Элинор по-прежнему топала от стены к стене.
— Кто вообще сказал, что надо спать? — воскликнула она. — Мы, разумеется, будем бодрствовать.
— Ладно, — пробормотала Мегги и уткнула нос в свитер Мо.
«Он опять со мной, — подумала она, когда сон уже смыкал ей веки. — Всё остальное не важно». А потом она подумала: «Если бы мне удалось наконец почитать эту книгу!» Но «Чернильное сердце» осталось у Каприкорна, а о нём она думать не хотела, потому что иначе сон к ней никогда не придёт. Никогда…
Она не знала, сколько проспала. Может быть, она проснулась от холода в ногах или от колючей соломы. Но на её наручных часах было четыре. Ничто в помещении без окон не говорило о том, ночь на дворе или день, но Мегги не могла себе представить, будто ночь уже кончилась. Мо и Элинор сидели у двери усталые и озабоченные и разговаривали приглушёнными голосами.
— Да, они по-прежнему считают меня волшебником, — говорил Мо. — Они дали мне это смешное имя — Волшебный Язык. И Каприкорн твёрдо уверен в том, что я могу это сделать ещё раз в любой момент, с любой книгой.
— А ты можешь? — спросила Элинор. — Ты нам не всё рассказал, да?
Мо довольно долго не отвечал.
— Нет, — сказал он наконец. — Потому что я не хочу, чтобы Мегги считала меня кем-то вроде волшебника.
— Значит, уже не раз бывало, что ты… извлекал что-нибудь из книг?
Мо кивнул.
— Я всегда любил читать вслух, ещё мальчиком, и однажды, когда я читал своему другу «Тома Сойера», внезапно на ковре оказалась дохлая кошка, твёрдая, как доска. То, что одновременно пропало несколько мягких игрушек, я обнаружил значительно позже. По-моему, у нас обоих чуть сердце не остановилось. И тогда мы поклялись, что никогда никому не расскажем про кошку, и скрепили нашу клятву кровью, точно Том и Гек. После этого, конечно, я много раз тайком, без свидетелей, пробовал повторить этот опыт, но, похоже, он никогда не удавался по заказу. Казалось, вообще никаких закономерностей не было — ну разве что так случалось только с историями, которые мне действительно нравились. Конечно, я сохранил всё, что они мне дарили, кроме тошнотворного огурца из сказки о Добром великане[4]. Он попросту невыносимо вонял. Когда Мегги была ещё совсем маленькой, кое-что возникало из её книжек с картинками: пёрышко, крошечный башмачок… Мы складывали эти вещицы в сундук с книгами, но не говорили, откуда они взялись. Чего доброго, она бы никогда не взяла книгу в руки — от страха, что из неё выползет гигантская змея, у которой болят зубы, или ещё что-нибудь опасное… Но никогда, Элинор, никогда из книги не появлялись живые существа! Вплоть до той ночи.
Мо посмотрел на свои ладони, как будто увидел там все вещи, которые он своим голосом выманил из книг.
— Почему, если уж так случилось, не появился кто-нибудь симпатичный вроде… слона Бабара?[5] Мегги была бы в восторге.
«О да, я была бы рада», — подумала Мегги. Она вспомнила маленький башмачок и пёрышко. Оно было изумрудно-зелёное, как пёрышки из Полинезии, как у попугая доктора Дулиттла.
— Скажи спасибо и на этом, всё могло обернуться гораздо хуже.
Это было очень похоже на Элинор. Как будто не так уж и плохо сидеть взаперти в разрушенном доме, вдали от мира, в окружении людей в чёрных куртках, с лицами хищных птиц и с ножами за поясом. Но Элинор, очевидно, могла представить себе кое-что и похуже.
— А что, если бы Долговязый Джон Сильвер внезапно очутился в твоей комнате и замахнулся своим смертоносным деревянным костылём? — шептала она. — Я думаю, уж лучше этот Каприкорн… Знаешь что? Когда мы вернёмся домой… я хочу сказать, ко мне домой, я дам тебе какую-нибудь милую книжку, например «Винни-Пуха» или, скажем, «Там, где дикие живут»[6]. Против таких монстриков я, собственно говоря, ничего не имею. Я посажу тебя в своё самое удобное кресло, сварю тебе кофе, и ты будешь читать вслух… Договорились?
Мо тихо рассмеялся, и на какой-то миг его лицо просветлело.
— Нет, Элинор, не буду. Хотя это звучит весьма заманчиво. Но я поклялся больше никогда не читать вслух. Неизвестно, кто исчезнет в следующий раз, и может быть, даже в «Винни-Пухе» есть негодяй, которого мы не заметили. А что будет, если появится сам Пух? Что он будет здесь делать без своих друзей, вдали от родного леса? Его глупое сердце разобьётся, как оно разбилось у Сажерука.
— Ах, да брось ты! — Элинор нетерпеливо махнула рукой. — Сколько раз мне ещё повторять, что у этого подлеца нет сердца! Ну, ладно. Перейдём к следующему вопросу, ответ на который меня очень волнует. — Элинор заговорила ещё тише, и Мегги пришлось сильно напрячься, чтобы расслышать её. — Кем был Каприкорн в той книге? Вероятно, злодеем, пусть, но можно мне узнать о нём побольше?
