Тем не менее я радовался встречам с Лидой. Неподвластное уму влечение вызывало во мне ответную печаль, и все же… И все же это были приятные переживания. Я словно доказывал себе, что грусть преходяща, и зиму сменит весна, а там, глядишь, и лето настанет…
– С вас рупь двадцать.
Я расплатился и вышел, нагружаясь, как солдат в походе. Особо разглядывать здание ЦК КПСС не получалось, как у любого грузчика, пыхтящего в обнимку с затоваренной тарой. Двери мне открыл вежливый, не слишком приметный молодец, а за порогом ждали двое мужчин в возрасте, похожие, как бобы в стручке – выбритые до блеска, в безукоризненной белизны рубашках, затянутых галстуками, костюмы сидят, как влитые.
– Товарищ Пухначёв? – зажурчал Левый. – Ваш паспорт, пожалуйста.
Пыхтя, я протянул ему документ. Левый очень внимательно пролистал зеленую книжицу, сверил со списком и кивнул Правому.
– Вот ваш пропуск, – протянул тот карточку. – Предъявлять вместе с паспортом. Вам к этому лифту.
– Ага, – крякнул я, перехватываясь.
Меня культурно обыскали. Страж возле указанного лифта проверил пропуск, приятно улыбаясь, и впустил в кабину. Дверцы запахнулись, пол мягко надавил снизу. Поехали…
Мне на пятый этаж, самый охраняемый и недоступный. Даже сотрудники ЦК, чтобы попасть туда, должны иметь особую отметку в удостоверении. А что вы хотите – высшие сферы…
На выходе из лифта у меня опять поинтересовались пропуском. Накачанный чекист из «девятки» любезно указал на диванчик для посетителей.
– Подождите, пожалуйста, вас пригласят.
Я молча кивнул, опускаясь на мягкую мебель, и с любопытством осмотрелся. Вдоль всего коридора раскатана красная ковровая дорожка-«кремлевка». Наискосок от меня поблескивали лаком двери – за ними некогда выкуривал трубку товарищ Сталин, а нынче товарищ Брежнев смолит сигаретки «Дукат».
– Проходите, вас ждут.
И снова я топаю с полной выкладкой. Не-ет, отжиманий от пола маловато будет, пора гантелями обзаводиться…
За дверьми кабинета номер шесть распахивалась просторная зальца, хоть вальсируй. При Иосифе Виссарионовиче, говорят, стены были отделаны по-английски, угрюмоватым дубом, но затем облицовку, косяки и даже подоконники заменили на жизнеутверждающий орех. Победа света над тьмой…
В обширном пространстве даже «аэродром» для заседаний, крытый зеленой скатертью, выглядел несоразмерно малым, а уж обычный письменный стол просто терялся.
– Здравствуйте, товарищ Пухначёв, – раздался бодрый голос у меня за спиной.
Я живо обернулся – Брежнев выходил из комнаты отдыха. Мне удалось быстро разгрузиться и пожать протянутую руку.
– Здравствуйте, Леонид Ильич!
– Это всё Витя моя, – заговорил генсек, посмеиваясь. – Домоправительница! Как узнала, с чего все пошло, так и расположилась к вам. Особенно, когда с Ниночкой расстался!
Я встрепенулся, и Брежнев понятливо закивал:
– Посещал этого вашего «знахаря», посещал. Он мне настойку какую-то мудреную выписал. Первые дни худо было – голова трещит, давление скачет, от уборной далеко не отхожу… Но допил я настой, и вот, неделю уже сам засыпаю, сны вижу! Встаю, а голова ясная! Ага… Да вы садитесь, Антон. Чайку, может, организовать?
Правду говорили о генеральном – море обаяния, душа компании.
– Спасибо, Леонид Ильич, потом. А то свет уйдет!
– Ну, командуйте тогда.
– Изображу вас за работой – пишущим, думающим… – приговаривал я, выставляя полевой мольберт на треноге. – В действии человек лучше раскрывается, что ли. Так что садитесь, а я тут, в уголку…
– Слушаюсь, товарищ художник! – хохотнул генсек, усаживаясь за стол. – Работы тут всегда хватает…
Тренькнул телефон, и Брежнев снял трубку.
– Да. На месте, Коля, на месте… Сегодня ты на смене? А то я думал… Ага… Понятно. Шифровки есть? Неси.
Вскоре мягко щелкнула дверь, и порог кабинета переступил секретарь со смешной фамилией Дебилов. Наверняка, партийный псевдоним.
