шагом пошел вдоль улицы Забайкальских партизан к центру города.
Ботинки блестели в тусклом свете редких фонарей, мокрые брючины перекрутились и прилипли к ноге. Ветер стих, где-то во дворе тоскливо завыла собака. На улице никого не было. Уже совсем стемнело. Дома «всматривались» в надвигающуюся ночь желтыми окнами. Мимо проехало несколько машин с включенными фарами.
– Парень, тебе куда? – сквозь рокот мотора и шелест покрышек по мокрому асфальту послышался хриплый густой бас.
– Я сам.
Не оборачиваясь, Егор махнул рукой, давая знак, чтобы тот проезжал мимо.
– Много не возьму, домой еду.
Егор не ответил.
– Как хочешь, топай кандебобером.
Мотор взревел и «копейка» со светящимися шашечками на крыше отъехала от тротуара. На мокром кузове растеклись блики от фонарей, за колесами потянулся фонтанчик из брызг. Тусклая подсветка освещала сырой номер, на котором вместо цифр, как положено черным по белому аккуратно было выведено «Богдан». Словно пораженный молнией, Егор остановился, впился взглядом в силуэт шофера. «Как я сразу не догадался?», – с удивлением и ощущением нереальности подумал он. Машина удалялась, и под очередным фонарем, осветившим салон «жигулей», Егор увидел повернутую на сто восемьдесят градусов голову Богдана. Таксист – инвалид смотрел на него. Даже показалось, что подмигнул. Неприятный мороз прошелся по спине, руки покрылись мурашками. Он уже не мог придумать оправданий, панический ужас вверг в оцепенение. Егор смотрел вслед тонущим в ночи двум огонькам, отбрасывающим красные стрелы на мокрый асфальт, и не мог отвести взгляда. В голове звучало, словно заевшая пластинка: «Кандебобером», «кандебобером».
В этот раз он не сразу сбросил оцепенение. Стоял и смотрел в сырую темноту, и все пытался понять. Тусклые фонари по дуге аркой очерчивали воображаемый тоннель. Егор не знал, сколько времени прошло, прежде чем мир ожил. В задумчивости он, наконец, сдвинулся с места и побрел по тротуару. Мысли кружили в беспорядке. Он не чувствовал себя целым. «Что это было?» – спрашивал у себя и не мог ответить. Он шел, а ответы так и не приходили в голову. Наконец, Егор решил сыграть под дурачка и спросил у себя, растягивая рот в идиотской ухмылке, «А правда ли был Богдана. Слышал ли его голос и видел ли этот номер?». Обмануть себя не удалось, вопрос вверг его в ужас. Егор встрепенулся, сунул руки в карманы куртки и широким шагом пошел домой.
Он торопится по пустынному парку, перебегает от одного островка света к другому. Под ногами шуршат листья, асфальт блестит от дождя. Пахнет тленом. Сырые ветви сплетаются вокруг желтых светляков в гнезда. В кустах крадется туман и чем глубже Егор заходит в парк, тем гуще становится дымка и выше поднимается к ветвям. Белое брюхо тут как тут, парит над головой, только плавники шевелятся сильнее, чем обычно. Едва не задевает деревья, изгибается. Отсвечивает, каким-то трупным светом. Сизое полупрозрачное облачко вырывается у Егора изо рта. Он замечает, как на границе света и тьмы шевелятся тени. Они тащатся за ним, перебегают от дерева к дереву. Осторожно и беззвучно. Егор не может различить, кто прячется во мраке, но чувствует, что это не к добру. Одна тень отделилась от черноты, словно густая капля чернила с кончика пера. Егор замечает, вздрагивает и поворачивает голову. Скрючившись вопросительным знаком в своем строгом сером платье, с тугим пучком на затылке, босиком, задирая колени, поджав к груди руки, как кролик, пожилая женщина то ли бежит, то ли скачет на месте. «Господи, – думает Егор, – как же она без костыля». Заметила, что слишком вышла на свет, ныряет в темноту. С другой стороны за кустами шуршит листва, шорох не прекращается, как будто кто-то идет в нескольких метрах от него там, в слепой черноте. Егор вспоминает, что этот шорох слышит давно, как только оказался в парке, только он был тише, а сейчас он приблизился. В какой-то момент замечает странный согбенный силуэт, похоже, кто-то тащит за спиной рюкзак, свет едва успевает коснуться контура. Из рюкзака торчат ноги. Силуэт снова исчезает во тьме. «Кокушкин!?», – в трепетном ужасе думает Егор и замечает, что не идет, а уже бежит. Шорохи не отстают, не отстают ни на шаг, они движутся за ним, как привязанные. И Егор понимает, что от них не убежать. Они только ждут, когда он окажется в темноте, когда расстояние между фонарями будет достаточным, чтобы тени с обеих сторон дорожки сомкнулась. Омертвевшие деревья тянуться к нему своими корявыми сучковатыми ветками, чтобы сцапать и уволочь под мокрую землю. Страх противной слабостью разливается по телу, ноги отказываются слушать. Кажется, что ветви удлиняются, их становится больше, все сильнее черкают лучистые фонари, света становится меньше. Впереди у дальнего фонаря в пучке болезненно-желтого света, прямо под воронкой плафона, на четвереньках стоит тощий человек и нюхает бордюр. Он замечает приблизившегося Егора и быстро исчезает в темноте. Мелькают длинные, как у крысы усы. «Сивков», – в голове Егора взрывается жуткая догадка, и он на мгновение пораженный останавливается. Затем снова торопится. В окружении призраков пересекает парк, превратившийся в дремучий лес. Деревьям нет конца. Егор задыхается, хрипы вырываются из легких. Холодный воздух обжигает горло. Сердце бухает в груди и перекрывает звук шагов. Гигантская рыба, вернее ее брюхо гребет плавниками по воздуху. Она опустилась низко и видна ее чешуя. Тускло поблескивает в свете фонарей. Тело величественно изгибается. Легкие завихрения тумана остаются за ней. Сердце все сильнее стучит в ушах и в груди. Кажется, весь мир содрогается под его молотом.
Егор бежит по темной улице, а шорох тянется за ним, как шлейф из опавших листьев. Наконец, парк закончился. Егор словно вынырнул из глубины в другой мир. Он это почувствовал явственно, всем телом. Желтые оконца, задернутые занавесками, равнодушно взирали на припозднившегося путника. Двухэтажные, трехэтажные приземистые мещанские дома с двускатными железными крышами, чердаками и трубами черными силуэтами пропечатались на темном беззвездном небе. На этой улице фонарей нет.
Егор споткнулся о нижнюю ступень крыльца, выступающую на тротуар. Чтобы удержать равновесие, сделал большой шаг, согнулся и взмахнул руками. Послышался плеск – наступил в лужу. Большими шагами, задирая ноги, как цапля, подался влево. Восприятие путалось, казалось, что все с ним происходит не на самом деле. Полусон, полуявь, он не доверял ощущениям. Мир казался зыбким, в любую секунду способный трансформироваться в иную реальность. Егора немного повело, желтые глаза домов качнулись.
В кармане куртки зазвонил телефон: «Нету на почте у них ямщика, значит нам туда дорога…». Из всего происходящего только громкая мелодия «Агаты Кристи», которую Егор установил на вызов месяц назад, казалась чем-то настоящим. Он торопливо полез в карман, пальцы зашарили внутри, но
