― Никому, ― отозвался Санни. ― Я лично названивал ему весь вечер. Может, у бабы загостился.
― Нет, ― сказал Хейген. ― Он никогда не остается ночевать у женщин. Встает и уходит домой. Ты, Майк, звони, покуда не ответят.
Майкл послушно снял трубку, набрал номер. Послышались редкие гудки, но к телефону никто не подходил. В конце концов он повесил трубку.
― Продолжай дозваниваться, ― сказал Хейген. ― Звони каждые пятнадцать минут.
― Слушай, Том, ― нетерпеливо сказал Санни, ― ты советник, так давай подкинь нам совет. Что будем все-таки делать, как считаешь?
Хейген потянулся за бутылкой, стоящей на столе, налил себе виски.
― Будем вести переговоры с Солоццо, пока твой отец не сможет снова взять на себя дела. На крайний случай можем даже поладить в чем-то. Когда дон встанет на ноги, он без лишнего шума разберется с этой историей, и все семейства примут его сторону.
Санни вскипел:
― Мне, по-твоему, значит, не справиться с Солоццо?
Том Хейген поглядел ему прямо в глаза.
― Санни, в драке ты его одолеешь. У семьи Корлеоне сил на это хватит. Есть Клеменца, есть вот Тессио, и, если дойдет до открытой войны, они тебе хоть тысячу соберут боевиков. Но в конце бойня пойдет по всему Восточному побережью, и другие семейства возложат за это вину на Корлеоне. Наживем себе кругом врагов. А этого твой отец не одобрял никогда.
Майкл, наблюдая за братом, отметил, что он это принял достойно. Но Санни снова обратился к Хейгену с вопросом:
― А предположим, отец не выживет, ― что тогда присоветуешь, советник?
Хейген отвечал спокойно:
― Я знаю, ты не согласишься, но тогда я посоветовал бы действительно принять предложение Солоццо и участвовать в сбыте наркотиков. Без политических связей твоего отца, без его личного влияния семейство Корлеоне станет вдвое слабей. С уходом дона другие семейства Нью-Йорка могут прийти к союзу с Татталья и Солоццо ― для того хотя бы, чтоб избежать долгой опустошительной войны. Если твой отец умрет, заключай эту сделку. А дальше ― поживешь, увидишь.
Санни побелел от гнева.
― Тебе легко говорить, не в твоего отца стреляли.
Хейген проговорил быстро и гордо:
― Я ему такой же сын, как ты или Майк, ― а может, и получше. Я тебе высказал профессиональную точку зрения. Если тебя интересует мое личное мнение, то я бы всю эту нечисть передушил своими руками!
В этом возгласе выплеснулось наружу такое страстное чувство, что Санни сказал, пристыженно и поспешно:
― Ох, Том, прости, ради бога, сорвалось.
Но на самом деле ― не сорвалось. Родная кровь есть родная кровь, и тут уж ничего не попишешь.
На минуту Санни как будто впал в задумчивость. Остальные в тягостном молчании ждали. Наконец он вздохнул и спокойно заговорил:
― Хорошо. Воздержимся от резких телодвижений, пока не сможем получить руководящих указаний от дона. Но только уж и ты, Том, сиди здесь. Нечего рисковать понапрасну. Ты, Майк, тоже поосторожнее, хотя не думаю, чтобы даже Солоццо решился распространить военные действия на гражданских лиц, на родственников. Это восстановило бы против него буквально всех. Но ты все равно остерегайся. Тессио, держи пока своих людей в резерве, но пусть они шныряют по городу, вынюхивают, что происходит. Клеменца, как разберешься с Поли Гатто, давай своих людей сюда в дом и на территорию, на смену ребятам Тессио. Тессио, ты все-таки из больницы своих не забирай. Том, с утра первым делом начинай переговоры с Солоццо и Татталья по телефону либо через посредника. А ты, Майк, возьми завтра пару ребят Клеменцы, езжайте к Люке и дождитесь его или выясни, куда он запропастился, чертов сын. Ведь этот чокнутый, возможно, уже у самого горла Солоццо, если он слышал, что случилось. Никогда не поверю, чтобы он пошел против дона, что б там ни посулил ему Турок.
― Стоит ли так напрямую втягивать Майка? ― с неодобрением сказал Хейген.
― Ты прав, ― сказал Санни. ― Майк, все отменяется. Оставайся сидеть здесь на телефоне, тем более что это мне важней.
Майкл промолчал. Ему было неловко, даже стыдно, он заметил, с какими нарочито безучастными лицами сидят Клеменца и Тессио, наверняка пряча свое презрение к нему. Он снял трубку, набрал телефон Люки Брази и, прижав трубку к уху, стал слушать редкие гудки.
