Направо от них был Ла-Манш, налево – поросшие кустарником дюны. Асфальтовое шоссе, бегущее вдоль берега, повторяя все его извивы, само блестело, как река. По нему продвигалась коляска с терпеливым кучером на козлах и двумя пассажирами, и каждый скрип и позвякиванье упряжи, каждое цоканье лошадиных копыт четко отдавалось в беспечной тишине и пустоте раннего часа.
Ветерок с канала отчаянно трепал Еве волосы и зыбил темный мех ее накидки Несмотря на круги под глазами, она была весела и даже смеялась.
– Вы хоть знаете, – спросила она, – что заставили меня проговорить всю ночь напролет?
– Вот и прекрасно, – сказал Дермот. Кучер в цилиндре не повернулся и ничего не сказал. Но плечи у него поднялись чуть не до ушей.
– Да где это мы? – спросила Ева. – Небось милях в пяти-шести от Ла Банделетты!
Снова плечи кучера выразили согласие.
– Какая вам разница? – успокоил ее Дермот. – Ну а теперь насчет этой вашей истории.
– Да?
– Я хочу, чтобы вы мне ее еще повторили. Слово в слово.
– Опять?
На сей раз плечи кучера поднялись уже выше ушей – акробатический номер, недоступный представителям прочих профессий. Он щелкнул кнутом, и лошадки припустили, как следует тряхнув пассажиров, пытавшихся взглянуть друг на друга.
– Ой, пожалуйста, – взмолилась Ева. – Я же вам уже четыре раза все рассказала. Клянусь, я не выпустила ни единой подробности из того, что произошло… ну, той ночью. Я совсем осипла. Представляю себе, как я выгляжу! – Она обеими руками отвела волосы от лица. Серые глаза, чуть слезящиеся из-за ветра, смотрели на него с мольбой. – Может, отложим хоть до завтрака?
Дермот ликовал.
Он откинулся на выцветшую обивку сиденья и расслабил плечи. Голова у него слегка кружилась от бессонной ночи и от одного открытия, перевернувшего все его построения. Он совсем забыл, что не брит и вид у него, должно быть, ужасный. Он был в восторге, он мог поднять весь мир и спустить с лестницы.
– Ну ладно, можно вас и пощадить, – согласился он. – В конце концов, по-моему, главное у меня в руках. Видите ли, миссис Нил, вы сообщили мне очень важную вещь.
– Какую?
– Вы сообщили мне, кто убийца, – сказал Дермот. Колымага уже словно летела по воздуху, и Ева обеими руками уцепилась за полость.
– Но я понятия не имею! – удивилась она.
– Знаю. Тем-то так и ценен ваш рассказ. Если бы вы знали, что тогда произошло, то…
Он искоса, в нерешительности взглянул на нее.
– У меня мелькала догадка, совершенно смутная догадка, – продолжал он, – что я ищу преступника не там, где надо. Это вчера – еще до нашего ужина. Но окончательно я прозрел только во время вашего рассказа за омлетом у папаши Руссе.
– Доктор Кинрос, – спросила Ева. – Кто же из них убил?
– А вам важно? Не все ли вам равно?
– Нет. Но… кто же из них?
Дермонт посмотрел ей в глаза.
– Вот этого я вам и не скажу.
Тут Ева не выдержала. Но гневная тирада так и застряла у нее в горле: на нее смотрели добрые, дружеские, ободряющие глаза, полные прямо-таки пылающего сочувствия.
– Послушайте, – продолжал он, – я говорю это не как великий сыщик, старающийся в последней главе ошарашить простофилю. Я это говорю по самым серьезным причинам, какие только могут быть у психолога. Вся тайна, – он коснулся ее лба, – вот тут. У вас в голове.
– Ничего не понимаю!
– Нет, вы все знаете. Но не отдаете себе в этом отчета. Если я вам скажу, вы взглянете на вещи по-новому. Станете искать объяснений. Пересматривать факты. А это совершенно не нужно. Пока. Все – слышите – все зависит от того, расскажете ли вы о случившемся мосье Горону и следователю в точности так же, как мне.
Ева зябко поежилась.
– Вот вам иллюстрация, – сказал Дермот, не отрывая от нее глаз. Он вынул из жилетного кармана часы. – Например, что это такое?
– Извините, но…
– Что я держу в руке?
– Часы, господин иллюзионист.
– Как вы догадались? Дикий ветер. Тиканья вы не слышите.
– Ну знаете ли! Я же вижу, что это часы!
– Вот именно. В том-то и дело. А по часам мы к тому же можем определить, – заключил он весело, – что уже двадцать минут шестого и вам, безусловно, хочется спать. Извозчик!
– Да, мосье?
– В город, пожалуйста.
– Да, мосье.
Смирного кучера как будто коснулась волшебная палочка. Он развернулся с неимоверной быстротой, наводящей на мысль об ускоренных съемках в кинохронике, когда все вдруг несутся вприпрыжку и сломя голову. Они полетели той же дорогой обратно; над сине-серой водой кричали чайки; и Ева опять заговорила:
– Ну а теперь что?
