Тут с Нейлом заговорила миссис Фокс-Коттон; пока они беседовали, я рассматривала сидящих за столом. Отец с викарием слушали миссис Коттон, Обри Фокс-Коттон полностью завладел вниманием Топаз. Моя сестра и Саймон были предоставлены самим себе. Коттон неотрывно смотрел на Роуз; опустив ресницы, она бросила на него ответный короткий взгляд — очень притягательно, хотя, по мнению Топаз, и старомодно. Может, Роуз дома репетировала? В любом случае, Саймона это не отпугнуло. Он приподнял бокал и глянул поверх него на Роуз, словно собираясь выпить за ее здоровье. А глаза у него красивые, заметила я. Почему бы сестре и не влюбиться, несмотря на страшную бороду? Правда, я — Господь свидетель — я бы не смогла!
По губам Роуз скользнула легкая тень улыбки; медленно отвернувшись, она завела разговор с викарием.
«Быстро учится!» — восхитилась я. Более долгий взгляд привлек бы общее внимание.
Я слушала и наблюдала… Окружающие и их беседы казались мне странными. Возможно, из-за недавнего замечания отца. И правда, глупо — специально встречаться для того, чтобы вместе поесть! Еда ведь поступает в рот, а ртом мы разговариваем. Вы только попробуйте посмотрите на людей, разговаривающих за столом. Весьма своеобразное зрелище: руки заняты, вилки порхают вверх-вниз, кто-то глотает, кто-то произносит очередную реплику перед тем, как отправить в рот очередную порцию еды, челюсти ходят ходуном… Чем дольше наблюдаешь, тем нелепее кажется ужин: озаренные свечами лица, выплывающие из-за плеч сидящих руки с блюдами; хозяева рук бесшумно двигаются вокруг стола, не принимая участия в общем веселье.
Я отвлеклась от праздной публики и всмотрелась в окутывающий нас сумрак. А ведь прислуга — обычные люди! Внимательно следят за происходящим, переглядываются, шепотом отдают друг другу приказания… Заметив знакомую деревенскую девушку, я ей подмигнула. А зря. Бедняжка, не сдержавшись, тихо хрюкнула от смеха и в ужасе уставилась на дворецкого.
И тут мое левое ухо уловило начало разговора, от которого по коже побежали мурашки (никогда не воспринимала это выражение всерьез, но, честное слово, спина вдруг покрылась пупырышками): миссис Коттон спрашивала отца, когда он в последний раз публиковался.
— Добрых двенадцать лет назад, — бесцветным голосом сказал он, что для домочадцев обычно означало конец беседы. На миссис Коттон его тон не подействовал.
— Вы решили набраться сил. Немногим писателям хватает мудрости так поступить. — Она сказала это с пониманием, едва ли не с благоговением. И вдруг резко добавила: — Но ведь это очень долго, не считаете?
Его пальцы крепко сжали край стола. Я похолодела. Все… Сейчас отшвырнет стул и выйдет вон. Так отец обычно поступал дома, если мы его нервировали. Однако он лишь тихо сказал:
— Я бросил писать, миссис Коттон. Давайте поговорим о чем-нибудь занимательном.
— А это весьма занимательно, — возразила хозяйка.
Я украдкой метнула на нее взгляд. Она сидела очень ровно, с головы до ног в темно-голубом бархате и жемчугах (никогда не видела столь явно ухоженной женщины).
— Предупреждаю, мистер Мортмейн, меня так просто не осадить, — добавила миссис Коттон. — Когда многообещающий писатель, вроде вас, надолго умолкает, обязательно нужно выяснить почему. Первое, что приходит на ум, — проблемы с алкоголем. Но это явно не о вас. Наверняка какая-то психологическая…
Окончания речи я уже не услышала — со мной заговорил Нейл.
— Минуточку, погодите, — прошептала я.
— Черт! Вы не имеете права обсуждать со мной эту тему за собственным столом, — отрезал отец.
— С гениями я всегда использую тактику сокрушительных ударов, — отозвалась миссис Коттон. — И лучше публично, иначе гений сбежит.
— Непременно сбегу. При любом раскладе. Публика меня не смутит, — ответил он.
Однако было ясно, что ничего подобного отец не сделает — в его голосе сквозило изумленное веселье, чего мы не слышали много лет.
— Признайтесь, вы одна такая или со времени моего отъезда клуб американок стал еще грознее? — добродушно-шутливым тоном спросил он хозяйку.
На эту непозволительную, по моему мнению, грубость миссис Коттон ничуть не обиделась, просто сказала:
— Я не из тех, кого вы причисляете к «клубу». Думаю, наша святая обязанность — вылечить вас от привычки делать выводы об Америке на основании двух коротких лекционных туров.
