— Когда ты проснешься, я осмотрю их, отберу нужное и предложу то, что мы можем дать взамен.
— Договорились. А насчет разговора…
— Лучше всего беседовать на дрезине, наслаждаясь горячим чаем из термоса, роняя сигаретные искры на заиндевелый пол и думая о бренности сущего…
Хмыкнув, я стащил часть одежды, вывернул ее и развесил на многочисленных стенных колышках. Когда я закончил, луковианец уже ушел. Выпив полбутылки воды, я улегся, накрылся одеялом и мгновенно заснул несмотря на все выпитое кофе.
Глава 6
Достаточно небольшая тележка не была похожей на старинные земные дрезины — такие, какими их показывали в старых фильмах. Про современные не скажу. Луковианская же выглядела как нечто забавное и солидное одновременно. Да и рычаг был один и дергали за него далеко не постоянно. Под увенчанным рычагом невысоким металлическим кожухом в центре платформы скрывался прозрачный блок со знакомой кипящей красной смазкой, с мерным рокотом под нами крутились шестерни. Четыре стальных зазубренных колеса с хрустом катились по заснеженному камню почти прямого тоннеля. Его редкие спуски и подъемы дрезина преодолевала с легкостью, несмотря на отсутствие рельсов. По краям платформы были установлены части кокпитов с разбившихся крестов — происхождение этих деталей я определил мгновенно. Там, где прозрачности не требовалось, вставили и закрепили с помощью мелких и частых капель сварки из иного металла. Сверху уложили подобную же крышу, установили небольшую дверь в задней боковой части и получился устойчивый аквариум на колесах. Хороший обзор, защищенность от гуляющего здесь обжигающего холодом порывистого ветра, автономность хода — главное дергай за рычаг. Внутри пять кресел и каждое из них крутится. Для того, чтобы поехать в обратную сторону даже не надо разворачиваться.
Машинка ладная… но предельно узкоспециализированная. Она была создана не для снежных пустошей, а для передвижения по этой вот каменной кишке, что тянулась от разместившегося в ее конце убежища луковианцев в сторону Столпа.
Старики-исследователи…
Старики-добытчики…
Старики-пираты…
Последнее сравнение пришло мне в голову, когда наплывы застывшей лавы напомнили мне бушующие волны северного океана. Сразу представил, что тележка это крепкий, но невеликий баркас, что пляшет на сердитых пенных волнах, неохотно подчиняясь воле и стальной руке седобородого рулевого, что не отрывает взора от низкого горизонта…
А рулевой имелся. И был он из наших — из земных. Это я понял не сразу — слишком уж много растительности было на его лице и голове. Потребовалось немало времени, прежде чем я разобрал черты его лица, заодно послушав как он говорит. Не выдержав, задал прямой вопрос и получил короткий ответ, сказанный таким тоном, что сразу стало ясно — дальнейших расспросов не надо.
Гордиян Трофимович. Бывший сиделец, как и все тут. Срок свой отбыл, теперь дале живет неспешно, в чужие души не лезет и всем того же желает.
Сказал как отрезал старик… и судя по железной недовольной складке у переносицы он на самом деле не позволит лезть себе в душу. Да я и не стал. Еще сонный, баюкая в руках стремительно холодеющую кружку с жидким подслащенным кофе, я уселся на одно из задних кресел, рядом уселись остальные, Гордиян Трофимович дважды качнул рычагом, отжал от пола платформы педаль, и мы с легким толчком покатились по направлению к странной решетке, что перегораживала от стены до стены, глубоко уходя в потолок, но при этом оставляя солидную щель у пола. Необходимость такой конструкционной детали понять легко — достаточно взглянуть на змеящиеся по полу следы.
