— Я соберу, — сказал Таннер, неохотно отодвигая стул.
— Я сам. — Болц принялся собирать бумаги. Его физиономия почему-то демонстрировала отвращение. Болц и Таннер достаточно компетентны, чтобы сложить документы в нужном порядке, думала я и не вмешивалась. Эмберги как ни в чем не бывало что-то строчил в своем блокноте.
Время шло, я сидела.
Иногда мне задавали вопросы. Но по большей части мужчины разговаривали между собой, как будто меня вообще не было в комнате.
В половине седьмого мы переместились в кабинет Маргарет. Я села к компьютеру и деактивировала режим ожидания. Через секунду вспыхнул экран, порадовав нас оранжево-синей конструкцией — изобретением Маргарет. Эмберги заглянул в свои записки и попросил открыть файл с данными по делу Бренды Степп, первой жертвы.
Я запросила данные, и программа тотчас нашла файл.
На экране появилось шесть таблиц, прилагающихся к делу. Болц, Эмберги и Таннер начали изучать данные, занесенные в оранжевые колонки таблиц. Прочитав страницу, они взглядами давали мне понять, чтобы я «листала» дальше.
На третьей странице открылась графа под названием «Одежда, телесные повреждения». В ней, помимо описания тела Бренды Степп со всеми кровоподтеками, огромными буквами значилось: «на шее — коричневый пояс из ткани».
Эмберги навис надо мной и стал водить пальцем по экрану.
Я открыла файл с отчетом, чтобы он убедился: после вскрытия я диктовала совсем другое — в отчете, что был отпечатан на бумаге, значилось: «вокруг шеи — колготки телесного цвета».
— Да, но в отчете бригады «скорой помощи» фигурирует коричневый пояс, — не преминул напомнить мне Эмберги.
Я нашла этот отчет и снова прочитала его. Эмберги был прав. Санитар показал, что жертва была связана по рукам и ногам электрическими проводами, а на шее у нее «висел кусок какой-то светло-коричневой ткани, что-то вроде пояса».
Вмешался Болц — видимо, ему хотелось сказать несколько слов в мою защиту:
— Возможно, одна из твоих помощниц, внося данные в компьютер, случайно глянула в отчет бригады «скорой помощи» именно тогда, когда писала про предмет на шее жертвы. Короче говоря, она просто не заметила, что эти данные расходятся с данными из отчета, сделанного после вскрытия.
— Вряд ли, — возразила я. — Мои помощницы знают, что в компьютер нужно вносить данные только из отчетов, сделанных после вскрытия и лабораторных анализов, а также из свидетельств о смерти.
— Однако помощница могла и ошибиться, — сказал Эмберги, — ведь пояс упоминается в отчете.
— Конечно, от ошибок никто не застрахован.
— Тогда возможно, — предположил Таннер, — что этот коричневый пояс, заявленный в распечатанном отчете, взялся из компьютера. Не исключено, что журналист — или кто-то по его просьбе — проник в базу данных. Информация оказалась неточной, потому что сами записи в компьютере были неточными.
— Или информация была получена непосредственно от санитара, который не отличит пояса от колготок, — парировала я.
Эмберги отвернулся от компьютера и холодно сказал:
— Надеюсь, доктор Скарпетта, вы сделаете все необходимое, чтобы обеспечить секретность ваших отчетов. Пусть девушка, которая отвечает за компьютеры, сменит пароль. Во что бы то ни стало, слышите? И отчитайтесь о проделанной работе в письменном виде.
Уже выходя из кабинета, Эмберги продолжал давать ценные указания:
— Копии должны быть разосланы в соответствующие инстанции. Постоянно следите за безопасностью и принимайте необходимые меры заблаговременно.
С этими словами Эмберги и удалился. Таннер следовал за ним по пятам.
Когда все плохо, я начинаю готовить. Это, по крайней мере, у меня получается всегда.
Некоторые после скверного дня идут играть в теннис, другие доводят себя до изнеможения в тренажерном зале. Одна моя приятельница из Корал-Кэйблз любила свалить на побережье и там, лежа в шезлонге, снимать стресс, жарясь под солнцем и читая порнографический роман: своим коллегам — а работала девушка судьей — она никогда бы не призналась, что читает подобные книги. Большинство копов снимают стресс пивом в забегаловках.
Я никогда не увлекалась спортом, а в пределах досягаемости не наблюдалось ни единого подходящего пляжа. Напиться и забыться — вообще не мой стиль. А на готовку у меня, как правило, не бывает времени. И, хотя моя любовь к еде не ограничивается исключительно итальянской кухней, именно спагетти, пицца и лазанья удаются мне лучше всего.
