— Видите тот хребет впереди? — спросил Бартон. Он указал на тонкую голубую полоску за краем впадины по другую сторону холма. Воздух такой чистый, что Питер мог видеть на шестьдесят километров и больше. Но расстояние определить было трудно.
— Да, сэр.
— Это он и есть. За ним территория донов.
— Мы направляемся прямо туда? Моим людям нужна подготовка.
— С их подготовкой они вполне могут занять место в боевых порядках. Чему вас научили в Пойнте?
— Кое-чему. — Питер не знал, как ответить. Вест-Пойнт был «гуманитаризирован», и он знал, что не обладает подготовкой прежних выпускников. — И еще я прочел много книг.
— Посмотрим. — Бартон достал из коробки пластиковую зубочистку и сунул в рот. Позже Питер узнает, что у многих военных та же привычка. «Нет табака из сена», — обычный ответ в магазинах Сантьяго. Услышав это впервые, Аллан Роуч заметил, что если здесь табак делают из сена, ему такой не нужен. — Давно из Пойнта? — спросил Бартон.
— Выпуск семьдесят седьмого года.
— Только что. В армию не приняли?
— Это очень личное, — ответил Питер. Зубочистка танцевала в улыбающихся губах. Питер смотрел на реки красной пыли, струящиеся мимо кабины. — Сейчас новое правило. В первый год после выпуска нужно подавать заявление в Co-Владение. Я так и сделал. Но на службе СВ для меня не нашлось места.
Бартон хмыкнул:
— А армии Соединенных Штатов не нужны офицеры, которые якшались с коммунистами. Они могут позволить СВ подмять страну.
— Примерно так.
Дальше они ехали молча. Бартон негромко напевал что-то. Питеру показалось, что он смог бы узнать мелодию, если бы Бартон пел погромче. Потом разобрал припев: «Будем надеяться, но позволим сыну Божьему надеть армейский мундир…»
Бартон взглянул на своего спутника и улыбнулся.
— Сколько фонарей в зале Каллема?
— Триста сорок, — машинально ответил Питер. Он поискал взглядом кольцо,3 но его не было.
— А вы какого года выпуска, сэр?
— Шестьдесят второго. Ну, итак, США вы не понадобились, а СВ расформировывает полки. Но есть и другие части. Фалькенберг набирает…
— Я не наемник, — сдержанно сказал Питер.
— О Боже. И поэтому вы здесь помогаете угнетенным массам сбросить ярмо эксплуатации. Мог бы и догадаться.
— Конечно, я здесь, чтобы бороться с рабством! Все знают о Сантьяго.
— Все знают и о других местах. — Зубочистка снова заплясала. — Ну, хорошо, вы освободитель страждущего человечества. Бог свидетель, все, что помогает человеку лучше себя здесь чувствовать, полезно. Но, чтобы помочь мне чувствовать себя лучше, помните, что вы профессиональный военный.
— Я об этом не забуду. — Они перевалили через еще один холм. Долина за ним оказалась такой же, как предыдущая, а за ней снова начинался подъем.
— Чего, по-вашему, хотят эти люди? — спросил Бартон.
— Свободы.
— Может, они хотят, чтобы мы их оставили в покое. Может, им будет лучше, если мы все уйдем.
— Они будут рабами. Кто-то должен им помочь… — Питер спохватился. В этом нет смысла, и он был уверен, что Бартон смеется над ним.
Но выражение лица старшего офицера смягчилось, вместо сардонической усмешки появилась легкая улыбка.
— Вам нечего стыдиться, Пит. Большинство из нас читало книги о рыцарях. Мы не служили бы в армии, если бы у нас не было такой черты. Но помните, почти через все это вы должны перешагнуть, иначе долго не продержитесь.
— Может, без чего-нибудь такого я вообще не смогу держаться.
— Как угодно. Только не разбейте себе сердце.
— Но если вы так считаете, почему вы здесь? Почему не в каком-нибудь отряде наемников?
— Такие вопросы задают коммунисты, — ответил Бартон. Он добавил мощности, и «мерседес» устремился вперед.
К концу дня они добрались до Таразоны. Город представлял собой архитектурную мешанину, как будто его построила дюжина любителей. Церковь, превращенная в госпиталь, в стиле модерна эпохи Елизаветы III; почта — американская готика, а большинство жилых домов отделаны белой штукатуркой. Добровольцы высадились у пластистальных бараков — скверной копии казарм Вест-Пойнта. Здесь были ходы для вылазок, ложные крепостные решетки и пластиковые средневековые щиты на карнизах.
