Когда они прибыли в лесопарк, солнце еще не клонилось к закату, но на дороге и между деревьев уже загорались разноцветные фонарики. Тропинка, по которой недавно гуляли Дана и Рикхард, превратилась в парадную аллею, и навстречу молодой паре попадалось немало горожан. Здесь были и степенные господа в летних пальто и котелках, и дамы в украшенных цветами шляпках и лайковых перчатках, и народ попроще. Кое-где метались фигуры попрошаек, норовящих разжиться хоть парой медных монет или остатками угощений. К слову, таковых здесь было в избытке — вдоль самой широкой тропинки возвели вереницу торговых рядов, где пекли пирожки, разливали чай, кофе, шоколад или медовые отвары, продавали местное варенье, сыр, рыбу и колбасы из Маа-Лумен.
Но Дану больше всего заинтересовала лавочка, где продавались конфеты, — таких она никогда не видела в Дюнах. Они были отлиты из серебристой полупрозрачной патоки, в форме диковинных фигурок. Среди них Дана заметила ящериц с тонким чешуйчатым тельцем и головой петуха, птиц с женским лицом, длиннобородых старичков со звериными лапами, девушек с рыбьими хвостами, укутанных собственными волосами будто плащом.
— Надо же, — сказала она Рикхарду, — то ли дань уважения духам, то ли насмешка! С Глеба Демьяновича, похоже, всякое станется…
— Тут ты права, — кивнул парень, — но с духами он и сам знается. Оглядись вокруг и поймешь!
Дана присмотрелась и увидела, что фонарики на деле были блуждающими в небе огоньками, которые переливались то зеленым, то золотым, то перламутровым, то лазурным цветом. Торговые прилавки, когда Дана прищурилась, заколебались, словно рисунок на дрожащем листе бумаги, а тропинка, петляя меж ними, терялась в полной тьме.
— Ты хочешь сказать, что все это празднество — иллюзия, видение? — шепотом спросила пораженная девушка. — А Бураков способен возводить целые воздушные замки?
— Все несколько сложнее, Дана, — ответил Рикхард. — По крайней мере он действует не один, а всегда опирается на потусторонние силы. Но не все они принимают человеческое подобие, многие бродят за нами как тени и блики. Им так легче, и я могу их понять…
Дана встревожилась: Рикхард в последние дни вел себя все более странно. Толпившиеся рядом люди не успокаивали, стены призрачного мира сдвигались, и она ни в чем больше не видела живой и достоверной опоры.
— Пойдем дальше, — решительно промолвил Рикхард и взял ее под руку. Не желая дать слабину, Дана пошла вперед с поднятой головой, и вскоре путь стал проясняться. Они очутились на большой поляне, на которой высилась передвижная сцена — девушка видела такие, когда в Дюны приезжал на праздники передвижной театр. Только здесь не было цветных ленточек, флажков и прочих украшений, вокруг не носились удалые скоморохи, а странная мелодия доносилась будто из воздуха.
Однако перед сценой собралось много людей, и все они казались беззаботными и воодушевленными. Разве что их лица показались Дане бледными, а глаза нездорово блестели, но так могло видеться в обманчивом свете огоньков.
Угощений здесь не было, но в руках некоторых знатных дам и господ Дана заметила бокалы с золотистым напитком. В одном таком бокале торчала сухая веточка с черным бутоном розы: дама вытащила ее и, кокетливо улыбаясь, вдела в петлицу своему спутнику.
Наконец на сцену вышел сам городской голова, и теперь Дана разглядела колдуна как следует. Он был одет по парадной форме, с должностным знаком на груди, но девушка помимо этого отмечала его угловатые рубленые черты, жадный огонек в черных глазах, животную бесшумную походку и особую стать. Даже на расстоянии она видела густые черные волоски на его руках и невольно представляла жесткие вороньи перья.
Вспомнив наставления Рикхарда, Дана вызвала в памяти своего дикого двойника и на время ей действительно стало легче, будто она следила за Бураковым из окна или с высоты полета. Голова не болела, дыхание оставалось ровным и девушка немного успокоилась, решив, что уроки дали свои плоды.
