втором ряду на скамейках; за ними помещалась уже остальная публика — стоя; музыка была, конечно, с фрегата»85, — вспоминал Завалишин. На спектакли можно было прийти не более одного-двух раз, да и репертуар его был небогат. «Со всем прибором сатана, или Сумбурщица жена» — так называлась комическая опера, которую слушали моряки.
Когда заканчивался сезон лова сельди, между матросами фрегата и туземцами проводились гонки на лодках. Моряки выходили на шлюпках, колоши и алеуты — на своих батах, байдарах и байдарках, мичманы судили соревнования.
Однако не всегда отношения с аборигенами были безоблачны и дружелюбны, случались и конфликты. Продовольствия в Ситхе не хватало, пополнить запасы экипажу становилось всё сложнее, и Лазарев приказал устроить на берегу огороды. Матросы вскопали землю, посадили привезённую из Калифорнии картошку, посеяли репу. Колоши очень любили овощи, однако сами выращивать их ленились и решили воспользоваться плодами чужих трудов: ночью они выкопали только что посаженную картошку. На требование Лазарева закопать её обратно вооружённые индейцы ответили осадой форта и угрожали истребить всё находившееся в нём русское население.
Пришлось Лазареву ввести фрегат в пролив у Новоархангельска и зарядить пушки картечью. Один вид расчехлённых и приготовленных к бою орудий охладил колошей и заставил выдать виновных. Впрочем, Лазарев их потом отпустил, но пригрозил туземцам, что в случае повторения подобных действий запретит им ловить сельдь в заливе. На том всё и успокоилось.
Возвращение
Двенадцатого августа 1824 года в Новоархангельск на смену фрегату прибыл шлюп «Предприятие» под командованием капитан-лейтенанта О. Е. Коцебу. Лазарев получил предписание возвращаться в Кронштадт, однако сперва отправился в Сан-Франциско «для освежения» экипажа перед дальним походом. Попали в жесточайший шторм: в порту корабли срывало с якорей, в городе ветер сносил с домов крыши и вырывал с корнями многолетние деревья. Но фрегат остался цел и невредим. «И я с особенным удовольствием должен сказать, — не без гордости рапортовал Лазарев, — что хорошая конструкция фрегата, крепость рангоута и стоячего такелажа были причиной, что в ужасные сии бури мы находились спокойнее в море, нежели многие суда в лучшем порте»86.
Отдохнув и поправив такелаж, 21 декабря отправились в обратный путь тем же маршрутом: пересекли экватор, обогнули мыс Горн, где обычно свирепствуют западные ветры, но с февраля «получили восточные ветры и имели частые штили». 23 марта 1825 года после 93-дневного плавания без всяких приключений прибыли в Рио. К этому времени на фрегате оказалось десять человек больных — сказывались тяготы длительного перехода; доктор Алиман диагностировал «водяную болезнь» и требовал их лечения на берегу. Сняли дом, свезли больных на берег, и вскоре свежий воздух и прогулки по саду помогли им пойти на поправку. Однако двое из нижних чинов, несмотря на все старания доктора, всё же умерли.
Двадцать второго апреля вышли из Рио-де-Жанейро, не собираясь более никуда заходить, но частые штили и противные ветры продлили плавание ещё на 72 дня: закончилась провизия — сухари, мясо, пшено, от жары рассохлись некоторые пазы в корпусе, и требовалось их конопатить. Пришлось бросать якорь на портсмутском рейде. Наконец, 5 августа фрегат «Крейсер» вернулся в Кронштадт после похода, продолжавшегося 2 года 11 месяцев и 2 дня. Ни одного заболевшего цингой, фрегат без повреждений. «Каково ныне русачки наши ходят!»87
Начальник Морского штаба А. В. Моллер доложил императору, что нашёл фрегат «во всех отношениях не только в отличной, но даже необыкновенно превосходной исправности». Офицеры Балтийского флота вспоминали, как специально ездили в гавань смотреть «Крейсер» и удивлялись его хорошему состоянию после столь продолжительного плавания. «Старые балтийские моряки, верно, помнят ещё, каким щёголем возвратился в 1825 г. из вояжа фрегат “Крейсер”. Нас, гардемарин, возили тогда смотреть это образцовое судно. Живо помню, как поразили меня развешанные в батарейной палубе расписания и ордонансы на чертежах фрегата; какая была чистота и всё дышало порядком. Тут показали нам трисель-мачты и триселя[19] — как новость, впервые введённую на “Крейсере”»88.
Так что пребывание флота, по мнению кое-кого, «в упадке» вовсе не исключало замечательных достижений благодаря самой тщательной подготовке к плаванию, заботам капитана об экипаже и хорошей выучке офицеров.
После долгой разлуки Нахимов увиделся с Михаилом Рейнеке и своими братьями. То-то было разговоров! Ведь ни в одном, даже самом длинном письме всего не перескажешь. Да и Рейнеке было что рассказать: он, уже лейтенант, все эти годы вёл наблюдения и описание берегов Белого моря.
Нахимов тоже был произведён в лейтенанты во время похода, 23 марта 1823 года, и представлен к награде — удостоился ордена Святого Владимира 4-й степени и «прибавочного жалования 720 руб. в год». Так что можно было отметить с друзьями не только окончание вояжа, но и получение первой награды. Для Нахимова кругосветка стала настоящей школой моряка. Теперь предстояло от копирования прописей переходить к собственным сочинениям.
Глава третья
«АЗОВ»
Четырнадцатое декабря
Первую осень по возвращении из кругосветки Нахимов провёл в Кронштадте, а 13 декабря 1825 года, получив отпуск на четыре месяца, уехал в своё имение — за сутки до восстания на Сенатской площади. Совпадение или нежелание присутствовать? Попробуем разобраться.
Известно несколько тайных обществ, образованных моряками: «Морская управа», «Общество Гвардейского экипажа» и «Орден восстановления», который основал друг Нахимова Завалишин. В пору либеральных веяний, особенно в начале правления Александра I, разговоры о свободе были в большой моде. «У нас в Кронштадте одно время где ни соберётся молодёжь, толковали о свободе и читали стихи, — признавался на следствии один из моряков-декабристов. — Но всё это разговорами и кончилось»89.
В действительности разговорами не кончилось. От «толкований о свободе» руководители Северного и Южного обществ перешли к действиям — агитировали офицеров флота захватить Кронштадт и на одном из кораблей вывезти из Петербурга царскую фамилию. Правда, так и не решили, куда именно: одни предлагали доставить августейшее семейство в ближайший иностранный порт, другие — в Америку, третьи — и вовсе в неизвестные края.
Инициатива привлечения офицеров Гвардейского экипажа и флотских Кронштадта принадлежала Кондратию Фёдоровичу Рылееву. Как правитель канцелярии Российско-Американской компании он водил знакомство со многими морскими офицерами, в его служебной квартире в доме 72 на Мойке часто собирались члены Северного общества. Рылеев возлагал на моряков большие надежды, особенно после знакомства с Завалишиным, который назвал себя командором полумифического «Ордена восстановления».
Завалишин собирался перенести деятельность
