— Мы видели достаточно, Фриц, — раздался в ответ мрачный голос Рихарда.
Ноэль судорожно глотнул. И, еще не веря своей догадке, и понимая, что она верна, стремительно вошел в гостиную.
За скудно обставленным большим обеденным столом сидели трое. Лемманы. Все трое — Лемманы. И все трое теперь молчали.
Мужчины глядели на него.
Грета смотрела прямо перед собой.
И в глазах ее была совершенная пустота. Такая же, как и в ее голове. Единственное, о чем она могла думать, пока здоровалась с Фрицем, грела воду, чтобы он мог умыться с дороги, накрывала на стол, — как часто в ее жизни все было не ко времени. Фриц вернулся тогда, когда она перестала его ждать. Но от этого он не перестал быть ее мужем.
— Господин лейтенант! — проговорил Рихард, вдруг разорвав тишину, повисшую в комнате. Его голос звучал очень спокойно, не выражая ни особенной радости, ни счастья, ни веселости. Совсем ничего. — Проходите, господин лейтенант. Мой сын, Фридрих, вернулся.
Фридрих торопливо, но запоздало вскочил со стула и одернул полы пиджака. Выправка у него была военная. Он был худ, но, вероятно, исключительно оттого, что питался нерегулярно. Вместе с тем вид его не был ни болезненным, ни даже уставшим. Это был все тот же Лемман. Только выживший. Ноэль шагнул к столу. Коротко кивнул и представился:
— Лейтенант Уилсон.
— Фридрих Лемман, — отозвался молодой мужчина. А Ноэль мысленно усмехнулся — его не узнали. Какая глупость!
— Очень приятно.
Он перевел взгляд на Грету.
— Рад за вас, фрау Лемман, поздравляю, — еле-еле выдавил Ноэль из себя, надеясь только, что его голос звучит достаточно спокойно. Хоть вполовину так, как голос Рихарда.
— Благодарю вас, — пробормотала Грета, уставившись в чашку, которую крепко держала обеими руками, в то время, как единственное, чего Ноэль сейчас хотел — это поймать ее взгляд. Чтобы понять, черт подери, что воскрешение ее мужа ничего не меняет между ними. Потому что… потому что… Потому что он любит ее, а она любит его. Остальное в прошлом.
Он рассеянно посмотрел на Фридриха и выдохнул:
— Но… как?
— Господину лейтенанту это интересно? — приподнял бровь немец.
— После ранения во Франции Фриц попал в госпиталь, выздоровел и был переведен в Египет, — вдруг затараторил Рихард, словно боялся хоть минутного замешательства. — Письма не доходили. Ни наши до него. Ни его — до нас. Потом он попал в плен. Мы переехали сюда, а от нашего дома в Гамбурге ничего не осталось. Пока мы искали его, он искал нас. До этого времени бесплодно.
— Денацификацию я прошел перед возвращением в Гамбург, — перебил его Фриц, и говорил он спокойно, бесстрастно, будто рапортовал старшему по званию. — В партии не состоял. Выгод не извлекал. Воевал. Свидетельство при мне. Разрешение на перемещение в Констанц мною получено. Это все, господин лейтенант.
— Меня это не касается, — вяло произнес Ноэль. — Я всего лишь хотел знать… как…
— В рамках закона, установленного Контрольным советом, господин лейтенант.
— В этом я совершенно не сомневаюсь.
Ноэль снова бросил взгляд на единственную в комнате женщину. Странное отупение навалилось на него. Он понимал, что головы она не поднимет. Как понимал и то, что будет ждать ее взгляда.
А она не могла видеть мужчин вокруг себя. И слышать их спокойный разговор было невыносимо. Знать, что Фриц их искал, ее искал — и понимать, что больше никогда и ничего не будет, как прежде. Что теперь есть лишь обещание, данное ею мужу. И ей придется сдержать его.
Все эти мысли наслаивались панцирем на ее глупое сердце, которое пыталось напомнить ей о сегодняшнем утре, о Ноэле, который стоял так близко от нее, и на которого она не смела поднять глаза. Потому что ему теперь она обещать ничего не могла.
— Будете ужинать с нами? — осведомился Рихард.
— Я только что от генерала, благодарю вас. Я… к себе.
Ноэль, не помня себя, пошел прочь. Ступеньки лестницы заскрипели, и на втором этаже хлопнула дверь.
Фриц перевел дыхание.
— Не выношу их. Почти как британцев. Плен, скажу я вам, прегадкая штука.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Привыкнешь, — отозвалась Грета.