Вопросов я пока не задавал. Многое можно было понять самостоятельно — главное чуток обдумать уже увиденное и сделать выводы. А увидел я немало, пока мы двигались к этому месту через весь луковианский Бункер. Он весь оказался вытянутым вдоль «оси». Образованный вулканической лавой тоннель где-то сужался, где-то расширялся. Так же вело себя и убежище, жадно используя каждый метр дарованной площади. Впечатление вмороженного в камень поезда никуда не делось — тут имелись даже тамбуры меж «вагонами», представляющие собой резкие сужения с не доходящими до пола перегородками.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Двигаясь за провожатыми, я буквально шагал сквозь бытовую жизнь людей, что были родом с другой планеты и понимал — все как у нас. Да у них другой образ мышления, ими движут порой другие мотивы. Но вот в быту мы все одинаковы. Всем нам независимо от происхождения надо где-то спать, мыться, принимать пищу, общаться… Срез чужой жизни — вот чем оказалась экскурсия. Этот краткий поход, этот «неглубокий срез чужой жизни» убедил меня, что между нами очень много общего.
И это не очень хорошо. Ведь если мы выглядим настолько одинаковыми — значит, все ровным счетом наоборот. В этом я не раз убеждался за свою пусть и не слишком долгую, но более чем насыщенную жизнь мужчины, предпринимателя, путешественника и начинающего завсегдатая баров, где часто изливают все свое истинное нутро — любому, лишь бы слушал.
Мы разные с луковианцами… мы кардинально разные…
Впрочем, так ведь и на нашей родной планете. Сунься в чужую далекую страну, но только сам, дикарем, на байке или машине… и ты быстро поймешь как кардинально отличаются наши земные нации.
Первый вопрос прозвучал, когда дрезина уже миновала решетку и, слегка покачиваясь, покатила по каменному тоннелю.
— Как тебе дом наш, Охотник?
Певуче прозвучало… и вопрос был задан с искренним интересом.
— Пока не понять — ответил я чистую правду.
— Не углядел ничего примечательного?
— Мало углядеть — качнул я головой — Чтобы понять и оценить — надо пожить, даже вжиться в чужую шкуру.
— Что ж… сказано честно и прямо.
— Куда мы едем? — мой вопрос прозвучал ровно и спокойно, я абсолютно не нервничал. Хотели бы чего плохого — это бы уже случилось. Возможностей у них был миллион.
— Куда едем? Я могу ответить прямо сейчас — медленно произнес Панасий — Нет секретов. Сюрпризом назвать можно… неожиданностью… удивлением… а вот секретом или тайной — нет, нельзя. Нам вот так неспешно двигаться никак не меньше часа, если не придется медлить за хвостом последнего паломника… потерпишь час? Или…
— Потерплю — кивнул я — Ради неожиданности и удивления — потерплю.
— Такие захватывающие моменты лучше пережить самому…
— Согласен. Я подожду. О каком паломнике ты говорил?
— А вот — старик кивнул на боковое стекло, за которым виднелся длинный змеиный след.
— Кто это? — не стал я медлить со следующим вопросом, проявляя все то же спокойное терпение. Стариков нет особого смысла торопить — они уже давно в своем собственном ритме, который порой не может нарушить даже семибалльный удар землетрясения.
— Эти следы оставили снежные черви, Охотник. Третья форма — улыбнулся Панасий — Первые две ты описал в истории о своих путешествиях и наблюдениях.
— Стоп… серьезно? — я повернулся к старику всем корпусом, едва не расплескав недопитое кофе — Это как-то не вяжется…
— Странно, да? Первая форма — стайное мелкое ползающее существо. Червь как есть. Падальщик. И одновременно основной медвежий корм. Вторая форма — летающий одиночка, несомненно, взрослая особь, что в красивом танце спаривается над землей в снежных завихрениях. Червь легко убивает молодых медведей и охотится на людей.
— Про танец спаривания не знал…
— И третья форма — опять червь. Только большой! Длинный! Это скорее снежная змея, чье туловище налито невероятной силой, а плотная чешуя утыкана частыми недлинными шипами. Эти невероятно твердые частые шипы и оставляют такие вот змеиные следы в мягком камне. Все происходит небыстро — крошка за крошкой, пылинка за пылинкой, но следы становятся все глубже.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Но зачем они ползут туда?
— Чтобы родить — отозвался сидящий с другой стороны от меня пассажир, чья длинная седая борода доставала до пояса, равно как и аккуратно расчесанные густые волосы ниспадающие из-под меховой белой шляпы.
