— О-ой!
4
После ухода сенатора Опэла горничная по имени Мэдвей понесла свою книжку на озеро. То было ее излюбленное местечко. Тут, лежа на мягком дерне, в приятном тенечке, она снова взялась за приключения Джанис Деверо с того самого места, где остановилась вчера. Но едва она успела прочитать про убийство, начинавшее главу одиннадцатую, как шум шагов подсказал ей, что в ее убежище вторглись. Ноги прошагали мимо и остановились у кромки воды.
Раздвинув кусты, она выглянула. Увиденное зрелище исторгло у нее восклицание, только что записанное тут.
Женщина в Мэдвей была оскорблена до самого донышка души.
— О-ой! — закричала она, будто бы сама миссис Гранди. — Вы что же вообразили? Вам тут что, купальня?
Карлайл так и остался плясать на одной ноге, будто тополь, раскачивающийся под легким ветром. Озеро и деревья вокруг него все еще исполняли сложное адажио, в которое вдруг пустились. Он мучительно ловил ртом воздух.
Любой женский голос, раздавшийся в такой момент, напугал бы его, но этот оказал особо разрушительный эффект: Карлайл узнал его. Да и как не узнать! Голос этот, можно сказать, звенел в его ушах с того самого дня, когда год назад обозвал его двуличным подлецом, бросив такие слова вслед огромной китайской вазе, обрушившейся на его лобную кость.
То был голос его потерянной Герти.
А в следующую минуту появилась и она сама, выйдя из-за кустов.
— Герти! — заорал он.
Те, кто имел привилегию заглянуть в душу Гордона Карлайла, может понять его чувства. Хотя при расставании эта девушка огрела его вазой, кстати, очень ценной, старая любовь не заржавела. После первого изумления в груди, которую он суетливо старался прикрыть пиджаком, вспыхнул восторг. Брюки (нечего и говорить, ведь моральный кодекс Карлайлов весьма строг) он подтянул при первом же намеке, что он тут не один.
— Герти! Наконец-то! После этих томительных месяцев! Она смотрела на него холодно, жестко и гордо. Прежние обиды еще резали ей душу, женщины легко не забывают.
— А-а, мистер Карлайл!
Было очевидно, что ледяная отчужденность при встрече, которой следовало бы стать встречей влюбленных, ранила Гордона.
— Герти, — выговорил он, подпустив в голос трепета, с помощью которого однажды удалось вытянуть у некоего Макферсона (скупердяя, как все шотландцы) пожертвование в десять фунтов на Приют для Больных Матерей, — разве ты не хочешь похоронить прошлое?
— Нет, не хочу.
Карлайл сглотнул, подыскивая слова, которые смягчили бы такую черствость.
— Ты не представляешь себе, Герти, как я скучал по тебе!
— Болтай, болтай!
— Я тебя всюду искал!
— Болтай!
— Я не болтаю! — с жаром вскричал Карлайл. — А зачем бы еще я прикатил в Европу, если бы не узнал, что ты сюда уехала?
— А в Шато ты явился как герцог какой-то там, оттого, что я тут? — презрительно расхохоталась Герти. — Все я про тебя знаю! Слышала, как мисс Путнэм разговаривала с дворецким. Распорядилась поместить тебя в Желтую комнату. Лично я, — добавила она с надменностью королевы, — поместила бы тебя в бак для мусора.
— Нет, в Шато я приехал не из-за тебя, — признался Карлайл. — Я на работе. И спорю, что и ты тут по тому же дельцу. Ты нанялась горничной, чтобы получить возможность заграбастать брюлики миссис Гедж.
— А у тебя, что, есть возражения?
— Разумеется. Ты сама напрашиваешься на неприятности! Обстряпать дельце в одиночку у тебя ни малейшего шанса!
Герти задумчиво закусила губку. В авантюру эту она пустилась с веселым оптимизмом, считая, что наверняка улучит разок, когда хозяйка забудет запереть свои безделушки, но теперь узнала, что служит у женщины, которая в жизни ничего не забудет, и надежда ее медленно гасла.
— Что же ты надумал? — осведомилась она. — Хочешь работать со мной на пару?
— А почему бы и нет?
— Почему бы, действительно. Ничуть не возражаю против общего бизнеса, но строго — пятьдесят на пятьдесят. Однако какой от тебя прок? Работа не по твоей части. Сейфы-то вскрывать ты не умеешь.
— Представь, умею. Супу-то и невдомек! Я его просвещать не стал. Если у твоей хозяйки сейф обычный, а у женщин они всегда такие, я сумею его взломать.
— Какой еще Суп?
— Ты что, Супа Слаттери не помнишь? Мы в деле вместе. Я впускаю его в дом, а он вскрывает сейф. Но это все глупости. Теперь, когда я тебя нашел, мы его надуем. Заберем все себе.