– Спать. А потом положитесь на вашего покорного слугу. Вам сегодня предстоит встреча с Гороном и следователем.
– Да, наверное.
– Про мосье Вотура, следователя, болтают разные ужасы. Но вы его не бойтесь. Они, правда, любят, чтобы все было по правилам, и на допрос меня вряд ли пустят…
– Вас там не будет? – крикнула Ева.
– Я же не адвокат. Кстати, вам надо взять адвоката. Я пошлю к вам Соломона, – он запнулся. – А что – это так важно, – добавил он, уставясь в спину кучера, – буду я там или нет?
– Конечно, важно. Я вас еще не поблагодарила за…
– Ну что вы… Так, значит, расскажите им о том, что произошло, в подробностях, как рассказывали мне. Как только ваш рассказ занесут в протокол, я смогу действовать.
– А пока что вы будете делать?
Дермот долго молчал.
– Один человек может подтвердить, кто убийца, – ответил он наконец. – Это Нед Этвуд. Но от него пока толку мало; правда, я тоже остановился в «Замке» и на всякий случай порасспрошу его врача. Нет… – он снова замолк. – Я еду в Лондон.
Ева выпрямилась на сиденье:
– В Лондон?
– На один день. Отсюда летит самолет в десять тридцать, а вечером есть рейс из Кройдона [8], которым я поспею к ужину. К тому времени, если мой план выгорит, я уже буду располагать решающими сведениями.
– Доктор Кинрос, и на что вам из-за меня такие хлопоты?
– Нельзя допускать, чтобы твоего соотечественника на твоих глазах упекли в тюрьму.
– Все шутите!
– Разве я шучу? Простите.
Усмешка противоречила извинению. Ева рассматривала его лицо. Резкий солнечный свет смутил Дермота, и он поднял ладонь к щеке, как бы пытаясь заслониться. К нему вернулось давно забытое мучительное чувство. Ева ничего не заметила. Она устала, продрогла в своей короткой накидке, и события той ночи вдруг опять мучительно отозвались в ее памяти.
– Я, наверное, дико вам надоела, – сказала она, – всеми этими деталями моей интимной жизни.
– Сами знаете, что ничего подобного.
– Я изливалась совершенно незнакомому человеку, а теперь, при дневном свете, мне просто в глаза вам стыдно взглянуть.
– Ну что вы. А для чего же еще я тут? Только можно я задам вам один вопрос – в первый раз?
– Конечно.
– Как вы собираетесь поступить с Тоби Лоузом?
– А как бы вы поступили, если бы вам так вежливо и мило дали отставку? Меня просто-напросто бросили, верно? Да еще при свидетеле.
– Вы думаете, что все еще его любите? Я не спрашиваю, любите ли вы, я спрашиваю только, как вы думаете?
Ева не отвечала. Лошадиные копыта отбивали звонкую дробь. И вдруг Ева засмеялась.
– Не везет мне с замужеством, правда?
Она ничего не добавила, а Дермот не стал углубляться. Было почти шесть, когда они добрались до белых, чисто выметенных улиц Ла Банделетты, погруженных в сон, нарушаемый лишь немногими любителями верховой езды спозаранку. Ева закусила нижнюю губу и чуть побледнела, когда они свернули на рю дез Анж. Возле самого ее дома Дермот помог ей выйти из коляски.
Ева бросила быстрый взгляд через дорогу, на виллу «Привет». Там все будто вымерло. Только в одной комнате наверху были открыты ставни. Елена Лоуз в японском кимоно и в очках застыла у окна, глядя на них.
Голоса так громко отдавались в тишине улицы, что Ева инстинктивно перешла на шепот.
– Ог-глянитесь. Видите верхнее окно?
– Да.
– Обратить мне на нее внимание?
– Нет.
У Евы сделалось совсем отчаянное лицо.
– Может, все-таки скажете кто…?
– Нет. Скажу вам только одно. Вас намеренно выбрали жертвой, и весь план до того продуман, жесток и хладнокровен, что я в жизни не встречал ничего подобного. Тот, кто все это затеял, не заслуживает пощады и не получит ее. Итак, до вечера. А там, бог даст, кое с кем и разделаемся.
– – Как бы там ни было, – сказала Ева, – спасибо вам. Спасибо, спасибо, спасибо!
Она стиснула ему руку, открыла ворота и побежала по дорожке к своей двери; кучер испустил усталый вздох облегчения; что касается Дермота, то он стоял на мостовой и глядел на ее дом так долго, что у извозчика зародились новые опасения, а потом опять влез в коляску.
– Гостиница «Замок», mon gars [9]. И на этом ваши труды закончатся.
Возле гостиницы он расплатился с извозчиком, добавил неимоверные чаевые и, сопровождаемый потоком благодарности эпического масштаба, поднялся по лестнице. В холле, честно выдержанном в стиле средневекового чертога, уже замечались признаки пробуждения.
