– Сегодня у нас тема «тромбоэмболия сосудов легочной артерии».
Студенты кладут перед собою тетрадки, достают ручки.
– Мы готовы, – говорит студентка. Она сидит в метре от меня. Лицо у студентки бледное, красивое, но выражение его холодное, деловое, строго смотрят на все ее карие глаза. Она редко улыбается, но и не хмурится, и я невольно думаю: «Жизнь для нее – это искусство самоограничения, она словно не от мира сего. Наверняка она желает стать хирургом, но из нее получился бы и хороший администратор. Только очень многое, к сожалению, в наше время решают не способности. Главными врачами у нас становятся Халиковы и Гатауллины. Взять, к примеру, нашего главного врача РКБ: в кабинете у него, даже в присутствии женщин, мат-перемат». Впоследствии нашего главврача перевели заведовать другой клиникой.
Рядом с этой студенткой – ее подружка, полная ей противоположность: меленькое хорошенькое создание с черными кудрями. У нее милое улыбчивое лицо. Она живыми лукавыми глазками смотрит в мою сторону и поднимает тем самым мне настроение.
По другую сторону стола – тоже прелестная девушка: темные волнистые волосы до плеч, черные с искорками глаза, чуть подкрашенные губы и что-то непередаваемое словами в выражении лица, так, что я, взглянув на нее, подумал: «Вот девушка, в которую можно влюбиться с первого взгляда».
Она прочла мои мысли и, зная, что ее профиль еще более красив, нежели фас, стала смотреть не на меня, а на стену, на которой были развешаны таблицы.
Будучи в таком окружении, невольно подумаешь: как же повезло тебе с профессией. Только бывает это, к сожалению, далеко не с каждой группой и даже не каждый учебный год.
У нас на потоке из пятнадцати групп всего лишь три сильные группы, у студентов остальных групп в большинстве своем неинтересные, наводящие на меня уныние лица. Из них, возможно бы, получились не плохие монтажники, сварщики, токари и повара, и они, не будучи докторами, приносили бы больше пользы обществу.
Я веду тему и, объясняя, задаю студентам вопросы. Знакомство наше взаимно углубляется.
Неожиданно после робкого стука открывается дверь. В учебную комнату входит представительный доктор из торакального отделения. Он извиняется, что прервал занятие и, обращаясь ко мне, говорит:
– У нас к вам большая просьба. В третьей палате лежит непонятная больная. Обследуется она у нас уже более месяца, но диагноз до сих пор не ясен. Все сроки пребывания больной в стационаре вышли. Мы уже с ней зациклились. Не могли бы вы взглянуть на нее свежим взглядом?
– А вы к ней официально терапевта вызывали?
– Дважды по заявке. Но как ведь у нас, сами знаете: гони зайца дальше – прибежал впопыхах с пустой головой, не разобрался, сделал в истории запись о том, что нужно еще повторить или сделать кучу обследований, хотя изначально очевидно, что эти обследовании ясности в диагноз не внесут, и убежал, не принимая на себя за судьбу больной никакой ответственности, а нам – бегай по всей больнице, организуй обследования! Сизифов труд! Сколько специалистов эту больную не смотрели и все от нее открещиваются, говорят: «Нашего нет».
Я думаю: «Как быть? У меня же занятие». Хотя смотреть сложных больных мне нравится. Это в частных клиниках за каждый чих приходится выписывать счет, мы же все делаем за просто так. Скажу более того, когда я только что из участковой больницы пришел в клинику, то сам выискивал таких больных, на которых можно было бы чему-то научиться, набить руку, тогда как многие в подобных ситуациях, в том числе и профессора, «прячутся под стол». Для тех, кто желает обогатить свой клинический опыт, у нас двери открыты, тогда как В. Вересаев в «Записках врача» написал, что ему, чтобы посмотреть историю интересного больного, приходилось порой по ночам прокрадываться в клинику.
У нас официально существует рабочая программа, где по часам расписаны темы, которые мы должны пройти во время цикла. Но я не могу отказать, если вдруг меня попросят посмотреть неотложного тяжелого не тематического больного, поэтому в программу приходится вносить коррективы. Где еще студенты увидят таких сложных, интересных в диагностическом плане больных, как не в РКБ. Про них – ни слова в учебнике.
– Давайте вместе посмотрим, нам интересно, – сразу в несколько голосов говорят студенты.
– Можно и со студентами, пускай помозгуют. Больная контактная, возражать не будет, – говорит торакальный хирург.
