Вот что удалось услышать и «перевести» Чеховичу.
Собеседница Гуса работала прислугой в доме Киршнера и во время уборки в его кабинете нашла на столе «дьявольскую книгу». На вопрос Гуса, почему дьявольскую, она объяснила, что грамотная, но не могла ее прочитать — книга написана не обычными буквами, а «на языке дьявола».
— Может, на латыни или на каком-нибудь другом языке? Люди образованные обычно знают несколько языков…
— Нет — она энергично замотала головой, — это не латынь!.. Это не язык!..
Тогда Гус, по-видимому, попросил, чтобы она провела его в дом Киршнера, когда того не будет, и показала книгу. «Уборщица» немца сказала, что это лучше сделать утром, когда тот в университете. Договорились встретиться прямо у дома, завтра, «как только рассветет» — и разошлись.
Чехович тут же сообразил, что «уборщица» может привести его к дому Киршнера и незаметно пошел следом за ней — уже начинало темнеть, и шансы найти в темноте, даже без фонаря (вот о чем забыл!) дом со львом и арфой над воротами, были близки к нулю.
Женщина снова прошла мимо Вифлеемской капеллы, и минут через десять свернула в узкую улицу, на которой, как тут же сориентировался Чехович, действительно находился университет. Он шел шагах в двадцати за ней, стараясь прижиматься к стенам домов. Впрочем, здесь уже было совсем темно, и даже если бы она оглянулась, вряд ли заметила бы преследователя, особенно такого «миниатюрного», как он.
Эдвард старался ни на секунду не упускать ее из виду, но неожиданно она исчезла — просто растворилась в темноте.
Он постоял минуту на совершенно пустой, темной улице, затем снова двинулся вперед, прошел два дома, на которых не было никаких «опознавательных знаков», и над воротами третьего увидел вожделенное изображение со львом и арфой.
Казалось, что в доме никто не живет — все окна были темными, ни малейшего огонька внутри.
Чехович подождал еще немного, чтобы не приходить сразу вслед за «уборщицей», а заодно и справиться с волнением, затем подошел к воротам, нашел шнурок от звонка и не слишком решительно потянул за него. Также робко вверху звякнул колокольчик — и стало еще тише, чем было.
Он, как обычно в таких случаях, растерялся, не зная, что делать дальше, но тут в недрах дома послышалось какое-то движение, а затем звуки шагов — кто-то, тяжело кряхтя, спускался по лестнице. С той стороны что-то коротко громыхнуло, лязгнуло — и дверь медленно отворилась.
Эдвард зажмурился от света, который после темноты улицы казался особенно ярким. На крыльце стоял очень пожилой и очень полный человек, и подняв над головой фонарь, изучал гостя.
— Здравствуйте… Я к господину Киршнеру — произнес Чехович, стесняясь, как ребенок, которого заставили читать стихотворение перед гостями.
Еще несколько секунд, молча, с недовольной гримасой на лице, старик продолжал рассматривать его. Эдвард почувствовал себя насекомым, изучаемым под микроскопом. Наконец, швейцар опустил фонарь и не слишком вежливо ответил:
— Хозяина нет дома. Обещал вернуться завтра, к вечеру. — Потом, кажется, немного подобрев, добавил:
— Может, передать чего?
— Я приду завтра вечером — это и передайте, — сказал Чехович. — Извините за беспокойство.
Толстяк хмыкнул так громко, что он услышал это, уже удаляясь от дома.
Что же делать? — думал он, медленно шагая по совершенно пустой и темной улице. Завтра утром «уборщица» покажет рукопись Гусу, и… Что предпримет «национальный герой Чехии»? Возможно, решится даже выкрасть манускрипт, ведь он ему необходим, как «вещественное доказательство» того, что Киршнер — колдун. Можно, конечно, завтра все рассказать Киршнеру — и про Гуса, и про его «уборщицу», и про их разговор на берегу — но рукопись это все равно, уже не вернет…
Но сейчас прежде всего, необходимо было подумать о ночлеге — и Чехович, ускорив шаг, свернул по направлению к уже знакомому постоялому двору.
