моих рук, а затем плачет в захлеб.
Боль вырывается из нее с такой силой, что я не замечаю, как тоже начинаю реветь. Только причины у нас разные. Маме больно за меня, страшно, но она не может сказать мне “нет”, зная, что стоит на кону. И ей за это дико стыдно и больно.
— Прости. Прости меня, — шепчет она, обнимая меня и целуя в макушку.
Мне не за что ее прощать. У меня нет никаких обид. Только благодарность за то, что у нас с Варей такая мама. И я знаю, что если бы эта опасная болезнь затронула не сестренку, а меня, она бы поступила точно так же, даже не задумываясь.
— Я рада, что выход есть, — шепчу я.
Отчаянный плач переходит в тихие всхлипы, а затем вовсе стихает.
Опустошенные, со привкусом кислоты во рту, мы перебираемся на кухню. С теплой чашкой в руках жизнь не кажется такой страшной, как пару минут назад.
Мама несколько раз уточняет, что подразумевает фиктивный брак.
— Никакой близости. Только игра на людях. Жить мы будем в одном доме после росписи, но Антон обещал обеспечить разные комнаты, по возможности. Об этом уговоре никто не должен знать, — говорю я ей.
Видно, что маме куда страшнее, чем мне самой.
— Ты точно сможешь потом оттуда выбраться? — не унимается она, и я передаю ей договор.
Мы читаем его вместе на случай, если я могла что-то пропустить. Интересных пунктов много, но критичных мы не находим.
— Неустойка страшная, — подмечает мама.
Я киваю и пытаюсь отвлечь ее чем-то позитивным.
— Антон займется вопросом перевода Вари в турецкую клинику в течение недели. Обещал завтра назначить на это дело человека.
— Человека, — горько усмехается мама. — Этот Антон хоть сносный? Или такой же, как его дед? Он опасен, Лер?
— Нормальный, — уверенно отвечаю я, хотя в душе абсолютно противоположного мнения. — Мы четко обо всем договорились. Он сдержит слово. Сам в этом заинтересован.
— Ох, — вздыхает мама, но вслух своими тревогами не делится. — Не доверяю я этим Соколовым.
И я теперь не доверяю. Но нужно ее как-то подбодрить.
— Может, тебе это не понравится, мам, но сейчас Валентин Игоревич скорее страдалец, чем подлец. Видимо, жизнь его наказала.
— Скорее болезнь. Какая, говоришь, у него диагноз?
— Не знаю. Но, кажется, что-то с сердцем. У него был приступ сегодня. — с грустью сообщаю я. Знаю, что по идее должна ненавидеть того, кто отравил жизнь моим родным, но к Валентину Игоревичу испытываю лишь жалость. Может, потому что он стар и болен. Может, потому, что никому не нужен, и даже родная семья ждет его смерти ради денег. — Медики быстро приехали. Еще его родственники про операцию говорили. Что нужно расписаться до нее. Не поверишь, он они все ждут его кончины….
Мама смолкает. Кажется, ей тоже в глубине души жаль того старика, но злость и обида при этом никуда не проходят. И я отлично понимаю ее чувства.
Она оставляет чашку, из которой почти и не пила, берет меня за руки и тяжело вздыхает. Смотрит мне в глаза так, что душу щемит.
— Спасибо тебе, моя маленькая, нежная девочка. Я плохая мать.
От этого мне опять хочется плакать, но слез сегодня было столько, что меня иссушило.
— Не говори так, пожалуйста. Ты самая лучшая. Ты у меня одна, — прошу ее, а затем отвлекаюсь на будильник.
Пора на работу собираться в клуб. Да-да, этот брак спасет только Варю, а о себе я буду заботиться сама, как раньше. К тому же, тяжелый труд — это лекарство от боли, и спасение от мыслей.
На обессиленных ногах спускаюсь из подъезда и иду к метро. Голова такая пустая, что ветер летает. Я этому рада, потому что не хочу думать о Кирилле. Слишком больно.
В клубе все так же. Мегера, девчонки и клиенты, готовые скидывать десятки тысяч на алкоголь ради того, чтобы показать свою статусность.
А еще у Светки день рождения, и она собирает всех, чтобы выпить после смены. Невольно вспоминаю свой первый глоток крепкого спиртного и то, как проснулась у Кирилла, и сердце щемит.
Вот бы сейчас так же, только проснуться уже после развода рядом со здоровой Варей.
Но так не бывает. Обнимаю Свету и отказываюсь от застолья, ссылаясь на усталость.
Это не ложь. Я, действительно, так валюсь с ног, что едва не отключаюсь в такси. Добредаю до квартиры и все. Темнота.
— Врр. Вррр.
Вибрация моего потрепанного телефона мешает спать. Хочу отключить дурацкий будильник, но, увы, это не он. Это… Антон!
И что ему нужно в такую рань?!
Стоп!
Подскакиваю, ожидая новости о Варе, но вместо приветствия слышу отборную ругань, и тут же приглушаю звук динамика, чтобы мама, не дай бог, не услышала и не расстроилась от того, как со мной обращается этот тип.
— Какого хрена ты не отвечаешь?! Я тебе сорок раз звонил!
— Я спала после смены.
— Какой нахрен смены, Лера?! Чтобы в следующий раз, когда я тебя наберу, трубку сняла со второго гудка, ясно?!
Какой же хам! У меня аллергия на один только его заносчивый голос!
Терпи, Лера. Терпи.
— Если не буду в это время работать, то обязательно сниму, — отвечаю я.
— Я — теперь твоя работа. Или я мало бабок в тебя вкладываю? Чтобы через двадцать минут была у меня в офисе в Сити.
— Через двадцать я не успею, даже если сейчас выбегу. Мне минимум час ехать до Сити.
— Я сказал, через двадцать, Лера. А если не успеешь, пеняй на себя.
Глава 27. Увольняйся!
Сердито слетаю с постели и бегу в ванную. Через десять минут наспех натягиваю туфли и лечу к метро, но знаю, что все равно не успею. При всем желании.
Связи в подземке нет. Извожусь от мысли, что Антон, вероятно, звонит по истечению двадцати минут. Думаю, что сейчас вырвусь из вагона и как побегу к нужному зданию, но останавливаюсь в растерянности.
По Сити я гуляла с Варей несколько раз, но в основном по торговому центру, куда дойти проще простого, а вот разобраться сейчас, какая из стекляшек нужная мне башня, оказывается непросто, и опять теряю время.
Нахожу искомое, влетаю в светлый холл, где все внутри сверкает и блестит глянцем.
Люди все солидные, ухоженные, будто я на другую планету попала. Нет, я тоже не абы как пришла, привела себя в порядок, хоть и спешила. Но сейчас чувствую себя какой-то букашкой в мире великанов.
И
