Он все же попытался. Сказал насколько мог убедительнее:
– Леший, ну с чего ты взял…
– Вася… – досадливо поморщился Леший, – ну, что ты… Ты ж умный мужик, я к тебе отношусь со всей серьезностью… Что ж ты мне дитятко невинное строишь… Ты еще скажи, что ты здесь в этой хате, вообще человек случайный. Пошел по грибы, заблудился, забрел в деревню, и Водяной тебя по доброте душевной приютил… Или ты на ходу успел какую-нибудь лабуду придумать? Время у нас вообще-то еще есть, давай, излагай кратенько, интересно будет послушать и мне, и ребятишкам, и Маиче Петровичу, человеку пожившему…
Смолин удрученно молчал. Он прекрасно понимал, что настоящая его история выглядела бы дешевой сказочкой… да пожалуй, и любая другая тоже. Как-никак шестьдесят кило золота. Тут не поверишь ничему, кроме того, что сам себе в лешачью башку втемяшил…
– Ну так как? – полюбопытствовал Леший.
– Все равно ведь не поверишь, – хмуро сказал Смолин.
– Не поверю, – кивнул Леший, – а потому не унижай ты себя в моих глазах и не пробуй даже втюхать какую-нибудь сказочку… Ну проиграл – так проиграл. Давай уж, рассказывай, где вы золотишко отыскали, где оно сейчас заховано, куда Водяной подался. И все такое прочее. Давай, не серди меня сверх меры, вам же лучше…
– Да с чего ты взял…
– Да вот с того, милый… – сказал Леший о усмешечкой, поднимая над столом за рукав смолинскую гимнастерку со звякнувшими друг о друга орденом и знаком. – Врать не буду – о чем ты с бабкой толковал, мы не слышали, поздно нагрянули… но видеть видели вашу душевную беседу. Я так понимаю, ты в виде привидения ей объявился? Как в детской сказочке про медведя? «Старуха, отдай мою лапу!» Умно, Вася, умно, ах, как я тебе аплодирую, а заодно бью себя кулаком по дурацкой голове – ну почему не я до привидения додумался!? Ты, конечно, не знаешь, но лет десять назад один придурок с приятелями бабку взялись раскаленной кочергой упрашивать. Идиоты форменные… Она ж, во-первых, сумасшедшая напрочь, во-вторых, верующая со страшной силой, ее хоть на костре жги, как ту французскую девицу… Короче, пара шрамов у бабки наверняка осталась, но ничегошеньки они не узнали, а один вдобавок еще и от бабки какой-то железной и острой домашней утварью в рожу получил – улучила момент божья старушенция, от души вмазала… Ну вот, а ты, значит, придумал подходец… Умно. Уважаю и завидую… Что сказала бабуля?
– Да сущую ерунду, – сказал Смолин. – Назад в могилку гнала, вот и все.
– Врет, – сказал Маича бесстрастно. – Рожа у него, когда уходил от бабки, от радости светилась, как прожектор…
– Да и я в бинокль видел, Вася, как ты сиял, словно новенький полтинник, – сказал Леший. – Так что придется уж со всей откровенностью…
– Дядя Савва… – нерешительно протянул один из молодцов, черт его ведает, Пашенька или Петенька, тот, что с наганом. – А может, с девки начнем? Она, точно тебе говорю, не такая упертая будет…
– Цыц, молодежь, – без всякого раздражения сказал Леший. – Ишь, заколыхалось в штанах на городскую… Петенька, пора бы соображать… Ну какой серьезный человек наподобие Васи девочку будет посвящать в такие секреты? У нее, подозреваю, в Васиной жизни совершенно другая функция… А впрочем… Идея неправильная, но общий ход мыслей, в общем, верный… – он еще раз встряхнул гимнастерку, присмотрелся к наградам в тусклом свете керосиновой лампы. – Вась, а Вась… Что-то эти цацки выглядят так, словно черт-те сколько в земле пролежали… Хотя сама гимнастерочка определенно в сундуке хранилась… Сокол ясный, уж не нашел ли ты заодно с кладом и могилку? Очень похоже…
– А какая разница? – пожал плечами Смолин.
– И действительно, какая? Давай лучше про золото… Где золотишко-то?
– Не знаю.
– Ох, Вася… – поморщился Леший, – ну кончай ты ломаться… А то вон Пашенька с Петенькой, которым невтерпеж, с девочкой баловать начнут незамысловато…
Смолин усмехнулся:
– А если я бесчувственный?
– Вполне возможно, – серьезно кивнул Леший. – Когда на кону аж четыре пудика золота, людишкам вроде нас с тобой на таких вот девочек наплевать… Ну, а в отношении себя самого ты тоже насквозь бесчувственный? Ты ж не упертая бабка Нюра, ты небедный городской житель, тебе пожить охота… Маича Петрович, объясни ты ему душевно, до чего может дойти фантазия представителя коренных народов Севера…
Эвенк заговорил, бесстрастно и негромко:
– Значит так, Вася. Берем ножичек, берем тоненькие прутики, берем спички, веревочки…
От того, что он говорил, у Смолина, честно говоря, по спине пополз холодный пот и под ложечкой как-то неприятно засосало.
