на свободе, преодолев завал из россыпи камней и скалистых обломков.
Флип всегда почему-то оказывается права, раздумывал Малыш, очутившись в глубоком, заросшем кустами овраге: позади них были чёрные скалы Лихогорья, увенчанные крепостью Гробург, а перед ними дикие дебри Страхопущи.
И, едва вдохнув свежего воздуха и ощутив на своих щеках солнечное тепло, Малыш уже снова был почти прежним. Так уж оно бывает со страхом: если он у тебя есть, то он преобладает над всем остальным. А как только ты от него избавляешься, он сразу превращается в ничто.
– А теперь, – сказал Малыш, – будем искать дядю Родди. Он явно ещё не арестован, так что можем успеть предостеречь его.
И впервые с того момента, как он ступил в гипсовую мастерскую Родриго Грубиана, он снова почувствовал себя оруженосцем рыцаря-разбойника.
Девятая глава,
в которой срочно разыскивается что-нибудь смешное
Сперва был вечер, потом сделалась ночь, и, если вы теперь спросите себя, где же наши друзья нашли себе пристанище, не беспокойтесь, всем нашлось местечко. Малыш и Флип забрались в пустое дупло в Страхопуще. Там они следили за полётом блуждающих огоньков, пока сон не сморил их.
– Ещё и завтра будет день, – сказала, засыпая, Флип.
– И завтра мы отыщем дядю Родди, – добавил Малыш, который при всём желании не мог бы себе представить, что Родриго Грубиан в эту минуту сидел при слабом свете масляной коптилки в кукольном вагончике и совещался с Сократом и папой и мамой Дик.
И только королевский замок Килиана Последнего полыхал всеми своими окнами. Недаром, когда всё идёт кувырком, то говорят: «Всё всполошилось».
Повсюду в замке по ярко освещённым хозяйственным помещениям и по ярко освещённым господским лестницам бегали слуги. Музыканты несли свои инструменты в зал, ярко освещённый многосвечными люстрами. Королевский звездочёт в Северной башне составлял трактат о Сатурне – самом меланхолическом небесном теле. Королевский повар готовил белые блюда, в которых не было ничего чёрного, ни одной крупинки перца. А королевский банщик спешно готовил горячие ванны, потому что в Средние века считалось, что меланхолия – чёрная, сухая и холодная болезнь, поэтому преодолеть её можно только чем-то белым, горячим и влажным. А поскольку король Килиан после похищения Филиппы Аннегунде Розы страдал самым тяжёлым приступом меланхолии за всю долгую историю его недуга, то белые блюда и горячие ванны просто не поспевали за его потребностями. И разумеется, оркестр в большом зале играл лишь для того, чтобы немного оживить короля Килиана. Скрипки пиликали во всю свою мочь, а вот включение литавр мудрый придворный медик Падрубель отменил.
Падрубель дирижировал всем происходящим. Он проверял температуру ванны и снимал пробу с белого супа, и тем не менее его мучили сомнения, потому что выздоровления короля никак не наблюдалось.
Король Килиан покоился с закрытыми глазами в золотом чане, который придвинули поближе к изголовью его постели. Его кормили белым супом, но слышали от него по-прежнему лишь вздохи: «О-йе!», которые его лейб-слуга всякий раз старательно переводил в громкий рёв: «О-ЙЕЕЕЕ!» Благодаря ему королевские вздохи разносились по залам и лестничным пролётам до самого дальнего уголка служебных помещений, и слуги и повара, банщики и астрологи, сталкиваясь на бегу друг с другом, обменивались озабоченными взглядами. «Чёрная желчь!» – бормотали они, хорошо понимая друг друга.
Так уж оно было в Средневековье, задолго до того, как ваши дедушка с бабушкой были детьми. Не было тогда ни терапевтов, ни психологов, ни психоаналитиков, как не было и электричества, и если кто-то пребывал в печали и бессилии, то считалось, будто у него в организме слишком много чёрной желчи и слишком мало других соков.
Правда, мудрый медик Падрубель не до конца был в этом убеждён, он прописывал белый суп и горячую ванну лишь потому, что они не могли навредить. Сам же он больше верил в целебное воздействие искусства. Он уже подумывал о том, чтобы для лечения короля читать ему что-нибудь вслух, лучше всего что-нибудь смешное. Но пока ещё не пришёл к твёрдому решению. Он ещё расхаживал по королевским покоям взад и вперёд и немного рассердился, когда его размышлениям помешали: королевский слуга доложил о визитёре.
– Придворный королевский чародей Рабанус Рохус! – возвестил слуга.
Рабанус Рохус, одетый в чёрное, словно та чёрная желчь меланхолии, прошмыгнул в королевскую спальню, поприветствовал придворного медика Падрубеля по всей форме и склонился, потирая руки, над золотым чаном, где возлежал меланхолический король Килиан, в котором еле теплилось сознание.
– О! – сказал Рабанус Рохус, прилагая большие усилия, чтобы не выказать свою радость по случаю страданий короля. – Я вижу, он и в самом деле плох, верно говорят. – Чародей повернулся и хитро взглянул на сребробородого Падрубеля: – Ведь он уже борется со смертью, верно, придворный медик Падрубель?
Медик, которому Рабанус Рохус с давних пор казался подозрительным, предпочёл бы не видеть, как Рабанус Рохус прямо-таки сочится жаждой власти. Придворный чародей не мог дождаться, когда король скончается от этой своей глубокой меланхолии, поэтому придворный медик не мог дождаться, когда Рабанус Рохус вновь покинет королевские покои.
Поэтому он колко сказал:
– Дражайший Рабанус Рохус, нетрудно заметить, что сейчас я занят лечебной процедурой. Король принимает горячую ванну против постоянного холода его болезни. Мы прописываем белое против внутренней черноты, а после этого последует сладкое против горечи. Вы должны понимать, что мне сейчас не до разговоров, и я вынужден просить вас скорее доложить, что побудило вас явиться сюда в столь поздний час!
Рабанус Рохус, разумеется, появился лишь для того, чтобы разузнать, насколько
