Устала позировать? — спросил Коля. — У нас во дворце культуры перерывы устраивали, чтобы натурщики размялись… Ты, кстати, можешь разговаривать.
— Да вот думаю, что так и не записалась в вашу студию, — ответила Таня.
— Ну, после войны запишешься. Там сейчас госпиталь.
— Может, у меня и способностей нет… Коля, а я даже не знала, что столько разных кистей бывает. Неужели они все понадобятся для портрета?
Он с улыбкой посмотрел на тонкую мокрую кисточку в своей руке.
— Нет, конечно. Скорее всего, двумя ограничусь. Древние китайцы вообще говорили, что для акварели нужна одна кисть. Чем меньше у художника инструментов, тем искуснее он работает. Тогда и гармония, и единая пропорция появляются.
«Откуда Коля все это знает? — удивилась Таня. — Прочитал в красивых старинных книгах из бабушкиного шкафа или преподаватель во дворце культуры такие интересные вещи рассказывает?»
— Вот ты, наверное, почти с рождения догадывался, что станешь художником.
— Ну да… — задумчиво согласился с ней Коля. — Это моя жизнь. Мне все хочется перенести на бумагу. Все времена года и все настроения. Если весело, я рисую. Если грустно — тоже. А потом смотрю на то, что получается, и на душе становится хорошо… Мир без рисунков кажется мне не таким красивым.
Тут его перебил Сергей Иванович.
— Коля, это что?
Он обнаружил под письменным столом странное ведерко, похожее на ногу слона с широкими позолоченными ногтями.
— Это корзинка, бумаги ненужные выкидывать, — объяснил Коля.
— Но там нет бумаг! — развел руками Сергей Иванович.
— Конечно же, нет. Они нам для печки нужны.
Красивый камин Богдановичей оказался бесполезным, их спасала от холода неказистая и очень прожорливая буржуйка. В ее огненном нутре уже сгорели по частям массивный буфет и часть книг из шкафа. Сейчас перед ней, дожидаясь своей участи, лежали очередные тома с золотым готическим тиснением и пачка царских облигаций «Военный заем 1916 года». На каждой облигации было написано, что она будет погашена первого октября 1926 года.
— Что не погашено в двадцать шестом году, сгорит в конце сорок первого, — грустно пошутила Ксения Кирилловна. Она сидела нахохлившись, как замерзшая птичка. — Только толку от этого огня мало. Когда не двигаешься, вроде не холодно. А чуть шевельнешься — все, пополз холодок по телу.
— Коля, ты когда-нибудь видел слона? — спросил неуемный Сергей Иванович. Встав у буржуйки, мальчик прижимался к ней то спиной, то животом, чтобы вобрать побольше тепла.
— Видел. Слушай, ты мне своими расспросами рисовать мешаешь.
Но Сергей Иванович не собирался заканчивать интересный разговор.
— И я видел, когда мы с папой Гогой в зоосад ходили, — серьезно сообщил он. — Но сейчас слона там нет. Он из-за войны в Африку убежал… А может, и не успел, и его убило бомбой… Вот я найду на улице мертвого слона, — вдохновился только что придуманной историей Сергей Иванович. — Мы будем его целый год есть по кусочкам! И еще найду буханку хлеба. И бочку супа.
В комнате повисла тяжелая тишина. Ну вот, опять про еду. Теперь Сергей Иванович тронул запретное. О еде вслух мечтать нельзя.
— Ох… Хоть бы этого Гитлера поскорее победили, — печально пробормотала Ксения Кирилловна. — Каждый день молю Господа Бога, чтобы избавил нас от кровожадного врага.
— А я знаю стр-рашную казнь для Гитлера, — объявил Сергей Иванович. — Его надо сначала пр-роткнуть булавками, а потом запер-реть в темной кладовке.
Ксения Кирилловна не удержалась от смеха.
— Экий ты безжалостный!
— Да, я безжалостный, — серьезно согласился Сергей Иванович и добавил таким же спокойным голосом. — А у меня на пузе, кажется, пожар разгор-рается.
Ксения Кирилловна вскочила с кресла.
— Господи, да он вправду горит!
Сергей Иванович так крепко прижимался к раскаленной буржуйке, что на нем загорелась одежда. Началась небольшая суматоха. На мальчика накинули одеяло, он перестал гореть, лишь немного тлел, но это уже не казалось опасным. Тление можно остановить, прижав ладони к телу. Сергей Иванович даже не испугался. Он привык гореть. У него вся одежда была штопана-перештопана Мананой из-за прожженных в ней дыр.
Переставший дымиться Сергей Иванович осторожно потрогал хрустальный шар на письменном столе.
— Это груз для бумаг, — заранее сообщил ему Коля.
Никаких бумаг под шаром не было, но Сергей Иванович не стал задавать вопросы. Он уже запомнил: бумагам место в печке.
Погладив шар, мальчик заметил лежавший рядом серебряный свисток с двумя ручками. Он приподнял его своими грязными пальцами, поднес к губам, и тут из отверстия неожиданно выскочил карандашик.
— Ух ты!
Сергей Иванович пришел в восторг от необыкновенной вещицы.
А к Тане подошла Ксения Кирилловна:
— Посмотри-ка на это, Танечка.
На ладони у Колиной бабушки лежала брошь в виде цветка. Ксения Кирилловна нажала на металлический стебелек, и лепестки неожиданно раскрылись, обнажив бриллиантовые тычинки. Как такое чудо стало возможным? Наверное, под золотыми лепестками спрятаны хитроумные пружины?
— Мне муж покойный купил в Париже… Танечка, попроси свою маму обменять на рынке на пшено или хлеб, пожалуйста.
— Зачем ты их просишь? — с укором спросил бабушку Коля. — Моя мама на толкучку может сходить.
Ксения Кирилловна капризно поджала свои сморщенные губы.
— Это все равно для вас, не для меня.
Не хотела она просить тетю Шуру и объяснять ничего не собиралась. Колина бабушка до сих пор стремилась быть главной в семье. Но с каждым днем становилось заметнее, что силы покидают ее. Она давно не требовала проверить пульс: часы с секундной стрелкой были обменяны на хлеб. Ксения Кирилловна только вздыхала и просила Бога, чтобы забрал ее побыстрее.
— Приветствую честное собрание…
Это вернулся домой дядя Саша. Он пошатывался от слабости, как пьяный. Колин отец хуже всех переносил голод. Толстый
