Эльфледа увидела и строго посмотрела на него.
— Ее раны ужасны, ваша светлость, — сказала она. — Она вся горит от лихорадки, потому что яд в ее ранах питается ею.
— Тогда сделай припарку.
— На все тело? — она покачала головой и отмела все его возражения до того, как он заговорил. — Это не поможет, ваша светлость. Заражение засело слишком глубоко.
Откинув мех — женщина застонала, лишившись тепла — Эльфледа обвела рукой ее тело.
— Видите этот цвет? Ее раны сочатся, видите? Простыни уже грязные. Мало что можно сделать.
Нет. Он не мог смириться с мыслью, что она умрет по их вине.
— Мало что можно сделать — это не значит, что нельзя сделать ничего. Чем ты можешь помочь?
Лекарка набросила на женщину мех и выпрямилась.
— Это причинит ей ужасную боль. Может быть, даже большую, чем она уже испытала.
Он посмотрел вниз, на женщину рядом с собой. Она была намного более спокойной сейчас, и все еще была раздета — они не могли одеть ее, потому что ее раны были слишком глубокими и их еще не обработали. Она все еще не поела — ее стошнило водой несколько раз, и пока она могла только пить маленькими глотками. Она казалась слепой или почти слепой — следствие нескольких недель без солнца, в темноте, изредка освещаемой факелами. Но сейчас она спала почти умиротворенно, ее тело было расслабленным, а лицо спокойным. Только неглубокое прерывистое дыхание говорило о том, что она страдает.
И ее руки, которые обвились вокруг его руки в поисках утешения.
— Так что ты можешь сделать? — повторил Леофрик. Он не позволит ей умереть. Если исцеление причинит ей боль, он будет здесь, чтобы предложить ей утешение.
— То, что гниет, должно быть вырезано, а то, что останется, должно быть перевязано. Клинок и пламя, ваша светлость. На каждой из этих ран. Представляете, какую боль она испытает? Лучше было бы помочь ей уйти с миром.
— Ты можешь дать ей снадобье?
— Она слишком больна, ваша светлость. Это может убить ее.
Альтернатива была не страшнее.
— То есть мы поможем ей уйти, так? И она будет спокойна, когда умрет.
Эльфледа вздохнула и кивнула.
— Я разыщу брата Томаса. Он ловко владеет целебным клинком.
— Нет. Никаких мужчин. Я не хочу, чтобы в этой комнате были другие мужчины.
Эта женщина слишком долго подвергалась насилию. Кроме самого Леофрика и стражника за дверью, за ней ухаживали только женщины.
— Брат Томас не стал бы… — Лекарка была явно шокирована даже самой мыслью о том, что ему это пришло в голову.
— Не имеет значения. Важно, что она будет бояться. Никаких мужчин, Эльфледа. Ты сделаешь для нее все, что должна.
Она посмотрела на него долгим многозначительным взглядом.
— Ваша светлость, если позволите…
— Говори.
— Разве эта женщина не враг вашего отца?
Он ответил на ее вопрос другим вопросом.
— Что ты думаешь о том, что мы с ней сделали, Эльфледа?
Она наклонила голову, впервые по-настоящему проявив уважение за эту ночь.
— Это не мое дело, ваша светлость.
— Ты много говоришь, не используя слова, женщина. А теперь используй их и ответь на мой вопрос. Что ты думаешь о том, что видишь перед собой?
— Я думаю… я думаю, что если раньше она не была врагом короля, то теперь будет им.
Леофрик был с ней согласен. Женщина искала у него утешения в бреду, но если к ней вернутся силы и рассудок — да, он не сомневался, что такого приема ему уже не видать. Возможно, она даже не вспомнит, что именно он забрал ее из Черных Стен.
Но это уже не имело значения. Он делал это не ради ее благодарности или дружбы. Он делал это, потому что так было правильно.
— Приготовь все необходимое, чтобы промыть ее раны. Приведи помощников, сколько нужно, главное, чтобы это были женщины. Дай ей снадобье, чтобы уснуть. Сделай это сейчас. И принеси мне сухую одежду.
Эльфледа кивнула.
— Да, ваша светлость.
Она вышла из комнаты, и Леофрик уселся рядом с женщиной, позволив ей держать его за руку.
