Делегатов встречали сначала на промежуточной явке — в Лейпциге или в Париже. Некоторых делегатов полиция перехватила еще до того, как они достигли границы. Среди прибывших на конференцию были только два меньшевика-партийца — между тем они преобладали в ряде городов, ни одного впередовца, о которых и на конференции говорили, что они ведут «антиликвидаторскую» работу. Но Ленин убедил делегатов в том, что и это весьма малопредставительное собрание может вывести, наконец, партию из тупика. «Заурядное совещание сравнительно молодых большевистских практиков» (по определению Г.Е.Зиновьева[192]) было объявлено всероссийской и общепартийной конференцией, а ее резолюции — обязательными для всех социал-демократов.
Обосновывая после конференции необходимость раскола, Ленин заявил, что фактически уже существуют две партии. Этот тезис вызвал бурю негодования, причем не только среди так называемых ликвидаторов. Противники конференции сравнивали политику Ленина с цезаризмом (Д.З.Мануильский), называли его новым злейшим врагом партии (X.Рапопорт), обвиняли в экспроприации имени партии (М.Либер) и т. д. Как сообщал из Парижа агент охранки Бряндинский, Ленин, слушая их выступления, хохотал[193]. Критика, которую он, конечно, предвидел, казалась ему несопоставимой с выгодами от конференции. Ведь конференция потребовала от членов партии разъяснять, что без нового подъема революционного движения невозможно никакое улучшение положения рабочих, и, следовательно, всякий, кто хочет такого улучшения, должен бороться за новую революцию.
Меньше, чем через три месяца после того, как делегаты Пражской конференции покинули Народный дом чешских социал-демократов, этот прогноз как будто бы нашел подтверждение в стачках протеста против расстрела рабочих на Ленских золотых приисках. Расстрел, как считал Ленин, обнаружил неисправимость царского режима. Если в 1911 г. в политических стачках участвовало 8 тысяч рабочих, то только в апреле 1912 г. — не менее 300 тысяч[194].
Но и руководители департамента полиции имели основание полагать, что продвинулись вперед в борьбе с революционной опасностью, так как сумели провести на ленинскую конференцию двух своих агентов. Один из них — сверх всяких ожиданий — стал членом избранного на конференции ЦК РСДРП. Это и был Малиновский.
Ставку делали, впрочем, сразу на нескольких, и в том, что одним из делегатов оказался Малиновский, едва ли не главную роль сыграл «Его Величество случай». Московский комитет РСДРП давно не существовал, как и общегородская организация, рабочие кружки были деморализованы отсутствием литературы, средств и интеллигенции. Восстановить комитет поручили бежавшему из Нарымского края «ярому ленинцу» Голощекину (Филиппу). 2 декабря 1911 г. он прибыл в Москву. Связаться с кружками ему не удалось. Ничего не оставалось, как обратиться к легальным организациям; их активисты, до сих пор бездействовавшие, охотно согласились сформировать «руководящий коллектив». Так появился новый «Московский комитет», в который вошли 5 человек, в том числе Голощекин и его помощница В. Н.Лобова, тут же избранные делегатами конференции.
Но Лобова из-за болезни мужа поехать не смогла, и оба мандата вручила Голощекину с правом передать один из них кому-либо из авторитетных большевиков, проживавших за границей. 21 декабря Голощекин выехал из Москвы и, миновав границу, направился в Париж. Его сопровождал присоединившийся к нему в Двинске Бряндинский. Однако Бряндинскому — агенту московской охранки с 1909 г. — не доверял отвечавший за доставку делегатов Пятницкий; заподозрила его и Крупская. Место проведения конференции от него скрыли[195], и второй московский мандат Голощекин передал в Париже Зиновьеву. С приездом в Прагу они задержались, так как, опасаясь слежки, решили добираться до Праги кружным путем — через Тулон, покупая билеты каждый раз лишь до промежуточных станций[196].
Между тем Ленин, предположив, что делегат от Москвы провалился, но не считая возможным начинать конференцию без представителя московской организации, поручил Пятницкому обеспечить избрание нового делегата. С этой целью в Москву был послан большевик-эмигрант Лазарь Зеликсон; приехав 2 января 1912 г., он сумел связаться с Лобовой и организовать получение мандата от нескольких профсоюзов, а затем и от МК для Малиновского. Кандидатуру его предложила Лобова[197].
Год спустя, когда Малиновский был уже депутатом IV Государственной думы, а Лобова — секретарем группы депутатов-большевиков, она писала в ссылку московскому знакомому С.Филлеру: «А ведь мы с Вами до некоторой части причастны к его избранию. Помните? Недурно ведь вышло»[198]. Для Малиновского в тот момент предложение отправляться на ленинскую конференцию было полной неожиданностью, сначала он отказывался (или делал вид, что отказывается), говорил, что мало знает подполье, не бывал па партийных собраниях (это соответствовало действительности) и не сможет ничего сказать делегатам конференции о положении московской нелегальной организации. Долгое время он даже думал, что Лобова выдвинула его кандидатуру потому, что сама была агентом охранки, так как дать согласие участвовать в конференции потребовал от него и Заварзин.
Поставив охранку в известность о своем избрании и получив надлежащие инструкции, он выехал из Москвы — якобы для того, чтобы навестить больного брата в Польше (о чем Поляков донес 13 января 1912 г.). Отпуск с работы устроил ему Г.М.Кржижановский. С дороги он послал две телеграммы: одну в Москву, Лобовой («еду благополучно»), другую в Лейпциг, куда была назначена ему явка, с просьбой не открывать конференцию до его приезда[199]. Но конференция начала работу еще 5 (18) января, как только явились, наконец, два делегата с московскими мандатами — Голощекин и Зиновьев. По свидетельству А.С.Романова — еще одного агента охранки, проникшего на конференцию (и тоже с опозданием), Малиновский прибыл, когда она шла к концу[200]; это подтверждается отсутствием записей его выступлений в сохранившейся части протоколов конференции, недостает как раз протоколов последних заседаний, проходивших 13(26)-17(30) января, когда он выступал.
Малиновский должен был, во-первых, сообщить охранке, где проходит конференция (что он, по его словам, не сделал, а может быть, просто не успел) и, во-вторых, обратить на себя внимание, произвести впечатление на Ленина и окружавших его лиц и войти к ним в доверие[201]. Делегат конференции А.К.Воронский вспоминал, как Малиновский «часто вертелся около Ленина, Зиновьева и Каменева, на заседаниях усердно им поддакивал, доводил до крайности их положения»[202]. Это несколько шаржированное описание соответствует той задаче, какую стремился решить Малиновский, но не вносит еще полной ясности в вопрос о причинах столь быстрого и явного успеха: Малиновского избрали членом ЦК партии, несмотря на то, что основные решения конференции были приняты в его отсутствие. Судить о содержании его речей в последние дни конференции и о том, как они воспринимались, мы можем только по воспоминаниям делегатов, а они во многом расходятся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
