздался топот.
– Круто ты его, – выдохнул мне в ухо Дегтярь. – А теперь автомат к бою, и пошли, сталкер. Главное – впереди.
…Впереди же был вход в бетонную коробку со следами сорванных петель на косяке, а за ним – чернота тоннеля, под наклоном уходящего вниз. Чернота, до тошноты воняющая сыростью и сладковатой мертвечиной. Кто не нюхал этого концентрированного запаха разлагающейся плоти, тому не объяснить его странно-одуряющего воздействия. Через весьма непродолжительное время глоток чистого воздуха начинает казаться несбыточной мечтой… Но, судя по рассказу Дегтяря, как раз и было у нас очень непродолжительное время для того, чтобы осуществить задуманное. Потому сейчас и бежали мы со всех ног, благо когда дорога идет под уклон, это не особо сложное дело. Неслись, стараясь не дышать… и при этом не переставая удивляться странному, поразительному факту.
Чернота тоннеля вовсе не была абсолютной, как нам показалось со свету. Под сводчатым потолком спуска тускло горели лампы. Старые светильники времен Второй мировой войны, упакованные в решетчатые кожухи. Свет едва пробивался сквозь толстые стекла, добросовестно засиженные мухами и оплетенные толстыми слоями паутины. Но он – был! И все лампы – работали! Абсолютно все!
– Ты это видишь? – выдохнул я, показав глазами на потолок.
– Вижу, – прохрипел Фыф, которому приходилось тяжелее всего в силу коротких ног, отсутствия сил после ментального сдерживания ктулху и последствий выпитого накануне. – Сказано же было… время тут… остановилось…
Шам был прав. Время зависло в этом тоннеле, словно комар в паутине, полностью покорившийся судьбе. Оно глядело со стен глазами нарисованных политруков, призывающих с плакатов быть бдительными. Оно шуршало под ногами случайно задетой самокруткой, свернутой «козьей ножкой», вероятно, выроненной бойцом по пути наверх или вниз. Оно тускло, но уверенно светило на нас лампами, которым давным-давно было положено перегореть… А мы бежали, продирались сквозь него, буквально кожей чувствуя плотность десятилетий, сконцентрированных в этом тоннеле… Хотя, возможно, все эти ощущения были просто последствиями отравления затхлым воздухом, провонявшим гнилью, который действует не хуже угарного газа слабой концентрации…
Наконец, тоннель расширился, и мы вбежали в огромный зал с высоченным потолком, теряющимся во мраке. Лампы, здесь намного большие по размерам, были заляпаны грязью и паутиной гораздо сильнее – серые рваные клочья, не выдержавшие собственного веса, свисали книзу с решетчатых кожухов, словно полотнища истлевших флагов, на которых уже никогда не разобрать ни надписей, ни гербов. На многих из этих обрывков сидели огромные пауки величиной с суповую тарелку, замершие в предвкушении добычи либо деловито высасывающие соки из пойманных жертв, все еще трепыхающихся в надежде вырваться из лап членистоногих убийц.
Потенциальных летающих обедов для пауков здесь было много. Жирные квазимухи лениво летали по залу, наполняя воздух монотонным гудением крыльев. Им было чем поживиться, ибо в зале находилось предостаточно трупов – и относительно свежих, и полностью высохших, а также уже переваренных, валяющихся на полу в виде внушительных куч дерьма.
Также здесь присутствовали и производители этих куч. Особей пять или шесть были заняты делом – одна пара нежно ласкала морды друг друга щупальцами, местами переплетенными в экстазе. Трое жрали, присосавшись со всех сторон к свежему человеческому телу. А один стоял в задумчивости, почесывая щупальцем переносицу, словно прикидывая – то ли присоединиться к обедающим сородичам, то ли превратить обоюдные ласки влюбленной пары в оргию, добавив себя любимого в качестве третьего партнера по взаимному шуппингу.
На наше появление ктулху отреагировали вяло, так же, как и люди, на которых вдруг нежданно-негаданно свалилось неожиданное. Милующиеся замерли, будто не веря собственным ушным отверстиям, жрущие как чавкали, так и продолжали чавкать, слишком занятые для того, чтобы отвлекаться на всякую ерунду. Только философ развернулся в нашу сторону и уставился на нас красными зенками. На его морде явно было написано: «Ну ни хренассе!!!» А говорят, что у ктулху с мимикой проблемы. По-моему, все у них с этим в порядке, особенно когда в их логово нагло вваливается жратва и чуть сама в пасть не лезет.
– Огонь! – взревел Дегтярь, послав концентрированный пунктир свинца прямо в удивленную морду ктулху. Та, понятное дело, тут же взорвалась ошметками щупалец и мозгов – своим оружием бывший полковник владел виртуозно, ибо держать на весу дергающийся пулемет Дегтярева и класть пули практически в одну точку – большое искусство.
Через долю секунды практически обезглавленное тело ктулху грохнулось на бетонный пол… и за этим ничего не последовало. Влюбленные дернулись было, но их подвели хитро переплетенные ротовые щупальца, которые для преследования супостатов требовалось сначала расплести. Похожая проблема была и у чавкающих – для того, чтобы отлепить все присоски щупалец от плоти жертвы, любому ктулху требуется пара секунд. Которых мы монстрам не дали…
Нет, мы не стали расстреливать замешкавшихся, ибо по-любому такая процедура ничем хорошим для нас не закончилась бы. Ну, покрошили б мы за пару мгновений двоих-троих, благо не требуется большого ума для уничтожения неподвижных мишеней. После чего остальные совершенно точно разорвали нас на бастурму.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