ГЛАВА 6
Питер Клеменца плохо спал в ту ночь. Он рано встал, сам собрал себе завтрак: стакан виноградной водки grappa, толстый ломоть генуэзской салями с краюхой свежего итальянского хлеба, который сыздавна и поныне поставляли к его столу прямо на дом. Запил все это горячим кофе из огромной, грубого фаянса кружки, плеснув туда же анисовой. Шаркая по дому в старом купальном халате и красных войлочных шлепанцах, он обдумывал предстоящую в этот день работу. Санни Корлеоне высказался ночью с предельной ясностью: Поли Гатто нужно немедленно убрать. Значит, сегодня.
Клеменца был озабочен. Не потому, что Гатто, его ставленник, оказался предателем. Это не могло возбудить сомнения насчет компетентности caporegime в подборе кадров. В конце концов, о Поли все было известно, и все говорило в его пользу. Родился в сицилийской семье, рос по соседству с детьми Корлеоне и даже с одним из сыновей дона учился вместе в школе. Шел по ступенькам служебной лестницы в положенном порядке. Был не единожды проверен и с честью выдержал испытания. И, когда полностью доказал, что годен, получил от семейства Корлеоне хорошую кормушку: проценты с ист-сайдского тотализатора и место в откупном списке профсоюзов. Клеменца подозревал, что Поли Гатто, вопреки строжайшему правилу, установленному в семействе Корлеоне, на свой страх и риск подрабатывает на стороне поборами, ― но в глазах Клеменцы это только поднимало ему цену. Такое пренебрежение к порядкам считалось свидетельством отваги, отчаянности ― так горячий породистый конек норовит сбросить с себя узду.
И притом Поли завязывал отношения с обираемыми, никому не причиняя беспокойства. Подготавливался со скрупулезной тщательностью, осуществлял с минимальными шероховатостями и издержками ― пострадавших практически не бывало, а в результате ― три тысячи долларов по платежному списку от пошивочного центра в Манхаттане плюс небольшой приварок от посудной фабрики в глухом районе Бруклина.
В конце концов, молодому человеку, конечно, требуется больше на карманные расходы. Все это было в порядке вещей. Кто мог бы предвидеть, что Поли Гатто продаст?
Нет, нынче утром Клеменцу волновала именно кадровая проблема. Убрать Поли Гатто было частью будничной, отработанной процедуры. Загвоздка для caporegime состояла в том, кем заменить Гатто в организации. Для рядового, «шестерки», это существенное повышение по службе, к такого рода делам нужно подходить серьезно. Выбрать не слюнтяя и не размазню. Надежного ― такого, чтобы, если попадется в руки полиции, держал язык за зубами, ― беззаветно приверженного сицилийской omerta, закону о молчании. И еще проблема ― какое вознаграждение положить ему за новые обязанности? Сколько раз говорено дону, выдвиженцам из «шестерок» платить следует больше, телохранитель, когда начинается заваруха, первым попадает на линию огня, но дон все отмалчивался. Возможно, будь Поли менее стеснен в деньгах, он не поддался бы посулам коварного Турка.
В конце концов Клеменца свел свой список к трем возможным кандидатурам. Первым значился сборщик податей с чернокожих «банкиров» ― содержателей подпольной лотереи в Гарлеме, здоровенный дядя с медвежьими ухватками и медвежьей силищи, наделенный притом недюжинным обаянием и уменьем как ладить с людьми, так и, в случае надобности, держать их в страхе. И все-таки, пораскинув с полчаса умом, Клеменца вычеркнул его имя. Слишком уж он легко сходился с черными, что выдавало определенный изъян в складе личности. К тому же и заменить его на теперешней должности было бы непросто.
Второе имя ― на нем Клеменца совсем уж было остановился по должном размышлении ― принадлежало старательному трудяге, который с усердием верой и правдой служил организации. Взимал с ростовщиков, орудующих с дозволения семейства в Манхаттане, не поступившие в срок отчисления. Начинал когда-то посыльным у букмекера. Однако для столь значительного повышения еще, пожалуй, не созрел.
В конечном счете Клеменца остановил свой выбор на Рокко Лампоне. Рокко служил семейству Корлеоне недолго, но уже успел выдвинуться. Он воевал в Африке, был ранен и в 1943 году демобилизовался. Молодых в те дни не хватало, и Клеменца, невзирая на увечья Лампоне, который к тому же сильно прихрамывал при ходьбе, все-таки взял его. Использовал для контактов в пошивочном центре и в Управлении по регулированию цен, где сидели чиновники, ведающие распределением продовольственных карточек. После чего на Лампоне легла обязанность всецело обеспечивать беспрепятственное прохождение товара по этим двум каналам на черный рынок. Клеменце он больше всего пришелся по душе своим здравомыслием. Умел понять, что незачем лезть на рожон и прибегать к серьезным мерам там, где есть возможность откупиться крупным штрафом или же сроком в полгода ― сущие мелочи в сравнении с тем, что будет заработано. Правильно рассудил, что в данном конкретном случае прибыльнее легонько пригрозить, чем пережать. Действовал как бы под сурдинку, а именно это и требовалось в подобного рода деле.
