Люси и сама одно время так считала. Но потом решила: раз тетя Милли простила мужа, то какое право имела она отказать ему в прощении?
— Он слаб, — грустно сказала Люси, — и уступил ей из милости…
— Как Люцифер!
Она криво улыбнулась — слишком уж не похож был дядя Уильям на черного ангела.
— Ну не знаю. Но в отличие от Люцифера дядя Уильям — человек, кроме того, он оборвал роман с мамой, едва начав его, и все потому, что на самом деле любил тетю Милли. Так что самым трагичным во всей этой истории было то, что мама забеременела.
— Каким же, надо полагать, ударом стало для него это известие!
Люси кивнула.
— В особенности учитывая то, что почти три месяца мама хранила молчание!
— Три месяца?!
— Не забудь, моей маме было только семнадцать, и она, очевидно, не сразу сообразила, что беременна, а потом побоялась идти к врачу уточнить. И когда она наконец решила сообщить дяде Уильяму, тот понял, что ему придется обо всем рассказать жене. И к доктору сестру повела уже тетя Милли. Врач подтвердил, что она в положении, и через несколько дней мама сбежала. Просто оставила записку и исчезла, они даже не знали, где ее искать. Она написала им спустя несколько месяцев, когда собиралась выйти замуж, и еще известила о моем рождении. Но сама никогда не возвращалась в эти края, и меня привез сюда после смерти матери отец.
— А он уведомил их о ее смерти?
— Нет. Очевидно, он один ее хоронил, а уже на следующее утро доставил меня к ним. Никого не предупредив. Наверно, боялся, что иначе ему не разрешат приехать.
Джеймс устремил на нее пристальный взор и нахмурился, словно пытаясь увидеть Люси такой, какой она была в те далекие годы, — хрупкой малышкой, и представления не имевшей о том, какие страсти кипели вокруг нее. Люси и сама порой возвращалась памятью в тот первый день, когда она появилась на ферме и обрела здесь семью. Ей казалось, что это произошло лет сто назад и в то же время как будто вчера.
— Должно быть, они очень огорчились, узнав о смерти Вивьен.
Люси кивнула.
— Тетя Милли всегда любила маму и продолжала любить, несмотря на случившееся. Вряд ли она винила ее, скорей, пыталась понять и простить. Тетя Милли поистине уникальная женщина — никогда не таит на людей зла и не жаждет мести.
— Женщина, лишенная гордости, — сказал Дэвид каким-то странным тоном, то ли презрительным, то ли благоговейным. А потом тихонько добавил: — Роза без шипов.
— Нет, гордость у нее есть, — заметила Люси. — Просто она у нее иная, чем у тебя, вот и все. Она слишком горда для того, чтобы не простить человека, когда он на коленях вымаливает у нее прощения. И не хочет годами таить в себе обиду, говорит: жизнь слишком коротка для этого и иметь на кого-то зуб — все равно что загнать под кожу шип и носиться с ним. Она не понимает людей, не способных прощать, и убеждена, что от этого в основном страдают они сами. А потому не колебалась ни секунды, оставляя меня в своей семье. Тетя рассказывала, что воспринимала меня не как ребенка мужа, а как ребенка любимой сестры. Я ее родня, и это решило все. Так что муж моей матери оставил меня здесь, а сам уехал.
— А ты его помнишь?
— Очень смутно. Слишком маленькой была. Мне даже кажется, что жизнь моя началась именно с того момента, как я попала сюда. — Люси взглянула на чашку. — Хочешь еще чаю?
— Нет, спасибо.
Она встала и принялась мыть посуду. Через несколько минут кухня снова блестела чистотой.
— Я, пожалуй, помогу тете Милли с уборкой, — размышляла она вслух. — А то ее очень беспокоит, что в доме давно не пылесосили и не вытирали пыль. — Люси посмотрела на мужа. — А что будешь делать ты? Может, поездишь верхом? Дядя Уильям не станет возражать, если ты возьмешь его гнедого. Помнишь, он ведь раньше уже давал его тебе? Сможешь сам его оседлать?
Джеймс кивнул с насмешливым видом.
— Видишь, я же говорил, что ты очень похожа на свою тетку, — сначала повествуешь о семейной трагедии, а через мгновение уже рассуждаешь о хозяйстве и пытаешься руководить мной.
Люси пожала плечами и устало улыбнулась.
— Ну не хочешь ехать верхом — не надо. Мне все равно, что ты будешь делать.
Сказав это, она тут же ощутила, как изменилась окружающая их атмосфера. И с тревогой взглянула на Джеймса. Улыбка исчезла с его лица, и оно стало непроницаемым, а глаза — холодными, как кинжальная сталь.
— Вот тут я тебе верю, — процедил он сквозь зубы.
Люси не знала, что и подумать о перемене в его настроении, — в последнее время это случалось так часто, что и уследить было трудно. Интересно, и чем она могла так его рассердить?
— Тебе ведь абсолютно на меня наплевать, да, Люси?
Джеймс шагнул к ней, и она невольно отступила. Глаза у нее от страха расширились и потемнели.
— Нечего от меня шарахаться! — пробормотал он, и Люси остановилась, изо всех сил стараясь унять дрожь, которая сотрясала ее тело. Он пристально смотрел на нее, и Люси опустила ресницы, чувствуя, что сердце ее вот-вот выскочит из груди.
— Перестань ко мне придираться, Джеймс! — произнесла она хрипловатым голосом. — Что с тобой происходит? Мое замечание ровным счетом ничего не значило, я вовсе не собиралась тебя обидеть! Тебе не понравилось, что я якобы распоряжалась тобой, вот я и сказала…
— Я знаю, что ты сказала, и знаю, что хотела сказать. По таким вот случайным фразам и выясняется правда. Ты сказала: тебе все равно, что я делаю, и это действительно так. Если завтра я исчезну из твоей жизни, ты и головы не повернешь, я волную тебя не больше, чем человек, которого ты считала своим отцом. С глаз долой, из сердца вон. Ты до сих пор испытываешь страсть к своему брату, да и вообще никогда не переставала мечтать о нем. Ты примчалась сюда, как только у тебя появился повод это сделать, и при этом даже не удосужилась сообщить мне о своем отъезде. Я уже начинаю думать, что ты вообще не хочешь забыть о нем, хотя, по собственным твоим словам, у вашей любви нет будущего. Сегодня я видел вас вместе и ясно осознал, как вы до сих пор относитесь друг к другу.
Люси подняла на мужа потемневшие от невыразимой боли глаза — как же он не прав в своем предположении! И почему она раньше не понимала этого? Почему?
Она больше не любила Дэвида.
Нет, конечно же, она любила его и всегда будет любить: он был ее братом, ее другом, самым близким человеком на земле. Столько времени — причем прекраснейшего времени — они провели вместе, что он стал как бы второй ее половинкой, зеркальным отражением, двойником.
Но она больше его не любила.
Именно эту глубокую привязанность она столь долго принимала за любовь, а чувство, которое Люси испытывала к мужу, казалось ей лишь физическим влечением к привлекательному, сексуальному мужчине.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