– Вот же… – сплюнул Леший, когда Маича закончил описание крайне омерзительных процессов, – до чего только люди ни додумаются… А какой-нибудь городской интеллигент с бороденкой, молью побитой, увидит в телевизоре того же Маичу Петровича, умилится и думать начнет херню какую-нибудь: мол, вот оно, первозданное дите природы, хранитель изначальной житейской мудрости… А это дите вон что фантазирует… Человек все же – такая сволочь… Ты, Маича Петрович, не гляди обиженно, это я не в твой конкретный адрес, а о человечестве вообще, вместе взятом. Все мы сволочуги, и ты, и я, и Васька упрямый… Ну, Вась? Ты ж не хочешь, чтобы все это и многое другое и в самом деле с тобой проделали, а заодно и с девочкой? Больно ж будет…
– Ага, – сказал Смолин, – и как только ты узнаешь, что тебе хочется, жить нам на этом свете станет совершенно незачем…
– Да ладно тебе, – сказал Леший без улыбки. – Я, конечно, не подарок, но пораскинь ты мозгами: на кой мне черт два греха на душе? Покойников, Вася, на себя следует брать по исключительной необходимости, и никак иначе. В данном конкретном случае исключительной необходимости не просматривается… – он коротко хохотнул. – Скажу тебе правду: не в доброте дело… Кто тебя знает, какую подстраховочку ты там в городе оставил… Да и девочку искать начнут, коли она – пресса … Оставлю я вас жить не из доброты, а из голого расчета. Не хочу, чтобы мне потом на голову сваливались какие-нибудь городские черти и осложняли жизнь.
Смолин поморщился:
– А так тебе никто на голову не свалится?
– Может, и нет, – раздумчиво протянул Леший. – Есть некоторая разница, знаешь ли, между спросом за двух жмуриков и спросом за золото… Верно? Во втором варианте есть шанс проскользнуть между стебаных…
– И я тебе верить должен?
– А что, у тебя вариантов навалом? – осклабился Леший. – Приходится, милый, жизнь заставляет… Давай-ка мы быстренько просчитаем нюансики, как вы, городские, выражаетесь. Я тебя отпущу живым-здоровым вместе с девочкой и даже, может, горсточку крупки насыплю только в одном-единственном случае: если ты мне сейчас все выложишь, как на духу. И будете оба целехоньки, в товарном виде. А вот если вас начнем спрашивать тем макаром, про который так увлекательно толковал вольный сын тайги Маича Петрович… Тут уже совершенно другой расклад. Ты, конечно, все выложишь, вот только к тому времени будешь в столь непотребном виде, что на люди вас будет отпускать решительно невозможно. Сразу пойдут вопросы: кто ж вас, болезных, так изнахратил, где Васины яйца и девочкины уши? Почему в пальцах серьезный недочет, а глазик на ниточке висит? Милиция задергается… В общем, сам понимаешь, потрепанными вас выпускать будет уже нельзя. Придется… – он черкнул себя большим пальцем по горлу. – Риск есть, но что ж делать… Ежели вас заховать грамотно, то может и прокатить. Тут глушь, Вася, тут великих сыщиков нету, тут обычные менты, замотанные бытовухой по самое не могу… А твои городские корешки, которые у тебя, конечно же есть… Ну, рискнем. Что ж еще остается? – он глянул через плечо Смолина. – Барышня, милая, хорошая, ну хоть вы-то войдите в мое положение по извечной женской доброте… Я ж не зверь и не Чикатило, но – шестьдесят кило золота… Тут у любого мозги пойдут наперекосяк, и рука с ножичком не дрогнет… Оно вам надо? Вы уж Васю убедите не запираться, пока вас обоих на клочки резать не начали…
Смолин бросил беглый взгляд через плечо – Инга молчала, не в силах произнести ни слова, лицо у нее было совершенно белым от ужаса, решительно не вязавшегося со всей ее прежней шантарской жизнью, размеренной и безопасной.
– Ну, подождем малость, – сказал с пониманием Леший. – Сейчас барышня чуток переведет дух, говорить сможет и непременно начнет Васю уговаривать быть умным…
Стояла напряженная тишина. Мозги у Смолина работали в лихорадочном ритме. Уже многое можно было обдумать и просчитать.
Совершенно точно известен отрезок времени, в течение которого их с Ингой и пальцем не тронут, – пока Леший со стаей не убедятся, что Смолин им назвал правильное место. Это азбука… Вот только… Конкретного места, вроде крестика на пресловутых пиратских картах, в общем, и нет. Только название деревни. А тут уж возможны варианты. Бабка могла все же и обмануть. Золотишко могли лет двадцать назад выкопать. И наконец, сколько времени, если клад на месте, Леший будет его искать? Не день и не два. И все это время сидеть Смолину с Ингой в каком-нибудь подвале, откуда хрен выберешься, Леший – человек умный и обстоятельный, уж он-то наверняка придумает узилище, из которого не сбежишь. Смолин на его месте тоже бы придумал.
