— Клим, вот балабас — разломишь по середочке. Один шмат швырнешь вон туда, поближе к сараю и пока пес его спорет, я до окна пробегу.
— Думаешь, он тебя не достанет?
— Чуть чего — я его пропорю, а ты тут, на стреме посиживай. Обратно с хаты вылезу, отвод барбосу сделаешь, понял?
Вместо ответа Генка надкусил вкусно пахнущую колбасину, и лениво шевеля челюстями, почти без замаха, бросил остаток, куда Олег его и попросил. Овчарка, звеня цепью, метнулась к сараюшке, а Святой, свалился с забора на спасительный пятачок под зашторенным окошком спальни. Опредил он «сторожа» всего на один шаг. Бессильно клацнув за спиной жадными клыками, пес, вздыбленный на задние лапы натянутой цепью, отчаянно завыл, понимал, что его дуранули. Вор, даже не обернувшись к нему, встал на широкую завалинку и принялся при помощи ножа аккуратно выковыривать из гнезд рамы штапики, а спустя пять минут, выставил стеклину и нырнул в квартиру. На заморской софе невиданных размеров, застеленной таким же невиданным покрывалом с пушистыми кистями, возвышалась белая, как иней, гора пуховых подушек, под которыми Олег сразу нашел тряпичную сумку, полную разнобойных купюр. В принципе, можно было сматывать, работал он всегда на «хапок», но неодолимый чес по шкуре толкнул его пошариться в хоромах спекулянтки. Опустив сумку с деньгами в кожаное кресло, стоящее под плюшевым абажуром торшера, Святой шагнул в узкий полутемный коридор, соединяющий комнаты. На пестрой ковровой дорожке тяжелым небритым лицом вниз крепко дрых азиат, торгующий на базаре яблоками и вместе с официанткой приехавший вчера в крепком подпитии на ее хату из ресторана, где прожигал легкую «капусту».
Утречком он опохмелился так, что теперь даже бешеный лай собаки не потревожил его глубокого пьяного сна. Олег склонился над «чуркой», воняющим винным перегаром и, разомкнув замочек, стянул с его бронзовой шеи толстую золотую цепочку. Из заднего кармана «фенциперсовых» дудочек осторожными пальцами выудил пачку червонцев в банковской упаковке и, не дыша, переступил через тело в раздвинутые портьеры зала. Обычно женщины хранят свои украшения в хрустале забитых посудой сервантов, не отличалась от них и спекулянтка. В одной из многочисленных вазочек Святой надыбал столько рыжих побрякушек, что в одну горсть они все не уместились. Подгоняемый ворчанием овчарки, которую от нечего делать дразнил скучающий подельник, Олег торопливо ссыпал остатки золота в шерстяную рукавичку хозяйки, валявшуюся на бархатной скатерти круглого стола, и пошел в спальню. Взяв сумку, сунул туда тугую пачку «снегирей», две бутылки пива, стоящие на трельяже, рукавицу и, отдернув плотный материал штор в сторону, ступил на уставленный цветовыми горшками подоконник.
Овчарка, вяло повиливая обрубком хвоста, внимательно наблюдала от своей будки за действиями крадуна. Тот вставил стекло на место и, сняв с тела мокрую от пота футболку, тщательно протер все места на раме, где могли быть отпечатки его пальцев. Затем что-то сказал Климу, и к воротам просвистел приличный шмат колбасы. Игра продолжалась, собака ее приняла, но, сделав прыжок к подарку, неожиданно круто развернувшись, стремительно понеслась наперерез пересекавшему охраняемое пространство Святому. «Как аукнется, так и откликнется» — вихрем пронеслось в сознании. Теперь пес опережал его буквально на один шаг. Оседая на левый бок, Олег все-таки успел подставить под лохматую грудину овчарки широкое лезвие «мясореза» Железо, рванувшее сердце, помешало собаке мертво вцепиться в горло жертве, она промахнулась и — это стоило ей жизни. По занемевшей, неудобно подвернутой руке сочилась густая, тошнотворно липкая кровь. Ошеломленный происшедшей на глазах короткосюжетной драмой, Генка, наконец, покинул свой наблюдательный пост и в три огромных прыжка добрался до валявшихся на середине двора тел.
— Святой, жив?
— Не ори, как потерпевший в темной подворотне — откликнулся тот и попытался самостоятельно выбраться из — под придавившего его трупа.
— Помогай, ты че, замерз?
— Щас — щас, — торопливо уцепился Клим за проржавевшую цепь и оттащил мертвого пса от подельника.
— Что теперь делать-то будем?
— Не трусись — ткнул он отточенным, как бритва солнечным зайчиком клинка в алую пену хрустнувших резцов пасти и с усилием нажав на пластиковую рукоять орудия убийства, потянул на себя прокушенную слюнявую сумку, — расстегивай ошейник и волоки эту кобылу к забору.
— Зачем? — растерялся Генка, — давай здесь оставим.
— Нельзя, «рыбина» с работы припылит и ментов вызовет, а так подумает, что кобель сорвался и просто сбег.
— Все равно она им брякнет, когда заметит, что в хате кто-то был.
— Вот потом пусть звонит.
— Не понял?
— Мерин бухой в квартире дрыхнет.
— Че, в натуре?! — обрадованно схватил Клим за корень хвоста труп и, напрягаясь, попер его через ограду.
— Представляю, какой ночью концерт будет! Есть хоть за что этому мудаку хлебло набить?
— Есть, — перебросил через заплату свежеструганных досок забора Олег сумку с деньгами и подсобил подельнику туда же перевалить дохлую овчарку. Теперь командовал Генка.
— В стайку этого волкодава. Зароем и вместо памятника, сверху поленницу дров сварганим.
— Ништяк, — одобрительно кивнул Святой, и спустя полчаса, устало воткнув штыковую лопату в мягкий грунт земляного пола сарая, присел на «козла» для распиловки бревен, а приятель, собирая яйца, гонял в затянутых паутиной углах помещения перепуганных куриц.
Олег распечатал одну бутылку пива и с наслаждением поперхнулся учащенным дыханием янтарным напитком «Жигулевского». Вернувшийся Клим деловито сполоснул в цинковой ванне с тухлой водой большой алюминиевый ковш и, расколотив в него пять яиц, залил их пивом второй бутылки.
— Не вздумай пить эту бурдомагу, обдрищешься, — вполне серьезно предупредил его Святой.
— Не понимаешь ты ничего в красивой житухе — сожалеюще усмехнулся Генка, помешивая черт знает что, выломанным из метлы прутиком.
— Свисток от этого нектара дымит сутки, всех баб на нашей улице перетрахаю.
— Вы что тут секретничаете? — просунула лукавые глазищи в приоткрытую дверь стайки, неслышно подошедшая Наташка и, увидев у ног Олега кучу «капусты», обомлела.
— Не боись, кудряшка, проходи, я с твоим братцем банк ограбил, пока ты за молоком толкалась.
— Мне и не страшно нисколечко, просто раньше я столько денег никогда не видела.
— Вот и молодец, — поворошил Святой кроссовками купюры, — разбанкуй это богатство на две доли и себе на платье за работу возьми.
Словно ураганом сдунуло Клима в хлопнувшую дверь. Охнула ничего не понявшая сестра. Мгновенно среагировавший Олег кинулся за подельником, а тот молчком вломился в деревянный без крыши туалет и едва успев стянуть штаны, опустился на толчок. Блевал и поносил Генка одновременно. Через перекошенный гримасой боли рот, летели пельмени, а снизу реактивно била жгучая струя пива с яйцами.
