– Это Икрам Юнусович?… Здравствуйте! – в трубке раздался совершенно незнакомый голос по тембру немолодого человека.
– Здравствуйте. А с кем я говорю? – Икрам удивился такому обращению, по отчеству. Во – первых для отчества он ещё слишком молод, а потом, после распада Союза в Узбекистане эта восточно-славянская традиция постепенно забывалась.
– Меня зовут Прохоров Юрий Михайлович. Нам с вами необходимо встретиться.
– Встретиться!.. Зачем? – Икрам ничего не понимал.
– Это не телефонный разговор, он касается вашего отца Юнуса Алимжановича.
– Отца!? А вы откуда его знаете? С ним что-то случилось?! – сердце Икрама тревожно заколотилось, хотя он звонил в Ташкент всего четыре дня назад, и с отцом было всё в порядке.
– Я не знаю, что сейчас с вашим отцом, надеюсь, он в добром здравии. Тут дело совсем в другом.
– Какое дело, и что вам надо от меня? – полунамёки неизвестного собеседника уже начали раздражать.
– Приходите завтра к двенадцати часам на Тверской бульвар. Знаете, это возле памятника Пушкину. Там в сквере на скамейке я вас буду ждать.
– Не понимаю, с какой стати я буду с вами встречаться, и вообще кто вы такой и откуда знаете моего отца? Я никогда не слышал, что у него есть знакомые в Москве с вашей фамилией.
– Приходите и всё узнаете. О вашем отце я расскажу очень много интересного, чего вы наверняка не знаете. До свидания, завтра в двенадцать возле памятника. Это рядом с метро Пушкинская, надеюсь не заблудитесь – в трубке послышались частые гудки.
Икрам не знал, что делать. Первым порывом было послать этого неведомого Прохорова куда подальше. Но его удивительная осведомлённость о именах и отчествах его и его отца говорила, что он действительно что-то знает об их жизни. Не выходивший из головы телефонный разговор даже потеснил тревожащие его мысли, навеянные недовольством тренера. Что же всё-таки этот тип может знать об отце, чего не знает он? Казалось, он знал всё, что положено сыну об отце. Что он родился и вырос в Ташкенте, закончил техникум, работал на текстильной фабрике. Отец являлся тихим человеком, примерным семьянином, его уважали. Вроде, вся жизнь его на виду, никаких тайн, тёмных пятен. Икрам, мучимый этими вопросами, уже не мог больше ни о чём думать, он плохо спал, и опять не лучшим образом выглядел на утренней тренировке по общефизической подготовке. Тем не менее, он подошёл к тренеру отпрашиваться на несколько часов, съездить в Москву. Немудрено, что просьба вызвала недовольство тренера:
– Что, неужто уже с девчонкой успел познакомиться? Учти, тебе сейчас не об этом думать надо.
– А он, может, хочет сразу с двух сторон Москву завоевать. И в футболе, и москвичку подцепить. Не одно, так другое выгорит, – предположил со смехом один из партнёров.
3
Москву Икрам совсем не знал и на станции метро «Пушкинская» вышел не к памятнику, а к ресторану «Макдональдс». Когда, наконец, оказался в нужном месте и огляделся, с одной из скамеек сквера поднялся человек на вид далеко за шестидесят лет, худой, с землистым лицом. Подойдя, он спросил?
– Икрам Юнусович? Я Прохоров. Очень приятно. Пойдёмте, присядем, а то, извините, мне долго на ногах… тяжело.
Они сели на скамью.
– А вы очень похожи на своего отца. Я знал его, когда ему было примерно столько же лет, сколько вам сейчас. Хотя, пожалуй, тогда он был даже помоложе. Вам сейчас сколько?
– Какое это имеет значение? – резко перебил Икрам. – Я отпросился ненадолго, у меня режим. Вы что-то хотели мне сообщить?
– А вы очень хорошо говорите по-русски. Разве у вас его ещё изучают? Вы же, наверное, школу-то уже в послесоветское время кончили?
– Я до четырнадцати лет жил ещё в СССР и ходил в русскую школу. Так, что же вы хотели мне сообщить?
Икрам уже явно выказывал нетерпения, в то время как его собеседник, напротив, как будто нарочно затягивал время.
– А почему вы не спрашиваете, как я вообще вас нашёл? Хотя, конечно, догадаться нетрудно. Сейчас ваше имя на устах у всех футбольных болельщиков. Как же, как же, смотрел по телевизору, как вы играете. Прекрасно. Если бы я не знал, что вы узбек, ей Богу решил бы, что вижу бразильского легионера. А тот гол-красавец, что вы «Зениту» забили, это просто потрясающе. Поздравляю, у вас настоящий талант и впереди, по всему, большое футбольное будущее. Кстати, я не в курсе, сколько сейчас платят игрокам основного состава вашей команды?
