Бюро не с главного входа, который наверняка вызовет у девочки ассоциацию с гинекологической экспертизой, а со стороны входа в морг, и как только мы вышли из машины, нас стал обволакивать тяжелый запах, который не выветривается здесь никогда, ни зимой, ни летом. Странно, когда я прихожу сюда одна, я будто не замечаю, чем тут пахнет; а вот сейчас, когда рядом со мной несовершеннолетняя потерпевшая, которой предстоит, мягко говоря, неприятная процедура опознания трупа, я словно дышу ее легкими, ощущая физически, как давит на нее этот запах. Когда родился мой собственный ребенок, и я, выкатывая на улицу коляску с новорожденным, искала место для прогулок, где легко дышится, я вдруг стала своими легкими ощущать, насколько отравлен наш городской воздух, как густо пропитан миазмами техногенной среды и как он вреден для моего малыша. А ведь совсем недавно я ходила теми же улицами, дыша тем же воздухом, и меня нимало не беспокоили ни выхлопные газы от проезжающих машин, грязным облаком окутывавшие пешеходов, ни волглый туман над городскими каналами, выполняющими роль свалок, ни едкая гарь, падающая на город из заводских труб, словно пепел из кратера извергающегося вулкана.
Я быстро провела потерпевшую и ее отца через холл, откуда открывался вход в залы прощания, к дверям морга; не давая девочке засматриваться вокруг, мы нырнули в дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен», и эта дверь захлопнулась за нами. Синцов замыкал шествие.
Если не считать тяжелого запаха, который в помещении многократно усилился, в коридоре морга не было ничего ужасающего. Так, обычное учреждение, по которому снуют озабоченные сотрудники в белых халатах и бирюзовых хирургических костюмах, не с какими-нибудь страшными инструментами, а с прозаическими бумагами в руках, кабинеты с табличками на дверях, из-за которых раздается тихое шлепанье компьютерных клавиш и поют на разные лады мобильные телефоны. Разве что странное объявление на стене: «Убедительная просьба! Использованные перчатки в коридорах морга не разбрасывать!» выдает некоторую необычность учреждения.
Я заглянула к Юре Щеглову, обозначив наше присутствие, и сразу рядом с нами появился молоденький санитар. С мальчишеским интересом посматривая на симпатичную насупившуюся Кристину, он увел нас в специальную комнату для опознаний, позвал своего напарника (нам нужны были двое понятых) и выкатил из холодильника металлическую тележку, на которой, накрытое простыней, лежало тело.
Я специально отказалась от всяких преамбул: чем меньше Кристина будет задумываться о том, где находится и что вокруг, тем лучше для нее. По правилам опознания трупов, нам не нужно искать три похожих тела, труп предъявляется сам по себе, один, это же относится и к частям трупа.
— Кристина, — сказала я, стараясь не придавать своему голосу никакого драматизма и уж тем более не сюсюкать, — мы тебе сейчас покажем руку. Если узнаешь ее, скажи нам.
Кристина вскинула на меня испуганные глаза.
— Постараюсь, — прошептала она.
Я сделала знак санитару, и он отвернул край простыни, открыв нашим взглядам левую руку лежащего на каталке тела. Мне показалось, что рука была совсем нестрашной; правда, краски жизни ушли из нее, и из-за начавшегося процесса гниения кожный покров отливал синевой, что могло напугать девочку, да еще рука от неосторожного движения санитара сползла с края каталки и качнулась. Но Кристина неожиданно перестала бояться. Отца, она сделала шаг к каталке и склонилась, рассматривая руку. Мы все, затаив дыхание, ждали.
Наконец она подняла голову и шагнула назад, не сводя глаз с каталки.
— Это его рука, — так же тихо проговорила она.
— Ты уверена? — наклонился к ней Синцов.
— Да. Хотите, сравните. Папа, покажи им.
Отец прерывисто вздохнул, переживая за свою и так уже настрадавшуюся кровиночку, на долю которой выпали новые мучения, но послушно достал из-под пиджака небольшой планшет и, помедлив, очевидно, выбирая, кому показать его — мне или Синцову, через секунду все-таки выбрал меня и протянул мне планшет. На верхнем листе сделан был карандашный набросок; на удивление профессиональный, он запечатлел кисть мужской руки. Четко прорисованные длинные пальцы венчали аккуратные ногти, тыльную сторону фаланг покрывал прозрачный пушок, под которым угадывались еле заметные штрихи, будто пачкун-мальчишка чирикал на руке, а потом, опомнившись, стер следы шариковой пасты, но не до конца; рука сжималась, словно готовясь обхватить что-то круглое. Я перевела взгляд на каталку, и мне даже стало как-то не по себе: такое впечатление, что этот карандашный эскиз сделан прямо с натуры, с вот этой посиневшей руки, торчащей из-под простыни и свисающей с края каталки. Но ведь этого не может быть?
— Мы как раз в художке рисовали руки, — прошептала Кристина. — Я потом… После… Ну, в общем, в классе несколько набросков сделала, по памяти, этот самый хороший.
Я вдруг по ассоциации вспомнила, как много лет назад допрашивала преподавателя детской школы искусств у него на рабочем месте. Нас там окружали гипсовые муляжи конечностей — рук, ног, гипсовые головы со слепыми белыми глазами, они в художественном беспорядке стояли и валялись на столах и подоконниках, образуя причудливо организованное пространство. Вот почему, скорее всего, Кристину сейчас отпустил страх: как только она выплеснула свои воспоминания о моменте преступления в рисунке, эта рука с особой приметой перестала быть частью тела напавшего на нее преступника, и отныне воспринималась ею как гипсовый муляж, с которого она срисовывала свои домашние задания; и теперь, увидев ее снова, она окончательно поверила в то, что эта мертвая рука — просто предмет, ничем ей не угрожающий. Этот рисунок нужно было изымать и приобщать к делу.
Санитар укатил громыхающую каталку, а мы потянулись из тесного помещения в коридор. Кристине явно было плохо от запаха и от вида каталки с трупом, она то и дело закрывала глаза и старалась не дышать носом, но не жаловалась. Писать протокол опознания я собиралась в кабинете заведующего танатологическим отделением, куда и повела своих потерпевших; но папа Бутенко притормозил в коридоре, встав передо мной.
— Можно вас на два слова? — мрачно спросил он.
Я кивнула и глазами показала Синцову, чтобы он отвел Кристину в кабинет заведующего, не маячил вместе с ней в коридоре морга, и они с Кристиной ушли. Отец Кристины еще более закаменел лицом и долго молчал, прежде чем попросить разрешения еще раз взглянуть на труп.
— Зачем? — удивилась я.
— Пожалуйста!
Пожав плечами, я решила удовлетворить странную просьбу. Мы вернулись в комнату, где проходило опознание, и, воспользовавшись тем, что молоденький санитар еще не ушел, попросила его снова показать нам труп неизвестного. Парень послушно выкатил каталку с трупом и выжидательно на нас посмотрел.
— Можно… его открыть? — хрипло