Заведение бвло на месте — он узнал и хозяина, и здоровяка Матея, хотя, они его наверняка успели забыть, ведь со времени его первого посещения, «здесь» прошло уже четыре года. И даже цены не изменились — заплатив снова полтора гроша, Чехович выбрал ту же комнату, что и в первый раз, и Матей отправился готовить гостю ужин.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он сел на топчан с лежащим на нем матрацем, сразу же вспомнил свою первую ночевку здесь, и подумал: «Хороший хозяин, сено у него всегда свежее»!
В голове начал складываться план действий, который можно будет предложить Киршнеру, если после визита Гуса в его дом завтра утром, рукопись действительно исчезнет. «Дьявольскую книгу» вполне можно объявить каким-нибудь римским или греческим манускриптом, над которым работает магистр Киршнер. Визит в дом Гуса в сопровождении «уборщицы» в отсутствии хозяина, тоже легко доказывается свидетельством толстяка-швейцара. А исчезновение рукописи… Разумеется, никто не станет обвинять самого Гуса — ректора университета. А вот служанку… Обвинение в воровстве, да еще у своего хозяина!.. Чеховичу даже стало искренне жаль бедную женщину.
Ужин, принесенный вскоре Матеем, на этот раз немного отличался от того, который ему подали здесь четыре года назад. Рыба и хлебные лепешки остались на месте, вместо чашки с бобами была чашка с орехами, а еще — кусок пирога с каким-то мясом, видимо — к вину. Уничтожив все, кроме вина (так как после предыдущей «дегустации» прошло уже около месяца, на этот раз Эдвард был смелее), он завалился на матрац с душистым сеном и тут же уснул.
* * *
Труднее всего было знать, что вот сейчас, возможно, Гус с «уборщицей» находятся уже в доме Киршнера и подлинник рукописи может быть навсегда потерян, а ты ничего не можешь сделать. Весь следующий день он прожил с этим чувством, периодически поглядывая на свои часы («уму непостижимо, как они обходятся и еще лет двести будут обходиться без точного времени!») — торопил момент, когда можно будет отправиться к магистру и не ждать развития событий, а самому влиять на них.
А пока оставалось только постараться провести с пользой то время, которое у него было — ведь не многим ученым — медиевистам удается получить информацию о средневековье из самого «первоисточника». Многое все равно оставалось закрытым для Чеховича — он не мог, например, изнутри узнать о жизни университета или о быте людей. Впрочем, совершенно доступным было нечто более важное, что заменяло, по крайней мере, отчасти, все остальное. Центр жизни, душа и сердце средневекового города — рынок.
Даже в наши дни, когда разнообразные формы торговли — сетевые магазины, супер-и гипермаркеты, шоурумы, выставки и прочие бутики — разделили всех покупателей по ценовым и социальным «сегментам», нигде так ярко не проявляется национальный характер, культурные традиции и местные особенности народа, как на рынке (чего стоят хотя бы одесский «Привоз» или базары в Средней Азии!). А в средневековом городе рынок был единственным местом снабжения для всех. Было еще только одно место, которое также уравнивало ремесленника и купца, благородных и простолюдинов — кладбище. Но туда человек попадал, мягко говоря, не каждый день и не по своей воле, а на рынке проходила значительная часть его повседневной жизни. Именно на рынок направился Чехович утром следующего дня и провел на нем почти все время, остававшееся у него до визита к Киршнеру. Оказавшись здесь в прошлый раз, он чувствовал себя ребенком, которого впервые привели в зоопарк, и это детское любопытство вытеснило в нем способность к анализу ученого. Теперь же он мог уже позволить себе быть наблюдателем и исследователем. Свои наблюдения он незаметно наговаривал на портативный диктофон, помещавшийся в ладони, хотя и сам не знал, где можно будет их использовать. Не сошлешься же в научной работе о средневековом городе на свой собственный опыт!
* * *
«Вечер» — понятие растяжимое, особенно, в средневековом городе. Но когда совсем стемнело, улицы Праги опустели, а его собственные наручные часы, лежавшие на дне «котомки», показывали почти восемь, Эдвард решил, что пора.