Икрам так взглянул на собеседника, что тот самопроизвольно поднял руки, как бы ища примирения. Одновременно он хитро засмеялся, так что его подбородок, старческий с дряблой обвисшей кожей, мелко задрожал.
– Извините ради Бога. Понимаю, у вас ограничено время, а я всё о постороннем… – старик вдруг закашлялся, достал платок, утёрся.
Икрам только сейчас обратил внимание, как жалко выглядит этот человек: платок, которым утирался – не первой свежести, брюки давно не глажены, пузырятся на коленях. Прохоров, наконец, прокашлялся, тяжело вздохнул и заговорил другим тоном. Он уже не изображал веселье, говорил, глядя в сторону:
– С вашим отцом мне пришлось общаться более тридцати лет назад в 1966 году. Тогда я работал следователем одной из районных прокуратур Ташкента. Вы, наверное, не знаете, что ваш отец проходил тогда по уголовному делу как соучастник… потом дело замяли.
– Что… как по уголовному!? – лицо Икрама выражало возмущение, он не верил ни одному слову этого морщинистого неопрятного старика.
– Не верите? Ну, зачем же мне врать. Не мудрено, что в вашей семье о том инциденте не вспоминали, тем более не ставили в известность детей.
– Погодите, погодите. Говорите, зачем вам врать, и всё же врёте. Отец, сорок девятого года рождения, в шестьдесят шестом ему было всего семнадцать, он тогда в техникуме учился.
– Тем не менее, он фигурировал в деле.
– Каком ещё деле?
– Деле о групповом изнасиловании.
– Чтооо! – не мог сдержать восклицания Икрам.
– Понимаю, вы об этом ничего не знаете, может даже не вы один в вашей семье. Наверняка и ваша мать ничего не знает. Когда она выходила замуж родные со стороны вашего отца вряд ли поставили её и её родственников в известность. Тем более, что дело не получило никакой огласки, его очень быстро замяли.
– Не верю я вам. У моих родственников никогда не было знакомых ни в милиции, ни в суде, и денег тоже, а без этого у нас ничего не замнут.
– А дело даже не в суде замяли, и не в прокуратуре. Его приказали замять из Москвы. Таких дел было не одно, а сразу несколько, одинаковых.
– Постойте, что вы такое говорите, при чём здесь Москва. Если уж в Ташкенте некому было помочь, то в Москве тем более. Что вы темните. Скажите конкретно, в чём виноват мой отец, и вообще, зачем вы мне всё это… не верю я вам.
Несмотря на возмущение, встать и уйти Икрам почему-то не смог. По всему «крючок», что закинул этот невзрачный бывший следователь оказался заглочен – молодой футболист несомненно заинтересовался, ему хотелось узнать, что же произошло в 1966 году.
– Москва, молодой человек, тогда была столицей великого и могучего Советского Союза, и когда Москва приказывала, Ташкент брал под козырёк. А замять все эти дела приказали по причине недопущения дальнейшей эскалации межнациональной напряжённости – огласки уж очень боялись в Кремле. Сейчас я вам всё объясню. Всё тогда началось, кстати, во время футбольного матча на стадионе «Пахтакор». Но чтобы вам объяснить понятнее надо предысторию рассказать. Вряд ли вы, узбекская молодёжь знаете всю правду о тех событиях. В 1966-м, как вы знаете, в Ташкенте случилось землетрясение, частично разрушившее город. Руководство страны приняло решение фактически отстроить его заново. Со всего Союза приехали всевозможные строители, много очень много людей и в основном славяне, русские, украинцы. Они возводили новые сейсмостойкие многоквартирные дома. И когда им стали предлагать квартиры в них же, многие соглашались оставаться в Ташкенте на постоянное жительство. Тёплый климат, фактически без зимы, обилие дешёвых фруктов, овощей. Люди не хотели возвращаться в свои холодные, плохо снабжаемые города и посёлки, где многие даже своего жилья не имели, а здесь им сразу же предлагали квартиры. Таким образом, создалась ситуация, когда процент узбеков в Ташкенте сталь быстро падать, а славян стремительно расти. По всей видимости, в Москве это инициировали специально, чтобы увеличить славянскую прослойку в Средней Азии. Вам об этом что-нибудь известно?
– Нет… первый раз слышу, – отрицательно мотнул головой Икрам. Про землетрясение я конечно знаю, но про то что вы… И какое отношение это имеет к моему отцу?
– Я вам обрисовываю тогдашнюю обстановку, чтобы вы не заподозрили меня в необъективности и поверили, что всё сказанное мною далее, тоже правда. В то, что я уже сказал, вы верите?
– Да… А почему бы нет? – не очень уверенно произнёс Икрам.
– Ну, так вот… Давайте пересядем. Вон скамейка освободилась, там солнышко, а то здесь тень. Я, знаете ли, в Ташкенте к теплу привык, в Москве даже летом для меня слишком прохладно.