Внутри в коридорах мусор и кровь на полу. По приказу Питера его люди стали приводить помещения в порядок.
— Относительно этой крови, — сказал капитан Бартон. — Ваши люди как будто интересуются.
— Для некоторых это первая увиденная кровь, — ответил Питер. Бартон внимательно смотрел на него. — Ну ладно. Для меня тоже.
Бартон кивнул.
— Две истории относительно этой крови. Доны держали здесь гарнизон. Когда революционеры взяли город, они пытались здесь закрепиться. Одни говорят, что доны убивали здесь пленных. Другие рассказывают, что, когда республиканцы захватили бараки, они устроили здесь бойню.
Питер посмотрел на грязный двор и дальше, на холмы, где шли бои. Холмы казались далекими. Ни звука, и солнце неправдоподобно горячее.
— А что, по-вашему, правда?
— И то и другое. — Бартон повернулся и направился к городу. На мгновение остановился. — После обеда буду в бистро. Присоединяйтесь, если хотите. — Он ушел, поднимая облака пыли, которые разносил ветер.
Питер долго стоял во дворе, глядя на поля, растянувшиеся на пятьдесят километров до холмов. Почва красная, и горячий ветер занес пылью все щели и углубления. Местность кажется слишком пустынной, чтобы быть центром борьбы за свободу в известной части галактики.
Терстоун был колонизован в начальный период Совладения, но планета оказалась слишком бедной, чтобы привлечь богатых колонистов. Третья экспедиция на Терстоун финансировалась карлистской ветвью испанской монархии, и со временем Карл XII с группой сторонников — не удовлетворенных жизнью на Земле, как и большинство колонистов, — основал Сантьяго.
Некоторые из колонистов в Сантьяго протестовали против реставрации Бурбонов в Испании. Другим не нравилось то, что Хуан XXVI восстанавливает христианский мир. Были также просто недовольные своей судьбой, несчастьем в любви, надоедливыми женами или огромными карточными долгами. Карлисты заняли самый маленький и бедный из континентов Терстоуна, но действовали на нем очень осмотрительно.
В течение тридцати лет в Сантьяго прибывали только добровольные эмигранты, представляющие испанскую католическую культуру. Карлисты тщательно отбирали поселенцев, а хорошей земли хватало на всех. Королевство святого Иакова не обладало современной технологией, и в нем не было очень богатых, но не было и бедных.
Со временем Бюро контроля населения наделило Терстоун статусом планеты-реципиента, и Бюро Переселения начало перемещать сюда людей. Все три правительства Терстоуна протестовали, но, в отличие от Ксанаду или Дуная, у Терстоуна никогда не было военного флота; один-единственный фрегат Совладения убедил эти правительства, что у них нет выбора.
Корабли БП перевезли на Терстоун два миллиона недобровольных колонистов. Осужденные, мошенники, преступники, революционеры, мятежники, члены уличных банд, люди не с тем цветом глаз и те, кому просто не повезло, — всех их заталкивали в антисанитарные транспортные корабли и увозили с Земли. Правительство Терстоуна располагало друзьями в Бюро Переселения и средствами для оплаты их услуг. Поэтому основную массу новых иммигрантов получил Сантьяго.
Карлисты старались. Они предоставляли транспорт для переезда на новые земли тем, кто этого хотел, и тем — а таких было большинство, — кто не хотел. Основатели Сантьяго хотели уйти от промышленности и поэтому почти ничего не строили; и вот неожиданно к ним хлынули городские жители с совсем иной культурой, которые не думали о земле и не любили ее.
Меньше чем за десять лет их столица из небольшого сонного городка превратилась в огромное пространство трущоб. Большую часть трущоб карлисты сносили. Но тут же по другую сторону города возникали новые. Маленькие поселки разрастались в большие города.
Когда в этих новых городах возникла промышленность, первопоселенцы взбунтовались. Они бежали от промышленности и не хотели с ней мириться. Король был смещен, и место отца занял малолетний принц. Кортесы взяли правление в свои руки и порабощали всех, кто отказывался подчиняться им.
Это называлось не рабством, а «выплатой долга на общественных работах»; но долг этот считался наследственным и передавался от одного человека к другому. Долги можно было продавать и покупать, и все должны были их отрабатывать.
Спустя поколение половина населения оказалась в долгу. Еще спустя поколение число рабов превзошло количество свободных. И наконец рабы восстали, и Сантьяго превратилось в cause celebre.4