— Тереть нужно на самой мелкой терке, — наставляла я Люси, перекрывая шум воды из-под крана.
— Да-а, на мелкой тру-удно, — ныла девочка.
— Зрелый пармезан сам по себе твердый. Смотри, пальцы не обдери.
Я вымыла зеленый перец, грибы и лук, вытерла их насухо и положила на разделочную доску. На плите закипал соус, рецептуру которого я сама придумала прошлым летом: помидоры, базилик, орегано и толченый чеснок — всегда держу соус в холодильнике для таких вот случаев. Колбаса и подрумяненная постная говядина обсыхали на салфетках. Тесто подходило под влажным полотенцем, раскрошенная моцарелла дожидалась своего часа в миске. Когда я покупала сыр в своем любимом магазине на Вест-авеню, он еще был в рассоле. Моцареллу привозят прямо из Нью-Йорка. При комнатной температуре он мягкий, как масло, а если его растопить, становится как тянучка.
— А мама всегда покупает какие-нибудь консервы и добавляет к ним ветчину, — сказала Люси, переводя дыхание. — Или приносит готовую еду из супермаркета.
— И это весьма прискорбно, — отвечала я, зная, что говорю. — Разве такое можно есть? — Я начала шинковать овощи. — Вот когда мы были маленькими, мы бы к подобной еде и не притронулись. Ну, разве что твоя бабушка подержала бы нас с недельку на хлебе и воде.
Моя сестра никогда не любила готовить. А я никогда не понимала почему. Лучшие часы в детстве мы провели именно за обеденным столом. Отец тогда еще не болел. Он обычно сидел во главе стола и церемонно накладывал нам целые тарелки дымящихся спагетти, фетуццини или — по пятницам — фриттата. Даже когда родителям приходилось туго, стол всегда ломился от еды и вина, и как же здорово было прийти домой из школы и уже с порога по запаху определить, какую именно вкуснятину приготовила сегодня мама.
Люси ничего этого не видела — ее мать упорно нарушала семейные традиции. Представляю, как бедная девочка, вернувшись из школы, попадает в атмосферу полного пофигизма. Для Дороти приготовление обеда — тяжкий крест, она откладывает этот процесс до последнего. Моя сестра никогда не была для Люси настоящей матерью. Порой я даже сомневаюсь, а итальянка ли Дороти вообще?
Я смочила ладони оливковым маслом и принялась месить тесто. Месила долго, пока не заныли руки.
— А ты можешь закрутить его, как показывают по телевизору? — спросила Люси, оставив терку и приготовившись увидеть трюк.
Я продемонстрировала свое искусство.
— Ух ты, здорово!
— Это нетрудно, — улыбнулась я, наблюдая, как жгут из теста распрямляется буквально на глазах. — Весь фокус в том, чтобы не наделать в тесте дырок пальцами.
— А можно мне попробовать?
— Сначала дотри сыр, — велела я с напускной строгостью.
— Ну, пожалуйста…
Люси слезла со скамейки для ног и подошла ко мне. Я взяла руки девочки в свои, намазала ей ладони оливковым маслом и сложила пальцы в кулаки. Странно, что ладони Люси почти такого же размера, как мои. Когда она только родилась, кулачки у нее были величиной с грецкий орех, не больше. Помню, как Люси тянула ко мне ручонки и хватала меня за указательный палец. Она держалась за мой палец и улыбалась, а в груди у меня разливалось тепло, непривычное и чудесное. Я спрятала кулаки девочки в тесто и помогла ей раскрутить тестяной жгут. Получилось довольно неуклюже.
— Теста все больше и больше, — воскликнула Люси. — Классно!
— Тесто подходит под действием центробежной силы — в старину подобным способом делали стекло. Ты ведь видела витражные окна — на стекле неровности, будто волны, помнишь?
Люси кивнула.
— Стекло раскатывали в большой тонкий блин…
Тут послышался шорох шин по гравию, и мы обе выглянули в окно. К дому подъехала белая «ауди», и настроение у Люси тут же испортилось.
— Это он, — кисло произнесла девочка.
Из машины с двумя бутылками вина вылез Билл Болц.
— Люси, он тебе понравится, — увещевала я, ловко выкладывая тесто в форму. — Он просто мечтает с тобой познакомиться.
— Он твой парень.
Я вымыла руки.
— У нас всего лишь общие дела. И потом, мы вместе работаем.
— А он женат? — продолжала Люси развивать мысль, наблюдая, как Болц приближается к дверям.
— Его жена умерла в прошлом году.
— Ой, — смутилась Люси, но ненадолго. — А отчего она умерла?