Да, Мегги тоже хотела бы побольше узнать о Каприкорне, но у Мо вдруг пропало всякое желание рассказывать.
— Чем меньше вы про него узнаете, тем лучше, — сказал он только. И замолчал.
Элинор какое-то время ещё приставала к нему с расспросами, но Мо их словно не слышал. Похоже, ему совсем не хотелось говорить о Каприкорне. Мыслями он был где-то далеко. Мегги видела это по его лицу. Порой Элинор начинала дремать, скорчившись на холодном полу, как будто хотела согреться собственным теплом. А Мо так и сидел, прислонившись спиной к стене.
Его лицо преследовало Мегги во сне, когда она вновь заснула. Он возник в её сновидении в образе тёмной луны. Он открывал рот, и оттуда выскакивали фигуры — толстые, тонкие, большие, маленькие… Длинной вереницей они уносились прочь. На носу луны, похожая скорее на тень, плясала фигурка женщины. И вдруг луна заулыбалась…
ПРЕДАТЕЛЬ, КОТОРОГО ПРЕДАЛИ
Какое-то особое наслаждение видеть, как огонь пожирает вещи, как они чернеют и меняются… и больше всего ему хочется сделать сейчас то, чем он так часто забавлялся в детстве, — сунуть в огонь прутик с леденцом, пока книги, как голуби, шелестя крыльями-страницами, умирают на крыльце и на лужайке перед домом; они взлетают в огненном вихре, и чёрный от копоти ветер уносит их прочь.
Р. Брэдбери. 451° Фаренгейту
(перевод Т. Шинкарь)Незадолго до рассвета лампочка, тусклый свет которой помог им пережить эту ночь, стала гаснуть. Мо и Элинор спали прямо у запертой двери, но Мегги лежала в темноте с открытыми глазами и чувствовала, как из холодных стен выползал страх. Она прислушивалась к дыханию Элинор и своего отца и мечтала только о свече — и о книге, которая могла бы этот страх прогнать. Казалось, он витал повсюду — зловещее бестелесное существо, которое словно только и ждало момента, когда погаснет лампочка, и подкрадывалось во тьме, чтобы схватить её своими холодными лапами. Мегги села, вздохнула поглубже и на четвереньках поползла к Мо. Она свернулась калачиком у него под боком, как в раннем детстве, и ждала, когда же утренний свет просочится под дверь.
На рассвете появились двое молодцов Каприкорна. Мо как раз устало поднимался с пола, а Элинор, чертыхаясь, тёрла разболевшуюся спину, и тут они услышали шаги.
Басты среди вошедших не было. Один из мужчин, огромный, как шкаф, выглядел так, словно какой-то великан расплющил ему пальцем лицо. Второй, маленький и тощий, с козлиной бородёнкой на покатом подбородке, постоянно играл своим ружьём и смотрел на них волком, будто хотел застрелить всех троих на месте.
— А ну пошли! Вылезайте! — заорал он, и они, щурясь, выбрались на дневной свет.
Мегги не могла вспомнить наверняка, слышала ли она этот голос в библиотеке Элинор. Там было четверо людей Каприкорна.
Стояло прекрасное тёплое утро. Над деревней Каприкорна поднимался свод безоблачного голубого неба, и в кустах диких роз пели зяблики, как будто, кроме нескольких голодных кошек, ничего опасного на свете не было. Когда они вышли на улицу, Мо сразу взял Мегги за руку. Элинор сперва должна была надеть свои туфли. И когда козлобородый хотел грубо выволочь её наружу, поскольку это удалось ей не сразу, она оттолкнула его руки и обрушила на него поток ругательств. Двое мужчин только расхохотались, и тогда Элинор стиснула зубы и удостоила их угрюмым взглядом.
Молодцы Каприкорна явно торопились. Они повели их обратно, тем же путём, которым Баста прошлой ночью пригнал их сюда. Плосколицый шёл впереди, а козлобородый позади, с ружьём наперевес. При ходьбе он заметно прихрамывал, но время от времени подгонял пленников, точно хотел доказать, что всё равно ходит быстрее, чем они.
Даже днём деревня Каприкорна выглядела необычно заброшенной, и дело тут было не только в пустующих домах, казавшихся в лучах утреннего солнца ещё более унылыми. На улочках не было видно ни души, если не считать нескольких Чёрных Курток, как Мегги про себя прозвала вооружённых мужчин, да тощих парнишек, увязавшихся за ними, словно свора щенят. Дважды Мегги видела спешащих куда-то женщин. Детей, которые играли бы или бежали вслед за мамами, вообще не было видно — только кошки, чёрные, белые, ржаво-рыжие, пятнистые, полосатые, на тёплых мраморных карнизах, дверных порогах и скатах крыш. Между домами в деревне Каприкорна было тихо, всё, казалось, свершалось где-то втайне. Только люди с ружьями ни от кого не таились. Они слонялись без дела от дома к дому, пустословили и любовно поглаживали свои ружья. Перед домами не росли цветы, в отличие от приморских деревень, мимо которых проезжала Мегги. Крыши домов давно обрушились, а в пустых оконных проёмах цвёл кустарник. Некоторые кусты источали запах — такой пьянящий, что у Мегги закружилась голова.
