— Ах, мой друг, я обожал бы ее. И ты знаешь этого ангела?
— Да, и ты тоже. Это Лоранс Куртуа.
При этом имени радостное лицо Гектора омрачилось, и он разочарованно махнул рукой.
— Никогда! — ответил он. — Ни за что на свете! Куртуа — этот старый негоциант, положительный, как часы, этот раб своего дела — никогда не согласится отдать свою дочь за человека, промотавшего свое состояние.
Соврези пожал плечами.
— Этот Куртуа, — сказал он, — которого ты считаешь таким положительным, большой романтик и очень тщеславен. Отдать дочь за графа Гектора Тремореля, двоюродного брата герцога Самбльмезу, ему показалось бы делом очень заманчивым даже и в том случае, если бы у тебя не было ни гроша за душой. Чего бы только он не сделал, чтобы иметь право сказать: «Моя дочь, графиня Треморель…»
Гектор молчал. Он считал свою жизнь уже законченной, и вот новые великолепные перспективы вдруг открылись перед ним. Наконец-то он вылезет из этой унизительной опеки своего друга! Он будет свободен, богат, у него будет красивая жена, гораздо красивее, на его взгляд, чем Берта; его приемы затмят собой приемы у Соврези.
— Должен тебя уверить, — сказал он своему другу, — что мадемуазель Лоранс кажется мне одной из тех чудесных особ, на которых можно жениться даже без приданого.
— Тем лучше, дорогой Гектор, тем лучше. Значит, прежде всего нужно понравиться самой Лоранс. Ее отец обожает ее, и я уверен, что он не выдаст ее ни за кого против ее воли.
— Будь спокоен, она полюбит меня!
И скоро в доме мэра Орсиваля только и говорили, что о милом графе Тремореле. И господин Куртуа был уверен, что Гектор вот-вот попросит у него руку его дочери, и уже заранее подготовил ответ «да», так как был уверен, что Лоранс не ответит «нет».
Все было ясно и для Берты.
Однажды вечером, после бала у Куртуа, Соврези решил поговорить с женой об этом браке, думая, что это будет для нее приятный сюрприз. Она побледнела при первых же его словах. Волнение ее было настолько велико, что, боясь выдать себя, она едва успела уйти к себе в кабинет. Спокойно усевшись в одно из кресел спальни, Соврези продолжал выкладывать ей все выгоды от этого брака, повысив голос так, чтобы его могла слышать из соседней комнаты жена.
Берта не отвечала. Так неожиданно свалился на нее этот удар, что мысли ее смешались.
— Ты ничего не отвечаешь, — продолжал Соврези. — Значит, ты не одобряешь мой проект? А я думал, что ты обрадуешься!
Она поняла, что если будет долго хранить молчание, то муж войдет к ней, увидит ее сидящей на стуле и догадается обо всем. И, сделав над собой усилие и не понимая сама, что говорит, она произнесла изменившим ей голосом:
— Да, да! Это превосходная идея!
— Как странно ты это сказала! — воскликнул Соврези. — Разве ты видишь препятствия?
Она и в самом деле искала возражения, но не находила ни одного, на которое могла бы опереться.
— Мне немного страшно за судьбу Лоранс, — сказала она наконец.
— Почему?
— Я отвечу тебе твоими же словами. Треморель — ты сам говорил мне — был распутником, игроком, чудовищем…
— Тем более, значит, можно положиться на него. Быль молодцу не в укор. Этого урока он никогда не забудет. Кроме того, он будет любить свою жену.
— Откуда ты знаешь?
— Да уж он и теперь влюблен в нее.
— Кто тебе сказал?
— Он сам. Веришь ли, он даже находит этого дурака Куртуа умным и интересным. Уж эти мне влюбленные! Все видят в розовом свете! Каждый день по два или три часа он проводит в мэрии… Какого черта ты там делаешь? Ты слышишь меня?
Сделав над собой нечеловеческое усилие, Берта победила ужасное волнение и вышла с улыбающимся лицом. Спокойная внешне, она стала ходить взад и вперед, в то время как внутри тяжкие, невыносимые мучения раздирали ее сердце. И не иметь права побежать к Гектору, чтобы от него самого узнать всю правду! Ведь Соврези мог врать, обманывать ее! Зачем? Она этого не знала. Все равно. Она только чувствовала, что ненависть ее к мужу увеличивается до отвращения. Кто выдумал этот брак? Он! Кто соблазнил Гектора надеждами на будущие выгоды? Опять-таки он! Все он!
В течение всей ночи она не могла сомкнуть глаз. Это была для нее одна из тех ужасных ночей, в которые задумываются преступления.
А на следующий день после завтрака, оставшись в бильярдной наедине с Гектором, она спросила его:
— Так это правда?