– Доброе утро, – прошелестел Николай Алексеевич, выкладывая на стол красную папку, и лишь затем бросая внимательный взгляд на меня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Что тут у нас… – заворчал генеральный, шурша бумагами, пестрящими чернильными грифами. – Угу… Кстати, Коля, знакомься – Антон. В Союзе художников не состоит…
– Но будет состоять, – с понимающей улыбкой кивнул Дебилов.
– Да куда ж они без меня… – захмыкал я, вызывая смех обоих секретарей, генерального и личного.
Откланявшись, Николай Алексеевич удалился, а Брежнев со вздохом отодвинул папку.
– Текучка! Ага… Вот в шестьдесят восьмом… – я словил острый взгляд генсека. – А как вы, Антон, отнеслись к событиям в Чехословакии?
– Положительно, – брякнул я, устанавливая подрамник. – Можно было и пожестче. Нет, правда! Если честно, недолюбливаю я чехов. Когда немцы вошли в Прагу, они их цветами встречали! Зиговали, чуть не писаясь от счастья!
– Во-во! – оживился Брежнев. – А тогда чехи нашему посольству провода обрезали, все новости только через ТАСС шли. Десять дней подряд я тут дневал и ночевал! А у меня еще привычка такая была – часок поспать после обеда. И вот кто-то из врачей и насоветовал – снотворное, дескать, примите! Лучше выспитесь, отдохнете… Ага! Пять лет я эти таблетки глотал! Думал, чокнусь! – помолчав, он добавил серьезным тоном: – Вы меня, Антон, как тот поп, на путь истинный направили. Кроме шуток! А Витя мне и говорит: «Одним спасибо не отделаешься. Пускай портрет напишет, вот мы ему и заплатим!» Только вы меня не выдавайте, Антон…
– Не выдам, – обещал я, подмалевывая. – Но и денег не возьму. Буду молча гордиться, как тот поп. Не корысти ради!
Свет падал хорошо, объемно, без резких теней и перепадов. Сегодня, как и каждую иную субботу, в ЦК устраивали генеральную уборку – стекла больших окон чудились невидимыми из-за чистоты. Генеральный сидел, вчитываясь, чиркая ручкой, и лоб, нахмуренный в усилии мысли, лохматые гусеницы бровей, сползавшиеся к переносице, отрешенное лицо – всё ложилось, как надо.
– Леонид Ильич…
– М-м?
– Я бы хотел, чтобы на портрете красовались ваши «рогатые часы» – из кремлевского кабинета…
– А когда второй сеанс? – поднял голову Брежнев.
– Ну-у… Дня через три-четыре. Надо, чтобы краска высохла.
– Ага… – хозяин кабинета зашевелил губами, ведя счет. – Давайте тогда в среду, в Кремле?
– Давайте! – обрадовался я. – А эти чехи… Пусть они теперь на нас повкалывают, как тогда на Гитлера!
– Это как? – удивился Брежнев.
– А устройте всем этим братским странам «Общий рынок», только наш, социалистический! Вздумалось нам «Жигули» собирать в Праге – вперед и с песней! А гэдээровцы у нас в Ростове пусть комбайны клепают, у них это лучше получается… Захотел инженер или, там, слесарь с «Уралмаша» в Будапеште устроиться – дерзай, Вася или Миша, покажи венграм класс! Можно еще особые экономические зоны посоздавать – во Владивостоке, Калининграде, Новороссийске… Чтобы беспошлинно. Да капиталисты туда в очередь выстроятся! Понастроят заводов – выгодно же! У нас тогда всё по Райкину выйдет – на заборах не голуби, а индюки сидеть будут!
Генеральный сначала удивлялся, смеяться начинал, а потом взялся спорить. Со мной, подкованным интернетовскими сайтами!
Четыре часа пролетели незаметно.
* * *
До «теремка» меня подбросили на служебной «Волге». Суетливо собрав весь творческий скарб, я поднялся выше четвертого этажа – пыхтя, отдуваясь, да еще трусовато ступая на цыпочках. А то вдруг Лида у дедушки – и как мне виноватиться?
Кое-как выскребя ключ из заднего кармана новеньких джинсов, я нахмурился – дверь стояла приоткрытой. Толкнув ее коленом, вошел, теребя мысли: забыл закрыть? Или это Кербель, у него запасной ключ? Или…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Насчет «или» я не додумал – все мысли вымело, как ветром сдувает тополиный пух. Посреди мастерской стояла Лида.
Сложив руки за спиной и склонив голову к плечу, она разглядывала моего «Волхва». Картина и вправду получилась с настроением. Дуб… Избушка… Звери… Старец на завалинке…
