Малиновский не мог бы пройти ни в ЦК, ни в Государственную думу от нашей партии, если бы не изобразил из себя горячего и убежденного большевика, «собственным опытом» изведавшего всю опасность ликвидаторства в своей долгой легальной работе»[225].
Сработали в конечном счете два фактора, определившие доверие делегатов к Малиновскому, — реальная его популярность, заслуженная прежде всего работой в Петербурге в 1906–1909 гг., и эволюция взглядов, о которой он заявил на конференции. Никто не мог предположить, что объяснение мотивов его перехода на сторону большевиков заранее отрепетировано под руководством опытного наставника из московской охранки. Но пригодилась и былая слава нефракционного социал-демократа, импонировавшая двум делегатам-плехановцам — Я.Д.Зевину и Д.М.Шварцману; Малиновский убеждал их не колебаться, но делал это, как пишет Зиновьев, «с большим тактом»[226].
В результате усилий Ленина изменился привычный облик Центрального Комитета, была отброшена традиция выбирать в ЦК только достаточно опытных партийцев-интеллигентов, главным образом, партийных публицистов. Г1а сей раз в ЦК избрали и таких «молодых, рядовых работников», которые, как самокритично выразился Орджоникидзе, «стояли ниже… Малиновского, по крайней мере, по выступлениям». Трое — Малиновский, Шварцман и кооптированный в ЦК заочно Белостоцкий — были рабочими. Когда Орджоникидзе усомнился в том, что сам он до-стоен «заседать наряду с Ильичом», Ленин нашел убедительный для него аргумент: «Вы думаете, что из интеллигенции выйдет толк? А поезжайте, соберите, каждый из вас, хотя бы по десятку рабочих, организуйте, и это будет большое дело». Членам ЦК надлежало, таким образом, быть прежде всего организаторами. Масштабы их деятельности после развала 1907–1911 гг., судя по изложению ленинской мысли в воспоминаниях Орджоникидзе, представлялись Ленину еще довольно скромными («по десятку рабочих»). Все, кроме будущего депутата Малиновского, должны были вести жизнь подпольщиков, профессиональных революционеров, не отступая от ленинской модели партии, — с поправками на «легальные возможности», о которых было сказано выше.
Выступая на заключительном заседании конференции, Ленин выразил радость в связи с тем, что рабочие, опекавшиеся раньше интеллигенцией, выросли и сумели взять партийную работу в свои руки[227]. У делегатов-рабочих эта откровенная лесть нашла благодарный отклик. Завершение конференции отметили пирушкой, делегаты усердно опорожняли бутылки; питерский делегат Залуцкий твердил, подвыпив, что он чистокровный пролетарий и не допустит интеллигенции издеваться над ним…[228].
Впервые собравшийся новый ЦК поручил Малиновскому вместе с Голощекиным и Орджоникидзе организовать возвращение делегатов в Россию. Лично ему было рекомендовано держаться до выборов в Думу «архиосторожно»[229].
…В тот год два во многом противоположных по своей направленности события — торжества в честь 100-летия Отечественной войны 1812 года и выборы в IV Государственную думу — одно за другим поглотили внимание жителей Москвы. Общее между ними все же имелось — и там и там шла «борьба за массы». От первого события Малиновский остался в стороне, соблюдая рекомендованную «архиосторожность», хотя Москву изредка посещал, так как там по-прежнему находилась его семья, да и с ротмистром Ивановым нужно было встречаться. Зато покровители Малиновского имели к московским торжествам самое прямое отношение.
Официальная подготовка к юбилею началась давно, еще в первые годы царствования Николая II. Расчет был на то, что подъем патриотических чувств укрепит престиж самодержавия; намеченные празднества (25 и 26 августа на Бородинском поле, с 27 по 30 — в Москве) должны были проходить от начала до конца в присутствии царского семейства. Ожидалось большое стечение любопытствующих — до 100 тыс. человек, говорили об «историческом примирении царя с Москвой» после бесславного начала царствования, ознаменованного Ходынкой, и декабрьского восстания 1905 г.
За проведение торжеств отвечал московский губернатор B. Ф.Джунковский, за безопасность царя — высшие чины Министерства внутренних дел. Все они — министр А.А.Макаров, директор департамента полиции С. П. Белецкий, вице-директор C. Е. Виссарионов — заблаговременно приехали в Москву. По долгу службы они, конечно, знали, что надеяться на всеобщий энтузиазм по случаю юбилея не приходится. Во всяком случае нереально было думать, что напоминанием о народном подвиге столетней давности удастся вытеснить из сознания по крайней мере рабочих боль и гнев, вызванные кровавым подавлением стачки на Ленских приисках. Макаров не мог не знать о возмущении его ответом на запрос в Думе по поводу расстрела: «Так было, и так будет впредь!» Газеты, кроме правых, писали о предстоящем событии в Москве и губернии сдержанно, левые с иронией сообщали об участии в празднествах «потешных» — ученической военизированной организации, субсидируемой правительством, и обращали внимание на громадные затраты — в сравнении с по-прежнему мизерными, по их мнению, ассигнованиями на народное просвещение и здравоохранение[230].
Впрочем, о том же — о «расхищении времени и средств» ради «искусственного взбадривания общества» писали и скептически настроенные консерваторы, например, ведущий публицист «Нового времени» М.О.Меньшиков. Предстоящие торжества Меньшиков называл «комедией, которая едва ли кого обманет», она не заменит «действительных успехов власти»[231].
Ответственные за организацию торжеств оказались на высоте. Особенно много сил вложил в это дело губернатор Джунковский, подробно описавший впоследствии свои труды по благоустройству района сражения и сами торжества. В распоряжение губернатора выделили роту саперов и арестантов из московских тюрем. 18 августа он переехал в Бородино со всей своей канцелярией.
Результаты его усилий, учитывая сжатые сроки, были впечатляющими. Именно тогда были установлены памятники героям Отечественной войны, реставрированы укрепления — Шевардин-ский редут и Семеновские флеши, открыт Бородинский музей. Понадобилось не только привести в образцовый порядок Бородинское поле, но и построить шоссе и временную железнодорожную ветку с платформой и павильоном для стоянки императорских поездов, перестроить станцию Бородино, отремонтировать ведущие к историческим местам дороги, соорудить новые мосты.
До одной из дорог, впрочем, руки не дошли, и когда прибывший на торжества Николай II пожелал совершить поездку верхом на Утицкий курган, сопровождавший его Джунковский предупредил, что дорога после прошедшего ливня будет «отчаянная»; пришлось все время объезжать громадные рытвины и ямы, наполненные водой. Несмотря на это, царь был очень доволен и благодарил Джунковского за то, что увидал, наконец, «настоящую российскую деревенскую дорогу», о которых, по его признанию, он знал до сих пор только по рассказам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