— oOo~
Эльфледа дала женщине достаточно снадобья, чтобы она заснула, но не столько, чтобы она совсем не почувствовала боли.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Они положили ее на живот, и Эльфледа с помощницей широко раскинули ее руки и ноги на кровати. Женщина протестующе застонала, но сопротивляться она уже не могла. Леофрик сел на кровать и обнял ее за плечи.
Он не раз сражался в битвах, видел мужчин с оторванными руками и ногами и наблюдал своими глазами работу полевых лекарей, но даже ему стало плохо при виде того, что делали Эльфледа и ее девушка.
Острый, горячий клинок срезал воняющую и сочащуюся плоть. Десятки гниющих ран на спине, руках, ягодицах, ногах, ступнях. Затем на каждую рану на короткое время клали тонкий стержень, нагретый в огне и раскаленный докрасна. Воздух наполнялся запахом и шипением жареной плоти.
Женщина всхлипывала и вздрагивала с каждым прикосновением клинка, с каждым ожогом, отчаянно бормоча что-то на своем родном языке. Слезы стекали по ее носу и мочили простыни, на которых она лежала, и Леофрик сходил с ума от отчаяния. Он хотел знать слова, которые могли бы ее утешить. Он хотел, чтобы она выздоровела — не только ее тело, но и сердце.
Когда Эльфледа закончила с ее спиной, они перевернули ее, чтобы очистить раны на ее животе, груди, бедрах. Женщина испустила тонкий крик, когда стержень накрыл широкую рану на ее животе.
Леофрик соскользнул с кровати и опустился рядом на колени. Когда он пошевелился, ее рука крепче сжала его пальцы.
— Я здесь, я здесь, я здесь, — он снова и снова повторял слова, которые произносил сотни раз за эти часы. — Я не позволю тебе больше страдать. Я буду защищать тебя. Прости. Прости меня. Прости нас. О Господи, прости нас.
Он понял, что молится, и, склонив голову к ее рукам, все еще сжимающим его руки, стал молиться по-настоящему.
— oOo~
Несколько дней после того, как Эльфледа очистила раны, женщина провела в лихорадке. Ее мучила сильнейшая боль — и она была сильнее после очищения, чем до него, как и предупреждала лекарка — и время, когда она теряла сознание, было благом для нее и для всех остальных.
Леофрик сидел с ней почти каждый день, прерываясь только на трапезу с отцом и братом, умывание и нужду. Через несколько дней он едва держался на ногах, и тогда Эльфледа вытолкала его из комнаты, заметив, что, видимо, он хочет тоже заболеть.
Оставить ее было очень трудно. Хотя она еще не пришла в себя, у нее случались моменты ясного сознания, и она всегда искала его прикосновения. Ее глаза тоже искали его, и когда он наклонялся ближе или обнимал ее, она расслаблялась. Она хотела, чтобы его руки касались ее — держали ее, гладили по волосам — как будто само его прикосновение облегчало ее боль.
И она исцелялась. Каждый день она приходила в себя — ненадолго, чтобы выпить воды и съесть немного жидкой каши, и ее дыхание с каждым днем успокаивалось и становилось глубже. Каждый вдох был по-прежнему странным, грубым, но дышать ей становилось легче, и это помогало ей исцеляться.
Каждый день Эльфледа меняла свои многочисленные повязки, и поначалу сочившаяся кровь с каждым днем пропитывала их все меньше. Когда повязки перестали мокнуть, ее кожа начала остывать. Она выздоравливала.
Однажды утром, почти через две недели после того, как он вынес женщину из Черных Стен, Леофрик вошел в ее комнату и увидел, что она сидит в постели. По-прежнему замотанная бинтами, но с расчесанными светлыми волосами и чашкой в руке, она повернулась и посмотрела прямо на него ясными и спокойными голубыми глазами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Ее лицо хорошо зажило. Большая часть синяков исчезла, а порезы превратились в тонкие красные линии. Ее красота сияла сквозь новые шрамы. Ее тело потребует больше времени, но он уже видел, что она наконец выздоровеет. И снова станет сильной.
Леофрик улыбнулся.
— Здравствуй! Хорошо выглядишь!