Поднялась из-за стола, собрала грязную посуду и вышла в кухню, бросив беспомощный взгляд на Рихарда. Тот, проводив ее глазами, быстро перегнулся через стол и сказал:
— А теперь слушай внимательно. Она с сорокового не имеет о тебе никаких вестей. Совсем никаких, это понятно? Не было ничего.
— Я должен сказать за это спасибо? — отозвался Фриц.
— Нет. Потому что жизнь сама все расставляет по местам.
— Ты прав. Я рад, что нашел вас. Я бы не дошел, если бы вы не ждали.
Рихард горько усмехнулся и внимательно посмотрел на сына. Единственный его ребенок, которого он не видел так много лет. Он теперь представлял, как рыдала бы на его груди Хильда, если бы встретила здесь. Представлял, как Гербер, которому теперь было бы целых семь лет, оказывается на шее отца и треплет его шевелюру. Они были так похожи. Он сам чувствовал, как к глазам подступают слезы, и все-таки выдохнул:
— Я не ждал, Фридрих.
Фриц горько усмехнулся, но взгляда не отвел.
— Меня каждую минуту могло не быть. Я не буду за это оправдываться. Но вы нужны мне.
— А та твоя?
— Ей не так повезло, как мне. И я не хочу говорить об этом. Было и нет. Вы остались. А больше ничего не осталось.
Рихард побледнел и встал со стула.
— Если так, то иди к жене. Потому что только от нее все зависит, и ты это знаешь.
С этими словами он вышел прочь, сил продолжать разговор у него не было. Сын был жив, вернулся домой. Но радость, которую он должен был бы испытывать, которую он испытывал бы при любых других обстоятельствах, была будто отравлена. Уже когда он заходил в свою комнату, услышал голос Фрица на кухне.
— Ты изменилась, Грета…
Рихард хмыкнул и закрыл дверь.
— Ты стала совсем другая…
— Ты тоже, — тихо ответила Грета. — Так давно от тебя ничего не было. Я так долго не знала, что с тобой.
— Но я вернулся. Я живой. И ты живая. Мы ведь нужны друг другу, да?
— Ты живой, это главное, — она посмотрела на мужа. — Идем отдыхать, слишком много впечатлений для одного дня.
Грета медленно поднялась по лестнице, слыша, как Фриц поднимается следом за ней. Вошла в комнату, включила свет. Достала из шкафа подушку, одеяло. Медленно разделась и, оставшись в одной сорочке, устроилась на краю кровати. Фриц чуть придвинулся к ней и перекинул руку через нее, обхватывая талию, словно бы хотел прижать к себе. Но так и не сделал этого. Он заснул уже через несколько минут, тихо посапывая. Остановившимся взглядом Грета смотрела на стену, за которой была комната Ноэля. За которой был Ноэль. Стена всегда теперь будет их разделять. Она нужна Фрицу. Он вернулся живым. И все, чего ей остается желать, — чтобы Ноэль поскорее уехал. Ради нее и ради себя.
И только тревожило душу осознание того, что там, в своей комнате, на своей постели, которую они могли разделить в эту ночь, Ноэль не спит тоже. И точно так же смотрит на стену остановившимся взглядом.
19
Утром понедельника Лемманы, сын и отец, отправились в ратушу, чтобы зарегистрировать новое место проживания Фридриха.
— Это ненадолго! — объявил он за завтраком. — Я в этом тихом городке не выдержу и месяца. Да и работы здесь нет. А Гамбург будут отстраивать. Руки нужны.
— Руки-то руки, — возразил Рихард. — Но это на другом конце страны, там британцы…
— Ну я же до вас добрался. Ничего, осмотримся, разберемся, верно я говорю, Грета?
— Я не смогу уехать из Констанца в ближайшее время, — ответила она спокойно, наливая Рихарду кофе. Себе и Фрицу поставила травяной чай.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ну вот с этим и разберемся! — упрямо мотнул головой Фриц. — Придумаем что-нибудь — мы теперь вместе. А там все равно дом. И мама там…
О Гербере он ничего не сказал. Он вообще никогда не думал о сыне, потому что почти не знал его. Тот был совсем крохой, когда Фриц ушел воевать. Один раз, еще до ранения, приезжал в отпуск и привез ему красивую погремушку из Франции. Мальчишка забросил ее в дальний угол и пожелал открутить пуговицу с его формы. Пожалуй, это было единственное и самое яркое воспоминание, что у него осталось.