Вокруг воцарилась тишина, словно в каком-то сказочном подземелье, — ее нарушало каждое падение сосновой иголки или шелест нарядного платья по тропинке. Бураков немного выждал, поприветствовал горожан и произнес:
— Итак, будучи избранным на столь почетный пост, возглавив этот прекрасный город на перекрестке двух культур, я намерен вдохнуть в него совершенно новую жизнь. Вам известно, что в Усвагорске остается немало диких и необжитых мест, на которых будут строиться новые дороги и транспортные узлы. Мы наладим древесную промышленность и торговлю со столицей так, что больше не понадобится сырье из Маа-Лумен. Наконец, я собираюсь сделать Усвагорск одним из центров лекарственного и парфюмерного дела, благо об этом позаботилась сама природа. На этой холодной земле произрастают редчайшие цветы и ягоды, которые могут лечить недуги и радовать душу. Но не в последнюю очередь я забочусь о культуре — в трудные времена это такое же лекарство и утешение. Все, кто желает заниматься изобразительным искусством для прославления нашей земли как вольный мастер или же творческий коллектив, могут рассчитывать на поддержку меценатов и мою собственную благосклонность. Искусство — отражение и хранилище наших чувств, неподвластных воспитанию и вере, не принадлежащих ни свету, ни тьме. И поверьте, его не стоит бояться!
Толпа застыла, пораженная не столько высоким слогом Глеба Демьяновича, сколько тем, что последовало далее. Огоньки слились в единое желтовато-зеленое сияние, в котором весь лесопарк был виден как на ладони. Между деревьев замелькали полупрозрачные силуэты без лиц и одежд, танцующие, парящие над землей, плескающиеся в невидимых источниках, греющиеся у огня и собирающие цветы. Затем все они сомкнулись в огромный хоровод, а в его центре вспыхнуло зарево. Люди отпрянули, но пламя не коснулось земли, а разлетелось по вечернему небу множеством ярких снопов и искр.
Тут Дана не выдержала и зажмурилась. От треска пламени и гула толпы у нее больно стрельнуло в висках, по лицу потекла холодная испарина. Но открыв глаза, она с ужасом поняла, что Рикхарда нет рядом. Вокруг метались незнакомцы, почти слившиеся с призрачным хороводом, и Дана отчаянно пыталась прорваться между ними. Сначала она звала спутника вполголоса, затем стала кричать, пока не сорвала голос, но никто не откликался.
«Он бросил меня одну? Нет, нет, такого не может быть! Наверняка случилось что-то страшное» — лихорадочно думала Дана, пытаясь найти укромное место и перевести дух. Порой она сбивалась с тропинки, высокие колосья и заросли крапивы больно хлестали ее по ногам, девушка едва не потеряла туфлю. Но наконец всполохи затихли, небо стало прозрачным и она остановилась.
Сердце, едва успев забиться ровно, снова замерло в груди. Впереди высился женский силуэт в белом одеянии, не касающийся земли, окруженный жутким янтарным сиянием. Запах смолы и кислой почвы щипал ноздри и лез в глаза.
«О Мать-Земля! — воззвала Дана мысленно. — Мара вновь меня настигла! Это ее призвал Бураков своими речами, за которыми прятались заклинания. Сейчас она заберет меня в междумирье, а следом погибнет и город»
Она спрятала лицо в ладони, сгорбилась, пытаясь стать незаметной, повторяла про себя имя Матери-Земли, как знак последней надежды. Но вдруг кто-то словно тронул ее за плечо, и Дана, не утерпев, посмотрела вперед.
Силуэт был совсем близко, колдунья могла коснуться его рукой, если бы не исходящий жар. Но женщина уже стояла на земле, придерживая длинное белоснежное платье. Желтые волосы спадали на плечи и спину как мягкая звериная шкура, глаза светились огоньком того же цвета. Ее скульптурное белое лицо не выражало никаких эмоций, кроме любопытства и легкой насмешки.
Девушка вспомнила эти глаза — такие же были у белой совы в недавнем сне, и платье красавицы походило на ее мягкое пушистое оперение. Но она точно видела их еще где-то, и эта догадка казалась куда страшнее…
«Силви! Северянка, жена головы…» — промелькнуло в уме новым всполохом. Но только теперь Дана поняла, что впервые видела ее не на плакате в книжной лавке, а в озере, среди купающихся водяниц, когда гуляла там с Рикхардом…