Отец получил по заслугам — он и правда всегда твердил, будто знает Америку как свои пять пальцев. Узнать, чем закончилась беседа, к сожалению, не вышло — миссис Коттон неожиданно подняла на меня глаза; пришлось быстро повернуться к Нейлу.
— Теперь все, — улыбнулась я.
— А что случилось? — спросил он. — Сломали зуб о булочку?
Рассмеявшись, я объяснила, что слушала разговор отца и миссис Коттон.
— То ли еще будет! — весело усмехнулся Нейл. — Вот увидите, мама заставит его творить шедевры по восемь часов в день! Пока он не бросится на нее с десертным ножиком. — Заметив мои округлившиеся глаза, он пояснил: — Мать потребовала у нашего адвоката подробное описание того дела. Я чуть не умер со смеху! Боюсь только, ее разочаровало, что попытка убийства оказалась ненастоящей.
— Вы понимаете, как подобная нелепица могла выбить его из творческой колеи?
— Ни капли! Я не понимаю даже творчества вашего отца, — ответил Коттон. — Просто я не разбираюсь в литературе.
И мы завели разговор о другом. Я вежливо начала расспрашивать его об Америке. Он рассказал об отцовском ранчо в Калифорнии, где жил до переезда к миссис Коттон и Саймону. (Поразительно, до чего отличался его образ жизни от жизни брата и матери!) Я выразила сожаление, что его отец умер, так и не унаследовав Скоутни-Холл.
— Он все равно не стал бы здесь жить. — Нейл качнул головой. — Ему не хотелось никуда переезжать из Америки. Еще больше, чем мне.
Я едва не спросила: «Но ведь ваш брат останется в Англии?» В последний момент передумала. Судя по раздраженным ноткам в голосе младшего Коттона, тема была болезненной. И я направила беседу в новое русло — поинтересовалась его мнением о платье Роуз.
— На мой вкус, не очень, — сказал он. — Если совсем откровенно, оно слишком вычурно. Но ей идет. И она это знает. Верно?
Глаза его лукаво сверкнули, что сгладило невежливость ответа. Что ж, Роуз и правда прекрасно осознавала свою красоту.
Тут принесли восхитительный замороженный пудинг! Пока Нейл накладывал десерт в тарелку, я вновь напрягла левое ухо, прислушиваясь к отцу и миссис Коттон. Они явно отлично поладили, хотя со стороны разговор напоминал перебранку. На лице Топаз застыла тревога — лишь когда отец засмеялся, мачеха расслабилась.
— Займитесь викарием, мне нужна передышка, — сказал он с улыбкой.
— Но скоро я вас опять атакую! — весело предупредила хозяйка. Глаза ее искрились, на щеках играл румянец. На удивление цветущая женщина!
— Ну и как тебе первый взрослый прием? — впервые с начала ужина обратился ко мне отец. Впрочем, могла ли я его винить за невнимание?
Он раскраснелся, стал как будто больше, внушительнее; в нем снова проступила величественность, отличавшая его до «десертного» происшествия. Тень ее возвращалась, когда он женился на Топаз, но ненадолго. Боже, а вдруг в нем пробуждаются чувства к миссис Коттон?! Она тем временем опять завела с ним беседу…
Вскоре женщины встали из-за стола и отправились наверх. На лестнице Топаз, взяв меня под руку, тихо шепнула:
— Ты слышала? Ему правда весело? Или притворяется?
Я ответила, что, похоже, он искренен.
— Чудесно, если так. Я рада… — Но голос ее был печален.
Согласно одной из теорий Топаз, женщина не должна ревновать и пытаться удержать мужчину против его воли; однако ей явно не нравилось, что отца взбодрило общество другой.
Спальня миссис Коттон была прелестна: море цветов, новые книги, россыпь прелестных подушек на кушетке, а главное — камин… Какое блаженство иметь камин в собственной комнате! Но больше всего нас поразила ванная с зеркальными стенами и стеклянным столиком, на котором теснилось не меньше полудюжины флакончиков с духами и туалетной водой. (Американцы, кстати, говорят «аромат», а не «духи», что, по-моему, правильнее. И почему в Англии слово «аромат» считают манерным?)
— По мнению Саймона, эта ванная — пощечина особняку, надругательство над старинной архитектурой, — улыбнулась хозяйка. — Но к чему классика в ванной?
— Правда, чудо? — сказала я Роуз.
— Великолепно! — отозвалась сестра едва ли не скорбным голосом: комната нравилась ей до обморока.
Немного приведя себя в порядок, мы отправились в Длинную галерею, тянущуюся через весь особняк (она такая узкая, что кажется длиннее, чем есть на самом деле). Отапливали ее три камина, но было не жарко. Миссис Коттон разговаривала с Топаз, а мы с Роуз бродили туда-сюда, рассматривая картины, статуи и занятные экспонаты в стеклянных витринах. Миссис Фокс-Коттон исчезла сразу после ужина, вероятно, ушла к себе в спальню.