На Герти это произвело впечатление.
— А где ты научился вскрывать сейфы?
— Плаг Донахью научил. Сразу после того, как ты сбежала. Увидел, что я прям на куски разваливаюсь, отвлечься мне как-то надо…
— Кончай ты рассусоливать, о деле говори! Если хочешь обстряпать его вместе и принимаешь условие — строго пополам, — я не против. Я уж давно поняла, одной мне не осилить.
— Если бы ты знала, Герти, — страстно задышал Карлайл, — что ты для меня значишь! Когда мы снова…
— Слушай-ка, прекрати, — перебила Герти эту прекрасную речь. — У меня на уме есть еще кое-что. Не может случиться так, что этот субъект никакой на самом деле не сенатор?
— Никто не может просто так назваться сенатором Опэ-лом, — возразил Карлайл, — А что, эта чума тут? — поинтересовался он, поскольку не был ярым сторонником великого законодателя.
— Тут. Если это он. Я только что застукала его в спальне у миссис Гедж, где стоит сейф. Шпионил. А когда я сказала, что была там и все видела, наплел сказочку, будто интересуется антиквариатом.
Карлайл погрузился в размышления.
— А может, так оно и есть, — наконец заключил он. — Во всяком случае, фальшивкой он быть не может. Геджи сенатора знают. Миссис Гедж сама мне говорила. Проскользнуть сюда под видом старика Опэла не удастся никому. Может, и правда интересуется. Но я скажу тебе, кто тут фальшивка. Тот тип, который называет себя виконтом де Блиссак.
— Не может быть!
— Вот видишь, — ненавязчиво намекнул Карлайл, — Ты ведь про это не знала, да? Сколько он тут уже пробыл?
— Сегодня днем заявился. Дворецкий проводил его в гостиную. Он и сказал мне, кто это.
— Так вот, никакой он не виконт!
— Откуда ты знаешь?
— Знаком с настоящим. Нагрел его как-то на пару тысчонок. Тебе, Герти, досталась бы половина, если б ты так вот не сбежала.
— Ладно, неважно. Так, значит, гусь этот — фальшивка? Наверняка тоже за брюликами охотится.
— А то как же!
— Что же нам теперь делать? Нельзя, чтоб он путался у нас под ногами. Нужно выпихнуть его!
— Как же ты это устроишь?
— Провалиться мне, если я знаю, — нахмурилась Герти.
— Вот именно! — снова кольнул ее Гордон. — Может, теперь ты наконец убедилась, как сильно я тебе нужен?
— А что ты-то можешь?
— Что? — заносчиво переспросил он. — Зайду к нему сегодня же вечером, да и вышибу из него дух. Если завтра увидишь его здесь, на костылях будет ползать!
При этих храбрых словах у его собеседницы вырвался легкий вздох, прозвучавший для Карлайла сладчайшей музыкой. То был вздох невольного восхищения! По-видимому, холодная отчужденность его Герти начала подтаивать.
— Неужто одолеешь его?
— Вот посмотришь!
— Да ведь он здоровущий, как шкаф!
— Пхе! — небрежно фыркнул Карлайл.
— Что-то новенькое. — Глаза, смотревшие на него, сияли светом, никогда не сиявшим прежде. — Я и не знала, что ты — такой…
— Ты, Герти, никогда меня не понимала, — ласково укорил Карлайл. — Никогда.
— Ты, что ж, вправду отправишься и поколотишь такого здоровенного парня?
— Ради тебя, Герти, я измолочу хоть десяток!
— Что ж, — она испустила глубокий вздох. — Если и вправду отдубасишь его, то, может, я и взгляну по-другому на то, что случилось год назад. Не говорю, что обязательно… Но и не говорю, что нет. Сделай! А потом все обсудим. Посмотрим, что к чему.
— Нет, что за девушка! — преданно выдохнул Карлайл.
Сомнения не грызли его. Он знал, на Супа Слаттери можно положиться.
XI
1
Ночь, черная богиня, в своем темном величии простерла с эбенового трона свинцовый скипетр сна над заснувшим миром. Внизу, в казино «Мунисипаль», еще катилась бойкая игра, но Шато «Блиссак» погрузилось во тьму и молчание. Было почти час ночи, а Шато выставляло кошку на улицу и забиралось под одеяло в половине двенадцатого. Во всем огромном доме не было слышно ни шороха.
А если какой и раздавался, то производил его уж никак не Суп Слаттери. Несмотря на могучее телосложение, мало кто еще мог красться так неслышно, как он, если того требовали обстоятельства. Найдя план Карлайла, он с помощью электрического фонарика изучал его под окном, которое напарник оставил для него открытым.
Чертеж был ясный и четкий. Выключив фонарик, Суп бесшумно просочился в окно.