Обычно преподаватель, прежде чем показать студентам даже не сложную в диагностическом плане больную, чтобы не сесть самому при них в лужу, сам изучит историю болезни, а уж после представит ее студентам. И я на первых порах поступал именно так. Теперь же о том, что, не разобравшись со сложной больной, могу в глазах студентов потерять авторитет, я и не думаю. А между тем студент, не имея клинического опыта, может оценить клинический разбор преподавателя не объективно.
– Нам предлагают не студенческий случай, – обращаюсь я к группе.
– Мы все поймем, разберемся, – отвечают студенты.
– Хорошо, – говорю я хирургу, и мы дружно идем в отделение торакальной хирургии. При этом некоторые студенты, обгоняя меня, забегают вперед.
35
Доктор подвел нас к кровати, на которой лежала больная пятидесяти лет, но выглядела она значительно старше. Ее бескровное вследствие анемии лицо осунулось и покрылось сеткой мелких морщин. Тусклые глаза запали и беспредметно смотрели в потолок. Больная в прострации – можно было подумать, глядя на нее. У нее были ознобы, поэтому она полностью укрывалась одеялом.
Когда мы обступили кровать, под правым глазом у больной вдруг задергалось, посиневшие губы повело, она почувствовала, что внутри живота у нее стала дергать судорога. Страшным усилием воли, найдя определенное положение тела, она подавила судорогу, обвела нас взглядом и страдальчески улыбнулась.
– Больная работает старшей медсестрой в Республиканской детской клинической больнице, – по памяти докладывал историю болезни торакальный хирург, обращаясь ко мне и совсем не обращая внимания на студентов. А между тем те из них, у кого не было пусто в голове, ловили каждое его слово. На шестом курсе им уже казалось, что они про болезни знают все, могут поставить трудный диагноз и теперь горели желанием доказать это. – Болезнь развивалась постепенно. Три месяца назад появились недомогание, слабость, незначительное повышение температуры, кашель, насморк. Через неделю респираторные симптомы прошли, но температура до тридцати семи и пяти, слабость, отсутствие аппетита сохранялись, появились ознобы, и больная заметила, что стала худеть. Всего же она за три месяца потеряла в весе четырнадцать килограмм. Кроме того, через месяц от начала заболевания у нее стал увеличиваться живот. Ультразвуковое исследование показало, что в брюшной полости скапливается жидкость. Все это привело докторов к диагностической версии, что у больной где-то в животе опухоль, и ее направили в онкологический диспансер. Там провели всестороннее обследование, включая компьютерную томографию органов грудной клетки и брюшной полости. При этом, кроме жидкости в животе, ничего, за что можно было бы зацепиться, выявить не удалось. Три литра жидкости из брюшной полости откачали. При лапароскопии осмотрели печень, сальник, другие органы, но патологии не нашли. Сделали заключение о том, что онкологическим заболеванием больная не страдает, и по знакомству непрофильную больную направили к нам. Здесь многое из того, что сделали в онкологии, мы продублировали, но больная до сих пор без диагноза. Что касается крови, то СОЭ все время под семьдесят, выраженный лейкоцитоз, анемия, моча – без особенностей.
– Жидкость в брюшной полости воспалительная? – спросил я.
– Да, – ответил хирург, порылся в истории болезни и зачитал биохимический анализ.
– Пожалуйста, у кого к доктору имеются вопросы? – обратился я к студентам.
– УЗИ сердца делали? – спросила одна из студенток.
– И в онкологии, и в динамике у нас. Если бы было что-либо интересное, я бы об этом сказал, – взглянув на студентку, ответил доктор с чуть заметной, пробежавшей по его губам, улыбкой.
– Гистологическое исследование не проводили? – самоуверенно спросил высокий, с узким лицом в очках блондин.
– Какого органа?
– Какого-нибудь, например печени.
Доктор пожал плечами, посчитав, что этот вопрос задан наобум и не достоин ответа.
– У вас вообще нет никакой диагностической версии? – спросил я хирурга.
– В последнее время появилась. Лично я думаю, что у больной ложная киста поджелудочной железы. В онкологии не выявили, а мы при повторной томографии, проведенной в нашей клинике, около поджелудочной железы обнаружили тонкостенное образование. Буквально сегодня-завтра мы вновь проведем лапароскопию.
– Уже замучили, – подала слабый голос больная, но доктор оставил ее возглас без внимания.
