им попадалось все кроме телефона: ключи, зажигалка, несколько саморезов, помятая пачка жвачки, спичка. Тем временем динамик надрывался «… облака в небо спрятались, звезды пьяные смотрят вниз…». Егор не сразу вспомнил, что в углу кармана дырка, которую он все никак не зачинит. «Черные сказки, белые сны на ночь поют нам большие деревья…». Большой и указательный палец протолкнулись в брешь. Левой рукой снизу через подкладку Егор нащупал гладкий корпус телефона и вложил в три протиснувшихся пальца. «А ночью по лесу идет сатана и собирает свежие души». Ухватил мобильник, дернул. Боялся, что связь в любой момент прервется и спасительная нить лопнет. Уткнувшись в ткань, телефон выскользнул из пальцев. «Новую кровь получила она и тебя она получит, и тебя она получит». Вспыхнувшая злоба заставила Егора с остервенением снова левой рукой схватить телефон, пальцам правой разорвать подкладку и просунуть пятерню. Уверенно обхватив мобильник, с сильным желанием раздавить его он дернул руку вверх. Долю секунды подкладка сопротивлялась, послышался треск ткани и Егор, наконец, достал старую «Нокиа». Прикусив от злости язык, продолжая стискивать телефон, нажал на кнопку соединения. Прижал к уху:
– Алло, – пересохшие губы с трудом разлепились. Егор не узнал свой голос. Он звучал надтреснуто, сухо.
В динамике слышалась приглушенная музыка, голоса, хохот. – Алло! Алло! – Ему никто не отвечает. Егор подумал, что кто-то случайно набрал его номер и вовсе не желает с ним говорить. Телефон так и будет, пока не кончатся батареи подслушивать и транслировать ему в ухо другую неразборчивую жизнь. Отчаянно захотелось услышать человеческий голос, обращенный к нему, вцепиться в него, увериться, что он не последний живой в этой тьме – тьмущей с пустыми домами, населенной призраками. Веселые голоса, доносившиеся неизвестно откуда, может и не из этого города вовсе, приободряли, казалось там свет и веселье.
– Егор, здорово! – послышалось в самое ухо.
– Миха, ты? – Егор вовсе не узнал голос, он сказал наобум, первое имя, которое пришло в голову. Голос звучал чужим, ненастоящим, словно и вовсе не принадлежал человеку.
– Ну, а кто? Давай подгребай ко мне. Мы тут: я, Михеич, Вован, Стасик. Сейчас Колян подвалит, пиво квасим. Мимо палатки будешь проходить, возьми сигарет. Стас, – голос стал тише, – тебе каких? Сейчас Егор подойдет, он купит. – «Кэмэл», – послышался другой голос. – «Кэмэла» пачку возьми и все. Пивасик есть.
– Хорошо, – Егор шумно сглотнул. – Сейчас буду.
– Давай, старичок, жду.
– Лады, – В трубке послышались гудки, а Егор все продолжал прижимать ее к уху. Наконец, поняв, что больше ничего не дождется, медленно опустил руку и огляделся. В нем росла уверенность, что призраков больше не появится. Декорации остались прежними, менялась атмосфера и настроение. Свет в окнах стал ярче, стекла прозрачнее, слух улавливал тихие отголоски жизни за полуметровыми стенами. Отрывки разговоров, голоса дикторов из приемников, ритмичная музыка откуда-то из-за домов, далекий гул машин, звон посуды. Из форточки первого этажа на тротуар, кувыркаясь, полетел окурок. Егор заметил на узком балкончике темную фигуру. Человек стоял неподвижно, прислонившись к стене, и явно наблюдал за ним. Из-за поворота тремястами метрами дальше выехала машина и ослепила его фарами. Сбросив оцепенение, жмурясь, Егор зашагал по тротуару. Левая нога промокла, он все-таки черпнул холодной воды из лужи, но заметил это только сейчас.
Они пили, курили и ржали, как полковые жеребцы. Скабрезничали, рассказывали про женщин, снова пили и снова курили. Казалось, кто похабнее себя ведет и говорит, тот круче. «Черт побери, – думал Егор, – дались мне эти старики, старухи. Надо возвращаться скорее в пожарку, не то с мумиями весь кончусь. Вот где жизнь, вот где люди. С ними я не стухну и мхом не покроюсь. Надо отвязываться от дедков и бабусек, и чем быстрее, тем лучше. Главное не залететь. Не дать повода Червяку с Маркровной кляузничать на меня Алексееву. А может к психиатру с пузырем подкатить? Хотя нет, он не возьмет. Взгляд у него, сволочной, бляха муха. За это же и вздрючит. Да и вообще, незачем перед ним унижаться. Еще месяц и баста. Хватит с меня. А то, кажись, уже к земле пригибать стало».
– Как там твое старичье? – по плечу хлопнул Женька, – дай сигаретку.
– Замучили они меня, – Егор достал пачку. – Свихнусь скоро. Никогда бы не подумал, что с ними так сложно.
– Сколько тебе еще париться?
– Месяц.
– Вот это да. – Женька присвистнул и мотнул головой. – Ты держись. Главный место за тобой держит. Этот придурок Алексеев все мутит. Я тут слышал Муслимов по телефону с ним балакал. Спрашивал, нельзя ли тебя пораньше из ссылки дернуть.
– И что? – у Егора в груди шевельнулась надежда.
– Говорит, пожарных мало, случись три пожара одновременно и тушить некому будет. Говорит, город сгореть может. Я так понял, тот уперся. Из разговора догадался, точно ничего не слышал, сам понимаешь. Говорит твой психиатр, типа, что на одном Нагибине пожарка держится? Главный сказал, в том числе и на нем. Короче, недовольный он был. Сказал, что в случае чего ответственность ляжет на него, ну, сам понимаешь на Алексеева.
Козуб замолчал, затянулся и выпустил облако дыма.
– А дальше что?
– Да ничего. Муслим трубу бросил. Я пошел в дежурку. Да, ты, старик, не дрейфь, потерпи малость и все встанет на свои места. Парни тебя ждут, никто слова не сказал, когда бабку привалило. На твоем месте никто бы не полез. Слишком много огня, весь потолок горел, балки горели, пол горел, все горело. Если чего, не вини себя.
– Я и не виню. – Егор лукавил. С некоторых пор его глодало сомнение. Все задавался вопросом, хватило бы ему тех секунд, что он пялился на сгорающую заживо старуху, чтобы спасти ее. И все больше склонялся к мнению, что, наверное, да.
– Мы с Толяном поговорили, сам понимаешь, объяснили что почем, Женька склонил голову, прищурил по ухарски глаз и пыхнул дымом.
– С ним до сих пор никто в смену не хочет вставать. Это ведь, по сути, из-за него тебя хапнули. Кто его за язык тянул, кто просил писать в рапорте, что ты вступорился. Ты ведь не вступорился, ты просто принимал решение. Так ведь? С любым может случиться, что теперь? Стукач это плохо. Не верю я ему. Сколько раз с тобой тушили, ты все делал как надо, а тут вдруг вступорился. С чего бы это. Кто Толяну поверит? Ну, если только Алексеев. Сдается мне, что у него интерес какой-то есть. Может, как у ментов, палки зарабатывает? Спускают ему сверху по разнорядке в год пятерых в дурку сплавить. Им ведь как? Чем больше больных, тем больше бабок. За каждого с бюджета отстегивают, сам понимаешь.
– Да брось ты, – отмахнулся Егор, сделал последнюю тяжку
