Однако февральская победа никаких перемен в жизнь рабочих не принесла: демократизация шла в основном на словах, а не на деле. Ненавистная война продолжалась. Цандер чувствовал, как день ото дня росло недовольство рабочих, чувствовал, как все более нервозным, напряженным становился весь внутренний ритм заводской жизни. Фридрих Артурович просматривал газеты, слушал рассказы рабочих и все яснее понимал, что Временное правительство действительно временное, что время великих преобразований великой страны только начинается. Завод лихорадило. Бесконечные сбои в поставках сырья, в снабжении энергией ломали все графики и планы. Волнения рабочих, митинги, открытые выражения недоверия правительству и требования передачи власти Советам, ожесточенная борьба большевиков с меньшевиками и эсерами в самих Советах, призывы буржуазных лидеров к прекращению всякой борьбы и наведению порядка — вот что такое осень 1917-го на заводе «Проводник». Даже человеку, политически искушенному, разобраться во всем этом было нелегко, а тем более Цандеру, который в подобных вопросах был человеком малоопытным. Люди, его окружавшие — в основном эвакуированные рижане, — по своим симпатиям и убеждениям были людьми очень разными. На «Проводнике» работало немало большевиков, активных партийцев, у них были откровенные противники, убежденные, что революция Россию погубит, а между этими полюсами находились просто люди, пережидающие смутное время, мечтающие только об одном: скорее бы кончилась война, скорее бы вернуться в Ригу, а там все как-нибудь образуется.
Весь октябрь Москва и прилегающие к ней районы были подобны гигантскому котлу, давление в котором неумолимо возрастало, угрожая взрывом. 25 октября в полдень было получено известие о событиях в Петрограде. В тот же день большевики организовывают партийный боевой центр по руководству вооруженным восстанием. В четыре часа дня, выполняя задание центра, Московский губернский Совет рассылает во все районы, уезды Подмосковья телефонограмму с требованием создать пятерки, обладающие всей полнотой власти, образовывать отряды Красной гвардии, реквизировать оружие и автомобили, подчинить себе, а если потребуется, разоружить милицию, держать под контролем телеграфы, телефонные узлы, железнодорожные станции, казначейства, охранять от погромщиков винные и пивные склады. На коммунистов «Проводника» была возложена задача держать связь с уездами, информировать их о том, что делается в Москве, и сообщать губернскому Совету, что происходит на местах. Двадцать красногвардейцев «Проводника» разъехались по городам и поселкам Подмосковья. Слухи самые невероятные, подчас совершенно исключающие друг друга, приходили в Тушино. Жарко спорили, в чьих руках Кремль и Арсенал. Говорили, что юнкера напали на соединения революционных солдат и командующий войсками полковник Рябцев начинает атаку на Военно-революционные комитеты по всему городу. 28 октября белогвардейцы действительно захватили Кремль и расстреляли разоруженных солдат 56-го полка и рабочих Арсенала. В городе началась самая настоящая война. Белые сосредоточились в центре, граница шла примерно по бульварному кольцу. В их руках оказались Кремль, Манеж, гостиницы «Метрополь» и «Континенталь»[27], Дума, почтамт на Мясницкой[28]. Сильный опорный пункт юнкеров находился в районе, прилегающем к Лефортову, где размещались 1-й и 3-й кадетские корпуса и Алексеевское военное училище.
![]()
Красногвардейские отряды из Подмосковья поспешили на помощь московским рабочим. Латышский отряд Красной гвардии, в котором было около 350 бойцов, участвовал в штурме Алексеевского военного училища и телефонной станции. Другой отряд дрался на подступах к Кремлю, пробиваясь по Никольской[29] на Красную площадь, третий штурмовал «Метрополь». 31 октября, после суточного перемирия, во время которого несколько часов в царском павильоне у Николаевского вокзала[30] продолжались бесплодные переговоры, красногвардейцы перешли в решительное наступление. Даже в Тушине было слышно, как глухо ухали пушки: почти вся артиллерия была в руках большевиков. Латышский отряд вместе с другими отрядами красногвардейцев выбивал юнкеров из Кремля. 3 ноября был опубликован манифест Московского военно-революционного комитета «Ко всем гражданам Москвы»: «После пятидневного кровавого боя врага народа, поднявшие руку против революции, разбиты наголову. Они сдались и обезоружены. Ценою крови мужественных борцов — солдат и рабочих была достигнута победа. В Москве отныне утверждается народная власть — власть Советов рабочих и солдатских депутатов…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Это власть самого народа: рабочих, солдат, крестьян. Это власть мира и свободы. Это власть, которая уже предложила мир, передала землю крестьянам… И всякий, кто поднимет против нее вооруженную руку, будет сметен революционным народом…»
Цандер читал манифест. В каждой строчке этого документа находил он новые слова, наполненные новым смыслом. «Власть народа»… «Она уже предложила мир»… Значит, войне конец?! А мир — это прежде всего мирный труд. Делать не шины для броневиков и самокатов, а самолеты и космические корабли. Да, да, именно так! Именно такая власть по самой своей природе способна начать осуществление его проектов. Космический корабль — это революция техническая. А значит, те, кто вершит революцию социальную, не смогут не понять его. Ведь насколько его космические корабли приблизят окончательную победу нового строя! Не царская казна, а великие знания иных, еще неведомых цивилизаций, уже укоренившихся в своем социальном развитии, на практике воплотившие в жизнь коммунистические идеалы, — вот сокровища! Но сколько проблем еще надо решить! Нет, не новая Россия Советов не готова строить его космические корабли — он сам не готов еще! Работать! Работать! Вперед, на Марс!
Фридрих Артурович Цандер не был коммунистом. Но свое политическое кредо он однозначно определил в анкете, заполненной им 17 марта 1925 года. На вопрос: «К каким политическим партиям принадлежите?» — он отвечает: «Сочувствую коммунизму». В автобиографии вновь повторяет: «Сочувствую коммунизму с 1911 года». Его дочь Астра Фридриховна вспоминает: «Отец учил меня не верить в бога, петь „Интернационал“, прививал мысль о равноправии всех национальностей, говорил о Ленине как о великом вожде…» Таковы были его убеждения.
Москва хоронила героев Октября. Над пятидесятитысячной толпой, вливавшейся в Иверские ворота[31] на Красную площадь, плыли звуки «Интернационала». 238 грубо сколоченных, покрашенных яркой красной краской гробов опускали в большую братскую могилу у Кремлевской стены. В этот день он снова засел за расчеты космического корабля: дети тех, кто лежал там, у Кремлевской стены, должны улететь на Марс!
И до Цандера, и одновременно с ним над конструкцией космического корабля задумывались многие светлые умы. Начиная с очень условного проекта Николая Кибальчича, в котором он изложил свою идею порохового «воздухоплавательного прибора» (не называя его, правда, кораблем космическим), многие пионеры ракетной техники пытались перейти от чисто умозрительных набросков и фантастических проектов, подобных пушке Жюля Верна, к разработкам уже научно-техническим, вполне серьезным. Размышляя о конструкции подобного аппарата, они чаще всего сосредоточивали свое внимание на какой-нибудь одной детали или узле конструкции и здесь додумывались подчас до решений, в высшей степени оригинальных, опережающих на многие годы свое время.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Но, отдавая должное их работе, надо сказать, что Цандер был первым, кто всю проблему целиком перевел из сферы мечтаний и размышлений в сферу конкретных разработок. Это было самое настоящее инженерное проектирование. Он рассчитывал свой космический самолет так, как другие инженеры рассчитывали станки, паровозы, корабли. Он конструировал.