Выражение ее лица было настолько жестоким, что он испугался.
— Правда… — залепетал он. — Что правда?
— Твой брак?
Он сначала помолчал, не зная, объясниться с ней или нет, и наконец, обозленный ее повелительным тоном, ответил:
— Да!
От этого ответа она задрожала. До сих пор для нее мерцал еще слабый луч надежды. Она ожидала, что он разубедит ее, наконец, даже обманет. Но нет, он признался ей во всем. И это уничтожило ее. Язык и способность мыслить изменили ей.
А тем временем Треморель стал излагать ей мотивы, побудившие его к такому поступку. Берта с негодованием остановила его.
— Поберегите себя для других подлых поступков, — сказала она. — Вы любите Лоранс.
Он хотел оправдываться, протестовать.
— Довольно! — перебила его Берта. — Другая женщина стала бы вас упрекать, а я просто заявляю вам, что этому браку не бывать. Я его не желаю. Верьте мне и откажитесь от него, пока еще не поздно. Не вынуждайте меня принимать меры.
И она удалилась, хлопнув дверью и оставив Гектора одного, взбешенного.
— Как она смеет так разговаривать со мной! — говорил он сам себе. — Скажите, пожалуйста! Она не желает, чтобы я женился на Лоранс!..
Но по мере того, как он успокаивался, его посещали самые невеселые мысли. Если он будет настаивать на этом браке, кто поручится за то, что Берта не приведет свои угрозы в исполнение? Ведь еще по поводу мисс Фанси она говорила ему:
— Вот пойду к Соврези, сознаюсь ему во всем, и тогда мы будем связаны с тобой стыдом больше, чем всеми обрядами церкви и мэрии.
Конечно, это было тем самым средством, которое она имела в виду для того, чтобы разрушить этот брак, и оно казалось ему ненавистным. При одной только мысли, что его друг узнает обо всем, граф Треморель задрожал.
«Как он поступит, если Берта откроется ему во всем? — думал Гектор. — Он убьет меня без сожаления. Я и сам поступил бы так, если бы оказался на его месте. Но предположим, что он пощадит меня. Все-таки я должен буду драться с ним на дуэли, или же меня попросту выгонят вон. И чем бы дело ни кончилось, мой брак будет бесповоротно разрушен, и Берта на веки вечные останется со мной».
И он не видел никакого выхода из положения.
— Надо подождать, — решил он.
И он поджидал, лишь тайком бывая у Куртуа, так как действительно успел полюбить Лоранс. Он поджидал, снедаемый беспокойством, то отбиваясь от настояний Соврези, то стараясь избежать исполнения Бертой ее угроз.
Ах, как он ненавидел эту женщину, которая держала его в руках, под волей которой он изгибался, точно ивовый прут! Ничто не могло поколебать ее жестокого упорства. Он думал, что доставит ей удовольствие, навсегда порвав с мисс Фанси. Напрасно! Вечером в день разрыва он сказал ей:
— Берта, я уже никогда в жизни не увижусь с мисс Фанси.
Она с иронией отвечала ему:
— Тебе будет очень благодарна мадемуазель Куртуа.
В этот же самый вечер, проходя по двору, Соврези увидел у решетки какого-то нищего, который делал ему знаки.
Соврези подошел к нему.
— Что вам угодно? — спросил он.
Нищий осмотрелся, чтобы убедиться, что его никто не видит, и с таинственным видом сунул в руку Соврези тщательно свернутую записку.
— От одной прекрасной дамы, — сказал он, хитро подмигнув. — Узнаете от кого.
Соврези повернулся спиной к дому, распечатал записку и прочитал:
«Милостивый государь.
Вы оказали бы большую услугу одной бедной девушке, очень несчастной, если бы пожаловали завтра в Корбейль, в гостиницу „Бель имаж“, где Вас будут ожидать целый день.
Ваша покорная слуга
Дженни Фанси».
В конце письма стоял постскриптум:
«Умоляю Вас, ничего не говорите об этом графу Треморелю».
«Эге! — подумал Соврези. — Это хорошее предзнаменование для брака».
— Господин, — обратился к нему нищий, — мне приказано дождаться ответа.
— Скажи, что приду! — ответил Соврези и сунул ему в руку сорок су.
XVII
На следующий день было холодно и сыро. Стоял такой непроницаемый туман, что ничего не было видно даже в десяти шагах. Тем не менее, едва только закончился завтрак, Соврези взял ружье и свистнул собак.
— Пройдусь по лесам, — сказал он.
Это был только предлог, так как, выйдя из Вальфелю, Соврези направился прямо в Корбейль и, верный своему обещанию, через полчаса уже входил в гостиницу «Бель имаж».
