объясняет, что сразу после этого мадам недрогнувшей рукой засадила ему нож в сердце, а потом отпилила голову. Или это все же не она?
Я отодвинула в сторону тощие «корочки» и набрала телефон Андрея. Он отозвался веселым голосом, видимо, еще под впечатлением приятного общения с Олесей, и радостно сообщил, что она уверенно узнала руку злодея. Отлично, но я все же подожду прекращать дела о нападениях на девочек до проведения генетики и дактилоскопии. Конечно, сомнений уже практически нет, но порядок есть порядок.
А жаль вообще-то: с таким трудом мы выцарапывали все эти дела к нам в район, и вот они так прозаически закончились. Формальности, которые остались до прекращения, вполне могли быть выполнены молодыми бездельниками, начинавшими расследование. А мне теперь придется сосредоточиться на убийстве. Хотя, если честно, вслед за Горчаковым, которому не хочется искать маньяков, так как он предпочитает, чтобы их не сажали в кутузку на время, а мучительно убивали — навсегда, я тоже не особо жажду привлекать к ответу того или ту, кто уничтожил эту мерзкую гадину. Да, похоже, профессиональная деформация следователей нашего района далеко зашла…
Усилием воли заставив себя сосредоточиться на раскрытии убийства, я задала Синцову вопрос, не хочет ли он пригласить меня в гости к эксперту Катушкину, с которым он, как я подозреваю, поддерживает тесные отношения. Тем более что повод имеется: обезглавленный труп, уже давно предсказанный Катушкиным (ну и ничего, что труп один, а Катушкин предсказывал серию). Синцов же радостно хмыкнул и заявил, что по странному совпадению он уполномочен доставить меня в гости к Катушкину, но… не раньше пятницы, поскольку господин Катушкин в командировке и вернется только в пятницу утром.
Оставалось ждать пятницы.
Глава 8
До пятницы ничего особенного не случилось, если не считать того, что я сломала всю голову, пытаясь выявить хоть какую-то систему в действиях Скромника и уловить мало-мальские закономерности. Мне это не удалось, я потерпела полный крах. Эпизоды были разбросаны по разным концам города; девочки выглядели абсолютно по-разному и отличались даже возрастом: младшей, Кристине Бутенко, было тринадцать, остальным — четырнадцать (двум) и пятнадцать (тоже двум).
Их облик не наводил мыслями ни на какие вкусовые пристрастия Скромника, одеты они были в разных стилях, среди них попадались худенькие и пышечки, высокие и низенькие, и даже цвет волос у всех у них был разный. Их фотографии дотошный Синцов ухитрился раздобыть у родителей и аккуратно сложил в свою папочку. Мы часами тасовали их так и сяк, но никого из потерпевших запараллелить по внешности не смогли. Но как-то же он их выбирает? По каким признакам?
Еще мы с Андреем методично объехали все места происшествий, чтобы своими глазами оценить подходы к домам и их расположение по отношению к транспортным маршрутам. Дома, в которых жили пострадавшие девочки, не имели между собой ничего общего, различаясь как внешним видом и архитектурным стилем, так и временем постройки. И улицы, разбросанные по разным районам, характеризовались разными ландшафтами. Один из домов, где совершилось преступление, затерялся в зеленом дворе, в квартале «хрущевок», другой стоял на небольшой оживленной площади Петроградской стороны, рядом с крупным цветочным магазином, третий выходил окнами на лысый кусок набережной Обводного канала — наверное, самого унылого места в городе…
Разнилось также и время совершения преступлений. Двенадцать часов дня, три часа, пять, и даже в половине седьмого он отважился на преступление, в прошедшую пятницу, — родители потерпевшей поехали было на дачу, а она из-за школьной практики задержалась в городе и должна была приехать утром в субботу; родителям пришлось вернуться с полдороги после отчаянного телефонного звонка захлебывающейся в рыданиях дочери. Никакой системы.
В общем, единственное, что объединяло этих девочек, живущих довольно далеко друг от друга, — это то, что все они стали жертвами отвратительных преступлений, совершенных одним и тем же лицом. Горчаков утешал меня тем, что это уже не важно: мне же его искать не надо, вон он, в морге лежит, правда, не в полном комплекте, но зато новых преступлений он без головы уже точно не совершит. Но мне казалось, что если я пойму алгоритм его действий, то раскрою и его собственное убийство. В любом случае надо было устанавливать его личность.
Работал ли он? Или целыми днями рыскал по городу, высматривая дичь для своей чудовищной охоты? Ходил ли он пешком? Ездил ли на машине? Почему, черт побери, он увязывался именно за этими девочками? Передопрашивать я их не стала, воспользовалась объемистым материалом, накопленным Синцовым. Андрей выезжал на все происшествия, кроме последнего, сам говорил с девочками, и с немногочисленными свидетелями, хотя бы в своих заметках — раз уж этого не было в деле — зафиксировав те крохи информации, которые нам были чрезвычайно важны и от которых отмахнулись молодые следователи, торопившиеся домой к телевизору или в кафе на обед. Может, причина следовательского безразличия к делу в том, что всем этим работникам прокуратуры не более двадцати пяти — двадцати восьми лет, у них нет еще детей, нет никакого жизненного опыта, и сами они инфантильны настолько, что они не могут, да и не хотят понимать чувства родителей, чьего ребенка жестоко обидели, надругались над ним, и ребенок только что чудом избежал смерти?
Зато и мне, и Лешке Горчакову родительские чувства были очень хорошо понятны. И в силу своего понимания я не исключала, что мамы и папы потерпевших с дорогой душой скинулись бы на адвоката тому, кто так же жестоко надругался над обидчиком их детей. И хорошо, если на адвоката, а не на киллера…
И все эти дни я через каждые полчаса, как истошная курица-наседка, названивала своему великовозрастному ребенку. Хоть он был мальчиком, а не девочкой и давно вышел из школьного возраста, я не могла отделаться от тревоги за него. И ведь понимала, что глупо, но мне каждую минуту хотелось точно знать, что с ним все в порядке. Синцов, в присутствии которого я истязала свой мобильник, косо посматривал на меня, но ничего не говорил. Да что было говорить, я и сама прекрасно понимала, что за эти дни надоела Хрюндику своей опекой хуже горькой редьки, что нельзя так себя вести с парнем-студентом… Господи, бедный Горчаков со своими двумя дочками!
Ребенок мой, я это чувствовала, сдерживался изо всех сил, вежливо отвечая мне по телефону. Он в последнее время вообще приобрел светские манеры, и даже когда звонил мне, чтобы спросить всего лишь, есть ли дома что
